Том проклинал медицинские исследования всю дорогу домой.
Я сижу за столом, напротив незнакомая женщина в белом халате. Такое чувство, что я нахожусь тут уже долго, но не знаю почему. Так бывает, когда задумаешься за рулем, проедешь миль десять и не помнишь, как там оказался.
Будто проснулся ото сна. Не понимаю, где я и что мне нужно делать.
– Простите, – говорю. – Что-то я потерял нить. Вы не могли бы повторить?
Она озадаченно смотрит на меня, глаза ее расширяются.
– Лу… вы хорошо себя чувствуете?
– Да, – отвечаю я. – Немного растерян.
– Вы знаете, кто вы?
– Конечно, – говорю. – Я Лу Арриндейл.
Почему она решила, что я не знаю собственного имени?
– Вы знаете, где вы? – спрашивает она.
Я оглядываюсь. На женщине белый халат, комната похожа на клинику или школу. Я не уверен.
– Не совсем, – говорю я. – Это клиника?
– Верно, – говорит она. – Вы знаете, какой сегодня день?
Я вдруг осознаю, что не знаю, какой сегодня день. На стене календарь и большие часы, но на календаре – февраль, это не может быть правдой. Последнее, что я помню, кажется, осень.
– Не знаю, – говорю я.
Мне становится страшно.
– Что произошло? Я заболел или попал в аварию?
– Вам сделали операцию на головном мозге, – говорит она. – Вы что-нибудь помните?
Не помню. Лишь плотный туман, темный и тяжелый. Ощупываю голову. Не болит. Шрамов нет. Волосы на месте.
– Как вы себя чувствуете? – опять спрашивает она.
– Мне страшно, – говорю я. – Я хочу знать, что произошло.
Говорят, что я встаю и хожу уже пару недель – иду, куда скажут, сижу, где скажут. Теперь я это осознаю; помню вчерашний день, но дни до того сливаются.
По вечерам у меня физиотерапия. Я лежал без движения несколько недель и поэтому ослаб. Сейчас силы восстанавливаются.
Скучно ходить туда-сюда по залу. Есть лесенка с перилами, чтобы тренироваться ходить вверх и вниз по ступеням, но это тоже скучно. Мисси, специалист по лечебной физкультуре, предлагает поиграть в мяч. Я не помню, как это делается. Она дает мне мяч и говорит бросить его ей. Она всего в нескольких футах от меня. Бросаю мяч, она ловит, бросает обратно. Это легко. Я отхожу и опять кидаю. Тоже слишком легко. Она показывает мне мишень – если попадаешь, играет мелодия. С десяти футов попасть легко. С двадцати я несколько раз промахиваюсь, потом попадаю каждый раз.
Хоть я и плохо помню прошлое, не думаю, что проводил много времени, перекидываясь мячом. Настоящие игры с мячом, если в них действительно играют за пределами клиники, должны быть посложнее.
Сегодня проснулся отдохнувшим, чувствую себя сильнее. Вспомнил вчерашний день, и позавчерашний, и даже кое-что из предыдущего. Оделся еще до того, как санитар Джим зашел меня будить, спустился в столовую – я уже знаю дорогу. На завтрак дают всегда одно и то же: хлопья, каша, бананы и апельсины. То есть всего четыре комбинации: каша с бананами, каша с апельсинами, хлопья с бананами и хлопья с апельсинами. Оглядевшись, я узнал несколько человек, хоть и не сразу вспомнил их имена. Дейл, Эрик, Кэмерон – я знал их раньше. Они тоже прошли лечение. Были еще люди… Интересно, где они.
– Сейчас бы вафлю!.. – сказал Эрик, когда я подсел к нему. – Надоело есть одно и то же!
– Можем, конечно, попросить… – сказал Дейл. Он имел в виду: можем попросить, но это бесполезно.
– Здоровое питание! – заметил Эрик.
Он так съязвил, мы все рассмеялись.
Я не был уверен, чего мне хочется, но точно не надоевшую кашу с фруктами. Смутные воспоминания о еде, которая нравилась мне раньше, проносились в голове. Мне стало интересно, что помнят остальные. Я помнил, что знаю их, но не помнил откуда.
У нас у всех разные занятия по утрам: речевая терапия, когнитивные навыки, навыки самообслуживания. Я вспомнил, хоть и смутно, что уже давно занимаюсь по утрам.
Сегодня мне показалось это бесконечно скучным. Вопросы и указания, опять и опять. Лу, что это? Миска, стакан, тарелка, кувшин, коробка… Лу, положите синий стакан в желтую корзину, или зеленый бант на красную коробку, или постройте башню из кубиков – ну и тому подобная бессмыслица. У психолога был бланк, где она делала пометки. Я попытался прочесть название, но трудно читать вверх ногами. Мне кажется, раньше я мог делать это без труда. Вместо этого читаю этикетки на коробках:
Предметы для диагностики, набор 1;
Предметы для обучения повседневным навыкам, набор 2.
Я оглядел комнату. Мы делали разные задания, каждый из нас работал с отдельным специалистом. Все психологи в белых халатах. Под белыми халатами разноцветная одежда. На другом конце комнаты четыре стола с компьютерами. Интересно, почему мы их никогда не используем. Я уже примерно помню, что такое компьютер и что с ними делают. Это ящики, где много слов, цифр и картинок, которым можно задавать вопросы. Я бы предпочел задавать вопросы машине, чем отвечать на вопросы сам.
– Можно я воспользуюсь компьютером? – спрашиваю я у Дженис, специалиста по развитию речи.
Она поражена.
– Воспользоваться компьютером? Зачем?
– Мне скучно, – говорю я. – Вы задаете глупые вопросы и даете глупые задания, слишком простые.
– Лу, это ради вашего блага. Нужно проверить уровень понимания.
Смотрит на меня, будто я ребенок или дурачок.
– Я понимаю значение слов, вас это интересует?
– Да, но вы не понимали, когда пришли в себя, – говорит она. – Знаете что, давайте возьмем уровень посложнее. – Достает другую брошюру с тестами. – Посмотрим, справитесь ли вы, но, если не получится, не расстраивайтесь!
Надо соединять слова с картинками. Она читает слова, я смотрю на картинки. Слишком просто; я заканчиваю за пару минут.
– Если дадите мне прочитать слова самому, то я справлюсь быстрее.
Она опять удивляется.
– Вы можете читать слова?
– Конечно, – говорю я, удивившись ее удивлению.
Я взрослый человек – взрослые люди умеют читать. Внутри ворочается неприятное чувство – смутное воспоминание о том, как я не умел читать слова, как слова не имели смысла, буквы казались лишь формами, как другие формы.
– А раньше я не умел?
– Раньше умели, но после операции – не сразу, – поясняет она.
Слова короткие и простые: дом, сад, кот, ключ. Она протягивает другую карточку, на ней животные, на следующей инструменты. Все легко.
– Значит, ко мне возвращается память, – говорю. – Я вспоминаю слова и предметы.
– Кажется, да, – говорит она. – Попробуем задание на понимание текста?
– Конечно, – соглашаюсь я.
Она дает мне тонкую брошюру. В первом параграфе история о двух мальчиках, которые играют в мяч. Слова простые; я читаю вслух, как она попросила, и вдруг ощущаю, будто во мне два человека – оба видят одни и те же слова, но понимают их по-разному. Я останавливаюсь на полуслове.
– Что такое? – спрашивает она после недолгого молчания.
– Я… не знаю… – говорю я. – Забавно…
Забавно не в смысле «смешно», а в смысле «странно». Один человек во мне понял, что Тим сердится на Билла за то, что тот сломал его биту и не признается; второй человек думает, что Тим сердится на отца за то, что тот подарил ему эту биту. Под текстом вопрос – почему Тим сердится. Я не знаю ответа. Я не уверен, какой ответ правильный.
Пытаюсь объяснить свои сомнения психологу.
– Тим не хотел биту на день рождения, он хотел велосипед. Он может сердиться на это или на то, что Билл сломал биту, которую подарил отец. Я не знаю, какой вариант правильный, думаю, в тексте недостаточно информации.
Она смотрит в брошюру,
– Хм, в ответах написано, что правильный вариант – «С», но я понимаю ваши сомнения. Прекрасно, Лу. Вы уловили тонкий нюанс человеческих переживаний. Давайте попробуем еще.
Я мотаю головой.
– Мне нужно подумать, – говорю я. – Я не понимаю, кто из этих двух новый!
– Но, Лу… – начинает она.
– Прошу прощения! – Я рывком отодвигаюсь от стола и встаю. Я знаю, что это невежливо; я знаю, что это необходимо. На мгновение комната кажется светлее, контуры предметов будто очерчены светящимися линиями. Трудно определить их границы – я врезаюсь в стол. Свет меркнет, яркие контуры расплываются. Я теряю равновесие, твердую почву под ногами… и вот я на корточках на полу, держусь рукой за край стола.
Стол прочный; столешница не деревянная – какая-то смесь материалов под дерево. Глаза видят деревянную поверхность, а рука ощущает не деревянную текстуру. Я слышу, как гоняют воздух вентиляторы, слышу, как втягиваю воздух я сам, как бьется сердце – жгутики в ушах (откуда я это знаю?) шевелятся от звуковых волн. На меня обрушиваются запахи: собственный едкий пот, средство, которым мыли пол, сладкий аромат косметики Дженис.
Так было, когда я только очнулся. Я вспомнил, как, пробудившись, потонул в потоке ощущений, не в силах найти почву или свободно передвигаться, перегруженный информацией. Помню, как часами силился осознать закономерности – свет и тьма, цвет и чернота, звуки, вкусы, текстуры…
На полу виниловая плитка, бледно-серая с темно-серыми крапинками; стол со столешницей из искусственного дерева; мой тапок, который я разглядываю; сморгнув, отвлекаюсь от стройного узора переплетений пряжи и вновь вижу тапок, а под ним пол. Я в комнате для занятий. Я Лу Арриндейл, который раньше был Лу Арриндейлом-аутистом, а теперь я неизвестный мне Лу Арриндейл. Моя нога на полу, пол на фундаменте, фундамент на земле, земля на поверхности планеты, планета в солнечной системе, солнечная система в галактике, галактика во Вселенной, Вселенная в Божественном сознании.
Поднимаю глаза и вижу: пол перетекает в стену, он колеблется, затем выравнивается, теперь он ровный настолько, насколько ровным его сделали строители. Не идеально ровный, но так принято считать. Я пытаюсь не видеть кривизны. Такой пол называется ровным. Ровность – понятие не абсолютное: пол достаточно ровный.
– Вам нехорошо? Лу, пожалуйста, ответьте!