Внезапно отпустило. Оказался лежащим на спине, уставившись в светящиеся ладони, порхающие над головой. Далекий голос вновь обрел материальность, — Понравилось, ублюдок, это только начало.
За мамку немного обидно, хотя губам вроде комплимент. Дядя, ну не сошлись мы характерами, бывает. Зачем других приплетать?
Попытался поднял руку, взглянуть на ладонь, продолжающую полыхать. Не удивлюсь, если камень до бела раскален. Удалось только вытянуть палец в сторону родственника, прошептал одними губами, — Чтоб ты сдох, обезьяна морщенная.
— Шепчи, шепчи свои проклятья. А проклиналка то отросла?
Поискал глазами симптомы. Хвала Вечному ученику, а симптомы то налицо. Дядя продолжал свои излияния, только немного в сторону, на невидимого собеседника. Двоится в глазах или потеря ориентации. Хорошее начало, резкое двигательное и психическое возбуждение. По лицу и руке судороги пробегают. Дышит неровно, лицо горит, испарина опять же. На очереди слюнотечение и быстро нарастающая слабость.
Очень хотелось спросить: «Дядя Остап, ты не веришь в проклятья, но скажи, не ощущаешь ли ты покалывание во всех членах, жжение и боли во рту, в груди? Не охватывает ли озноб?»
Нельзя дразнить раньше времени, ему мне шею свернуть — одно движение рукой. Вместо этого выдавил из себя, — Дядя, погоди, ты забыл рассказать, зачем это все. Зачем меня, Марину?
— Ты что-то прохрюкал, ублюдок? Ты что-то…
Подскочил, начал снова охаживать по ребрам.
— Вот так тебе, гаденыш, сдохнуть и не узнать за что. Думаешь я с тобой разговаривать буду, распинаться. Да как ты вообще пасть открыть…
— Ну как же, — я попытался сплюнуть кровь, но липкая тягучая масса поползла по лицу, — Так и помру, не узнав правды.
— Не помрешь, а сдохнешь, грязный, вонючий ублюдок. Как собака сдохнешь, как скотина.
Снова направил грушу в мою сторону. Голову захватило и потащило в сторону опасности.
— Сгною, сначала сгною, потом глаза пальцами выдавлю. И мерзостью тут оставлю доживать, пока тебя кольями не забьют.
Столько злобы в милейшем дядюшке. И ни на секунду не задумался, что сам виноват. Еще бы минут пять-десять продержаться. Надо чтобы активнее ногой шевелил. Яд действует, и доза уже смертельная. Только второго посещения ямы я не переживу.
Начал сопротивляться как мог. Но что можно поделать, если голова отрывается. Судя по треску в позвонках — шея раза в полтора удлинилась. Судорожными толчками приближался к дыре, максимально отдаляя неминучую смерть.
Макушкой дыру почувствовать успел, но морду не сунул, секунды не хватило. Давление враз пропало. Дядя переломился пополам и начал блевать, сначала остатками ужина, потом кислой желчью. Выронил грушу, начал шарить руками по камням. Руки задергались, как при игре на баллалайке.
Я начал шевелиться, проклиная избитое тело. Болело все, не каждая отдельная часть, а просто все тело ломило от любого движения. Сумел сделать пару оборотов, перекатился подальше от дыры, которая теперь в ночных кошмарах будет сниться.
Дядя периодически блевал, выхаркивая желчь с кровью. Переходил к бешеной активности, срывая ногти о каменную плитку, пытался меня нашарить, найти грушу, которую я изловчился и пнул подальше. От приближающегося родственника удавалось откатиться. Собрался с силами, сделал еще оборот, другой, третий.
Дядя слабел, начал задыхаться. Прилег, согнулся в позу эмбриона. Чуть отдышался.
— Ты, ты что сделал, ублюдок? Это же ты, да? Как?
— Это проклятье дядя, тебя настигло проклятье Скотининых. Ты поднял руку на сына своего брата!
Остап выгнулся, выворачивая суставы. Прилег и мелко затрясся, выпуская пену. Еще десять минут судорожных шлепков и подергиваний, стало понятно — я победил.
Не убедительная победа, ни облегчения, ни удовлетворения нет. Долго лежал на спине, хватая вкусный воздух. Вот и узнал, что такое Злой ветер. Нехорошая это штука. Вот эта дырка в земле его источник. Камни вокруг и ладони в воздухе — его алтарь.
Как только в руки вернулась часть сил, соединил ладони, продолжающие полыхать. Активировал свою планшетку. Надо глянуть, как мое причастие в дыре на всей этой милости отразилось.
Большая красная надпись пульсировала на весь экран, отдавая в виски:
«Попадание под выброс Злого ветра. Немедленно покиньте опасную зону».
— Архитектура, ступень 0 (Высушено Злым ветром).
Тупо перечитал надпись пару раз. Дерите меня все ученики вместе, больше не рисовать Боре башенки.
Через полчаса удалось встать на четвереньки. Подальше от дыры, простого взгляда на которую хватало, чтобы волосы вставали дыбом. Встал на ноги, обошел по дуге родственника, от которого воняло кислятиной. Поднял грушу, не глядя запихнул в карман. Вытащил зелье. Светится зловеще. Красивая колба, пробка притерта. Не то, что мои пузырьки из пластика. Нюхать точно нельзя. Изучить свойства надо обязательно.
Как бы не хотелось домой, вернулся к пруду, забрал выпавший нож. В пруд кидать не решился, не факт, что найдут, не факт, что вообще искать будут. Но я бы, найдя труп у воды, хорошим магнитом порыбачил.
Вернулся к алтарю, хотя ноги сами уносили прочь, закинул нож в черную дыру. Стянул с дяди сапог, осмотрел ногу. Реально повезло, на пятке здоровенный кровавый мозоль. Пластырь ядом пропитан, ногти с грибком, между пальцев воспаление. Лечить такую ногу надо, а не упитанных подростков пинать.
Натянуть обувь назад сил не осталось, даже пытаться не стал. Зашвырнул сапог в дыру. Если чьи религиозные чувства и затронул, одним кощунством больше, одним меньше.
До комнаты дошел на автопилоте. Посмотреть повязки у кота сил не было. Краем глаза заметил, что молоко выпито, сам вцепился зубами в яблоко и упал на палас, как есть, прямо в вонючих лохмотьях. На кровать не решился, тут не только душ принимать надо, а откисать в кипятке не один час. Последняя спасительная мысль ускользающего сознания, — «Завтра, завтра в столицу».
[1] Отсылка на историю последней казненной в СССР женщины, травившей таллием детей в школьной столовой.
[2] Упоминание легенды об отравлении Хана Тимура соком аконита. Ядом была пропитана тюбетейка.
Явление 21
Проснулся от такого яростного вылизывания лица, что на секунду подумал, что голова снова в дыре со Злым ветром. Кот так неистово работал шершавым языком, покусывал нос, наконец, присосался к глазу и зачавкал.
Ночь на дворе, пару часов всего поспал, чего это он удумал? Первой реакцией было переложить на пол и снова забыться. Стоп, я же сам на полу, а коробка на кровати стояла. Выбрался из коробки, слез значит. Интересно как, вся задняя часть забинтована с шинами.
Собственная чуйка заставила замереть и прислушаться. С ходу определил направление, опасностью веяло от окна. Явно, направленно. Встал за занавеской, стараясь не попасть под лунный свет. Долго напрягал глаза, пытаясь что-нибудь рассмотреть во дворе.
Безветренно, тени резкие. В момент, когда начал сомневаться в своей адекватности, с такими родственниками до паранойи один шаг, одна из теней шевельнулась. Не просто сдвинулась, перетекла правее, угол сгладился едва заметно глазу. Тишина, мало ли что могло померещиться. Зная, куда смотреть, дальше стало проще. Заметил еще изменения, левее, потом прямо по центру. Не сразу понял, не туда смотрю, это тени от силуэтов на крыше. На крыше чужие, минимум трое. Двигаются медленно, осторожно и явно в мою сторону.
Скользнул в глубину комнаты. За мной, или нет? Не вращается же весь мир вокруг Бориса. Барона нет, казна рода, компромат, документы. Да что угодно целью быть может. Похитители Даши вернулись? За Остапа кто впрягся? Если за мной, надо уходить. Предупредить, внизу охрана сидит.
В стороне громыхнуло, послышался звон и женский крик. Далеко, где-то в противоположном крыле. Но тени тут, рядом. Отвлекающий маневр, значит точно за мной.
Метнулся в ванную, схватил последний целый пузырек с шампунем. Выдернул из-под подушки скакалку. Из оружия больше ничего нет. Нож в черной дыре, носок с песком на полянке остался. Влез в меховые тапки — единственное что без шнурков. Просить завязать некого, хотя можно этих, на крыше.
Оглядел комнату. Все, больше взять нечего. Стоп. Кот, он же меня разбудил. Ничего с ним не сделается, не за котом враги пришли. Вопреки здравому смыслу уложил питомца и взял коробку под мышку. Бросать своих — последнее дело. Уходить немедленно, шум поднять. На другой стороне усадьбы кричали, значит охрана уже там. Кого во дворе видел — на хороших воинов не тянут, да их и не много. Раньше тени медленно двигались, подбирались бесшумно. Теперь ломанутся сломя голову. У меня минута, не больше.
В коридоре было темнее, чем в комнате. Куда все свечи делись? Не важно, надо решить, куда бежать и что делать. Поплелся к лестнице на первый этаж. Добротная, мраморная. Шаги, траекторию бегущего человека еще вчера прикидывал. Между примеченными балясинами привязал скакалку, натянул, укрепил как смог. На три ступени ниже полил пол шампунем.
Вернулся наверх, выглянул за поворот. Все тихо. Встал возле кадки с фикусом, замер. Наблюдаем за дверью, до которой метров двадцать. Гость не один, четверо как минимум. Трое на крыше, и баба орала не просто так. А может больше? На улицу нельзя, у выходов будут ждать. Я бы дождался. Хотя во сне же тихо зарезать собирались.
Не успел перевести дыхание, дверь скрипнула. Не моя, соседняя, из комнаты дядьки. Сердце забилось чаще — точно за мной. Дверь ближе метров на пять, опасно, могу не успеть. Крадучись вышла фигура в черном. Прямо ниндзя. В руках кинжалы, стойка киношная. Башкой крутит, решает, в какую сторону идти. Меня не видит, точнее не замечает. Прямо на виду стою. В копне сена, которой я прикинулся, меньше всего можно распознать фигуру человека. Пора помочь.
Я набрал воздуха сколько смог, выдержал секундную паузу, и завопил во весь голос.
— Тревога! Пожар! Нападение!
Все, уходим. Бросился за угол и вниз по лестнице, чуть не запутался в двух ногах. Не успел добежать до скакалки, шею обожгло, придав ускорение. Перескочил ловушку, понесся изо всех сил, нарушая законы физики. Заметил одобрительный взгляд с портрета, да славные предки, жив еще дух Скотининых. Пол и потолок поменялись местами. Прикусил язык. На последних ступенях полетел кувырком и распластался, собирая коврик в гармошку. Над головой звякнуло. Коробка вылетела из рук, кот взвизгнул, выражая недоволь