Мне достаточно хорошо.
– Все в порядке, – говорю я Дженис.
Не все, но достаточно… У нее испуганный вид. Я ее напугал. Я не хотел ее пугать. Когда кого-то пугаешь, нужно успокоить.
– Простите, – говорю я. – Накатило что-то.
Она немного успокаивается. Я распрямляюсь, встаю. Стены еще не очень прямые, но уже достаточно.
Я тоже уже достаточно Лу. Лу из прошлого и Лу из настоящего. Лу из прошлого предлагает мне опыт, накопленный годами, который не всегда поддавался его пониманию, а Лу из настоящего оценивает его, ищет объяснение, пересматривает. Во мне сейчас оба Лу, точнее, я сейчас и тот и другой Лу сразу.
– Мне нужно побыть одному, – говорю я Дженис.
Она опять волнуется. Она беспокоится обо мне и еще почему-то мной недовольна.
– Вам нужно общаться, – говорит она.
– Я знаю, – говорю. – Но я общаюсь часами. Сейчас мне нужно побыть одному и понять, что произошло.
– Поговорите со мной, Лу! Что сейчас случилось?
– Не могу, – говорю я. – Мне нужно время.
Шагаю к двери. Когда я прохожу мимо стола, тот меняет форму, тело Дженис тоже; стены и дверные косяки грозят упасть на меня, качаются, как пьяницы в комедии. Где я их видел? Откуда я это знаю? Смогу ли я вспомнить и справиться с полом, который не совсем ровный, а лишь достаточно? Я делаю усилие, и стены с дверью выравниваются, тягучий стол вновь становится квадратным, как ему и положено.
– Но, Лу, если у вас проблемы с восприятием сенсорной информации, возможно, нужно скорректировать дозировку…
– Все будет хорошо, – говорю я, не оглядываясь. – Мне нужно отдохнуть. – И решающий аргумент: – Мне нужно в туалет.
Я знаю – помню откуда-то, что произошедшее связано с сенсорной интеграцией и визуальной обработкой. Идти странно. Я знаю, что иду, чувствую, как плавно двигаются мои ноги. Но вижу другое – резкие движения, рывки из одного положения в другое. Я слышу шаги, эхо шагов и эхо эха шагов.
Лу из прошлого подсказывает, что так не было – только в раннем детстве. Лу из прошлого помогает сосредоточиться на двери в мужской туалет и зайти в нее, а Лу из настоящего отчаянно перерывает в памяти подслушанные в клинике разговоры и обрывки прочитанных когда-то книг в поисках помощи.
В мужском туалете тише. Тут никого нет. Свет отражается от гладкого белого фарфора и металлических труб и кранов, режет глаза. В дальнем конце две кабинки, захожу в одну и закрываю дверь.
Лу из прошлого замечает плитку на полу, плитку на стенах, хочет посчитать объем комнаты. Лу из настоящего хочет спрятаться туда, где темно и уютно, и не вылезать до завтра.
Сейчас утро. Все еще утро, мы – то есть я – еще не обедал. Постоянство объектов. Мне нужно постоянство объектов. Лу из прошлого читал про это в книге, которую я не помню, но все же помню – что-то всплывает в памяти. У детей нет постоянства объектов, у взрослых есть. Люди, слепые с рождения, чье зрение было восстановлено, не могут этому научиться; столы меняют форму, когда такие люди проходят мимо.
Я не был слепым с рождения. Лу из прошлого умел воспринимать постоянство объектов. Значит, и я должен. Все было хорошо, пока я не прочитал тот текст…
Сердце замедляется, постепенно я перестаю осознавать его стук. Наклоняюсь, смотрю на плитки. Мне все равно, какого они размера, не хочу считать площадь пола и объем комнаты. Я мог бы, если застрял бы тут и умирал от скуки, но сейчас мне не скучно. Я озадачен и взволнован.
Я не знаю, что произошло. Операция на головном мозге… Нет шрамов или неровно выросших волос. Это была срочная операция?
Меня охватывают эмоции: страх, а потом гнев, и одновременно странное ощущение – я сжимаюсь и раздуваюсь. От гнева я становлюсь выше, а окружающие предметы – меньше. От страха я уменьшаюсь, а все кругом увеличивается. Я играю с этими ощущениями, мне странно видеть крошечную кабинку. Кабинка не могла изменить размер. Но как знать?
Вдруг в голове возникает музыка – фортепиано. Нежная, текучая, стройная мелодия, я крепко зажмуриваюсь, постепенно расслабляясь. Приходит название. Шопен. Этюд. Это значит «учение» по-французски. Нет, пусть музыка течет, не надо думать.
Обняв себя за плечи, провожу ладонями вверх и вниз, рука ощущает поверхность кожи, приподнимает волоски. Это успокаивает, но нет необходимости продолжать.
– Лу, ты там? Ты в порядке?
Это Джим, санитар, который ухаживал за мной с самого начала. Музыка становится тише, но я ощущаю ее в теле, как пульс, она успокаивает.
– Все хорошо, – говорю я. Голос у меня спокойный. – Просто мне нужен был перерыв, вот и все.
– Лучше выходи, приятель. Они там уже всполошились.
Вздохнув, встаю и отпираю дверь. Предметы сохраняют форму, когда я прохожу мимо; стены и пол ровные – насколько им положено; блестящие на свету поверхности предметов меня не беспокоят. Джим улыбается.
– Ты в порядке, приятель?
– Все хорошо, – повторяю.
Лу из прошлого любил музыку. Лу из прошлого использовал музыку для успокоения… Интересно, что из его музыки я помню?
Дженис и доктор Хендрикс ждут в холле. Я им улыбаюсь.
– Все хорошо, – говорю я. – Мне просто нужно было в туалет.
– Но Дженис сказала, что вы упали, – говорит доктор Хендрикс.
– Ерунда, – говорю. – Я запутался в тексте… и восприятие тоже сместилось, но все прошло.
Я оглядываю коридор, чтобы убедиться. Все в порядке.
– Я бы хотел знать все, что со мной произошло, – говорю я доктору Хендрикс. – Мне сказали – операция, но у меня не осталось шрамов. И я хочу знать, что сделали с моим мозгом.
Она поджимает губы, затем кивает:
– Хорошо. Один из консультантов вам объяснит. Скажу лишь, что современные методы хирургии не предполагают больших отверстий в черепной коробке. Дженис, назначьте консультацию.
Доктор Хендрикс уходит. Она мне почему-то не нравится. Мне кажется, она любит недоговаривать.
Когда назначенный консультант, жизнерадостный молодой человек с ярко-рыжей бородкой, рассказывает, что они сделали, я крайне потрясен. Зачем Лу из прошлого на это согласился? Как он мог пойти на такой риск? Я бы схватил его за грудки и встряхнул хорошенько, но он – это я. Я его будущее, а он мое прошлое. Я поток света, выпущенный во Вселенную, а он взрыв, от которого я произошел. Я не говорю это консультанту, который ведет себя буднично и, вероятно, сочтет меня сумасшедшим. Он повторяет, что мое состояние не вызывает опасений и я в хороших руках, предлагает успокоиться. Я спокоен внешне. Внутри борются Лу из прошлого, который хочет проследить узор на галстуке молодого человека, и Лу из настоящего, который хочет встряхнуть за грудки Лу из прошлого, рассмеяться в лицо консультанту и сказать, что мне не нужны утешения и хорошие руки. Больше не нужны. Я уже ничего не боюсь и могу сам о себе позаботиться.
Лежу в кровати с закрытыми глазами, думаю о прошедшем дне. Вдруг оказываюсь подвешенным в космическом пространстве, в темноте. Вдалеке маленькие огоньки разных цветов. Я знаю, что это звезды, а размытые огни – галактики. Звучит музыка, опять Шопен. Медленная, задумчивая, почти грустная, ми-минор. Потом приходит другая музыка с иным настроением, более объемная, сильная, она поднимается подо мной, как волна – волна из света.
Мелькают цветные пятна; я не анализирую, просто знаю, что бегу к далеким звездам, быстрее и быстрее, а потом волна света подхватывает меня и я несусь стремительно, как комок тьмы, стремящийся к центру пространства и времени.
Проснувшись, чувствую счастье. Не знаю причины, но знаю, что так счастлив я никогда еще не был.
В следующий раз, когда приходит Том, я его узнаю и вспоминаю, что он приходил и раньше. Мне нужно столько ему рассказать, столько спросить. Лу из прошлого думает, что Том знал его лучше всех. Если бы я мог, я позволил бы Лу из прошлого самому поздороваться с Томом, но так не получится.
– Нас выпишут через несколько дней, – говорю я. – Я уже поговорил с управляющей, она включит отопление и все подготовит.
– Ты как? – спрашивает Том.
– Хорошо, – говорю. – Спасибо, что навещал меня. Мне жаль, что я не узнал тебя сразу.
Том опускает голову, прячет слезы – ему неловко плакать.
– Это не твоя вина, Лу.
– Да, но ты волновался, – говорю я.
Лу из прошлого мог бы не понять этого, но я понимаю. Я вижу, что Том – человек, который очень переживает за других. Представляю, как ему было плохо, когда я его не узнавал.
– Ты решил, что будешь делать? – спрашивает он.
– Ты не знаешь, как записаться в вечернюю школу? Я хочу окончить колледж.
– Отличная мысль! – говорит он. – Я, конечно, помогу тебе записаться! А что ты собираешься изучать?
– Астрономию, – отвечаю я. – Или астрофизику. Что-то вроде этого, пока не решил. Я хочу полететь в космос.
Том грустнеет, потом улыбается – я вижу, что через силу.
– Надеюсь, у тебя все получится! – говорит он, потом добавляет осторожно, будто стесняется своих слов: – На фехтование вряд ли останется много времени…
– Вряд ли, – соглашаюсь я. – Пока не знаю… Но зайду в гости, если можно!
– Конечно, Лу! – облегченно говорит Том. – Не теряйся, ладно?
– Не волнуйся. Со мной все будет хорошо, – говорю я.
Том смотрит искоса, потом заявляет, тряхнув головой:
– А знаешь, я думаю, ты прав! Все будет хорошо!
Эпилог
До сих пор не верится, хоть я шел к этому моменту семь лет. Я сижу за столом, делаю записи, а стол находится на корабле, а корабль в космическом пространстве, которое полно света. Лу из прошлого приплясывает от радости, как маленький ребенок. Я в своем форменном рабочем комбинезоне, сохраняю серьезность, хотя уголки рта невольно ползут вверх. Мы с Лу из прошлого слышим одну и ту же музыку.
По учетному коду на удостоверении можно найти мою ученую степень, группу крови, допуск к рабочим материалам… ни малейшего упоминания о том, что почти сорок лет жизни я назывался инвалидом, аутистом. Некоторые люди, конечно, знают: огласка, последовавшая за неудачной попыткой коммерциализировать лечение, корректирующее управление вниманием, сделали нас более известными, чем хотелось бы. Бейли стал особенно лакомым кусочком для средств массовой информации. Я не знал, насколько плохо для него все обернулось, пока не посмотрел записи новостных программ; нас к нему так и не пустили.