И теперь он сам, в каком-то роде, сделался глазами, ушами, а может и руками богов. Точнее — конкретной богини.
И если он и вернулся без приглашения в шатёр Челефи, то лишь потому, что, по сути дела, никогда и не оставлял его…
Шли дни. Раны заживали на теле Йишил, а сама она не гнила и не сохла. Более того, одним днём у колдуньи начало биться сердце. Медленно, но сам факт поражал воображение. Возможно ли это? Возможно ли, что волшебник перешёл отметку в два года собственной жизни?
Кто мог даровать подобное? Лишь старые легенды о Великой Войне утверждали нечто схожее. Боги, упавшие с неба. Они… лишь они могли даровать такое чудо.
Остальные делали вид, что ничего не изменилось. Челефи без вреда для себя — в той же мере, как и сам Кальпур, — пережил ту жуткую ночь. Посол скрывался в своей палатке, разыскивая в недрах души какое-то решение, проклиная судьбу и Гердея — причём последнего много больше, чем первую. Позы Гердея, раболепство Гердея и более всего — его обман, навлёкшие на Кальпура это несчастье!
Однако подобные раны нельзя ковырять слишком долго, наступала пора искать повязку. Будучи человеком неглупым, эмиссар прекрасно знал, что отыскать исцеление можно только владея тем, чего у него как раз не было, а именно знанием. И тем, кто мог дать ему это знание — Верховная Мать Фира. Только она одна могла объяснить ему, что случилось. Только она могла сказать ему, что он должен дать.
Проникнуть в шатер Челефи было просто: теперь его никто не охранял.
И она таилась в его недрах, словно какая-то священная паучиха.
Кальпур всегда был самым отважным среди своих братьев, он первым нырял в холодные и неведомые воды. Он понимал, что ныне может умереть, потеряв разум, как та жрица, которую он нашёл мальчишкой, или же умереть, попросту не понимая, что именно поймало его и, что более важно, есть ли пути к спасению. И посему, подобно ныряльщику набрав воздуха в грудь, он выбрался из своего шатра и направился в сторону кашмирского герба — перекрещённых кривых сабель — недвижно повисших над скоплением палаток.
— Умру, узнавши, — буркнул он себе под нос, словно не ощущая ещё полной уверенности. Сразу же ему пришлось ненадолго остановиться и пропустить бурный поток, образованный примерно полусотней грязных всадников. Таскол прятался за холмом, оставаясь скрытым, но наличие поблизости артиллерии и недостроенных штурмовых башен постоянно намекало о несостоявшейся цели.
В такие моменты Кальпур не переставал дивиться, как далеко занесло его это посольство — к самой имперской столице! Безумием казалось даже помыслить о том, что кровавая императрица ночует сейчас в считанных километрах от него самого.
Он представил себе, как передаёт царю Велесу закованную в цепи Милену Мирадель — не потому что считал такое возможным, но потому что предпочёл бы видеть, как скрежещет зубами Гердей, чем узреть то, что ожидало его внутри шатра Челефи. Скоротечность пути до него казалась послу воистину чудесной.
Осенив себя защитным божественным знаком Триединства — скорее дань успокоения, чем реальная помощь — он решительно шагнул мимо застывших в недоумении кашмирцев, направляясь к свёрнутому пологу. И самым невероятным образом оказался там, на том самом месте, где стоял в ту ночь, когда все они смотрели на труп мёртвой девицы-волшебницы.
В шатре было душно, воздух наполнял запах ночного горшка. Солнечный свет золотил широкие швы над головой, проливал серые тени на мебель и сундуки с добром. Несколько взволнованных мгновений Кальпур изучал сумятицу. Как и в ту ночь, внутри шатра господствовала огромная дубовая кровать, но теперь на ней воцарился беспорядок. На ложе, среди хаоса подушек и скомканных покрывал, никого не было. Как и на соседствующим с ним диване.
Кальпур обругал себя за глупость. Почему, собственно, люди считали, что вещи должны оставаться на своих местах, когда они их не видят?
И тут он заметил её.
Так близко от себя, что даже охнул.
— Чего ты хочешь, нечестивец? — не повернув головы, поинтересовалась она.
Фира сидела слева, спиной к нему, не более чем в каких-то четырёх шагах, и вглядывалась в зеркало над туалетным столиком. Не понимая зачем, он шагнул к ней. Она вполне могла бы услышать его с того места, где он стоял.
— Сколько же тебе лет? — Слова сами сорвались с его губ.
Тонкое смуглое лицо в зеркале улыбнулось.
— Люди не сеют осенью, — ответила Верховная Мать.
Пышные чёрные волосы рассыпались по её плечам. Как всегда, одежда жрицы обостряла, а не притупляла желание, наготу её прикрывала прозрачная ткань на бёдрах и бирюзовая кофточка без застёжек. Даже один взгляд на неё наводил на мысли о неге.
— Но… — промямлил Кальпур. Безусловно, есть место бесконечным целительским приёмам магов-лекарей. Всегда можно найти специалиста, способного даровать молодость даже старухе, но и у колдунов есть лимит. Дольше ста, край ста пятидесяти лет, не жил почти никто и никогда, за исключением Господина Вечности, Дэсарандеса Мираделя.
Однако что если и здесь нашлось место исключению?
— Ещё ребёнком я чувствовала отвращение к похотливым взглядам мужчин, — проговорила Фира, быть может, глядя на него в зеркало, а может быть, нет. — Я узнала, выучила их. Понимаешь? Они всегда берут. Я видела девушек, таких же как та, что смотрит на меня сейчас, и нашла, что они представляют собой не более чем жалких сук, забитых настолько, что начинают обожать палку. — Она подставила щёку под ожидающие румяна, промокнув золотую пыльцу вокруг колючих глаз. — Но есть знание, а есть понимание, как и во всём живом. Теперь я понимаю, как земля поднимается к семени. Теперь я знаю, что даётся, когда мужчины берут…
Её нечёткое изображение в зеркале надуло губки.
— И я благодарна.
— Н-но… — вновь пробормотал Кальпур. — Она… то есть… Она… — он умолк, пронзённый ужасом от того, что перед внутренним взором его возникли полные влаги багряно-красные вены, занимавшие всё видимое пространство в ту ночь, когда все они смотрели на мёртвую волшебницу. — Амманиэль… как она сделала это⁈
Фира прекратила свои действия и внимательно посмотрела на него через зеркало.
— Никто из вас даже не упал на колени, — улыбнулась она, кокетливо пожимая плечами.
Жрица играла с ним, как какая-нибудь танцовщица, которой нужен только набитый кошель. Струйка пота скользнула по его виску из-под взлохмаченной шевелюры.
— Она коснулась тебя, — нахмурился Кальпур. — Наделила частью своих сил и поделилась планами. На всё. Тебе ведомо, что произойдёт дальше, — он облизал губы, изо всех сил стараясь не выглядеть испуганным настолько, насколько на самом деле был испуган. — Так поведай же, чего стоит ждать?
Верховная Мать принялась чернить сажей веки.
— Ты уверен в своих словах?
Кальпур настороженно кивнул.
— Сайнадское царство никогда не противилось культу семейного очага, плодородия и красоты, — произнёс он. — Никто не гонит ваших жрецов. Амма — самая популярная после Триединства.
— И это делает вам честь? — лицо Фиры исказила кривая ухмылка, на какую способно лишь древнее и злобное сердце. — Поэтому теперь ты хочешь узнать свою роль в происходящем?
Сердце его застучало в рёбра.
— Да! — рявкнул Кальпур.
Сажа и древнее зеркало превратили глаза женщины в пустые провалы. Теперь на посла смотрел смуглый череп с девичьими полными губами.
— Тебе назначено, — произнесла пустота, — быть свидетелем.
— Б-быть? Свидетелем? Вот этого? Того, что происходит?
Эротичное движение плеч.
— Всего.
— Всего?
Не вставая, на одной ягодице она повернулась к нему, и, невзирая на разделявший их шаг, её манящие изгибы распаляли его желание, будили похоть, подталкивали к обрыву.
Верховная Мать жеманно улыбнулась:
— Ты ведь знаешь, что он убьёт тебя.
Кальпур испытывал ужас и желание. От неё исходил жар вспаханной земли под горячим солнцем.
— Убьёт? — забормотал посол. — Меня? За что?
— За то, что ты возьмёшь то, что я тебе дам, — проговорила она, словно перекатывая языком леденец.
Мужчина отшатнулся, пытаясь высвободиться из её притяжения, захватившего его, словно надушенная благовониями вуаль…
Второй посол Сайнадского царства позорно бежал.
Смех песком посыпался на его обожжённую солнцем кожу, обдирая её, заставляя натыкаться бёдрами и лодыжками на разные предметы, захламляющие шатёр.
— Свидетелем! — взвизгнула старуха ему вслед. — Свидетелем!
Дахабские горы, взгляд со стороны
— Я бы такое даже крысе не дала, — презрительно бросила Дэлия, ковыряясь в кусочках мяса в оловянной миске, которую держала на коленях. — Смотрите, даже мухи на него не садятся!
Полчища мух, шедшие за Первой армией, существенно потеряли в количестве из-за наступления холодов, однако некоторые по-прежнему продолжали свою бесконечную погоню, отогреваясь в повозках, на чужих телах, в волосах и на шкурах скотины.
— Они не от еды улетают, — заметил Бейес, — а от тебя.
Дэлия насмешливо ухмыльнулась:
— Это называется «уважение». Знаю-знаю, тебе это слово незнакомо. Ты ведь из Олсмоса, а не Сауды. Практически другой вид, не сильно отличающийся от имперцев. Хотя даже они знают. Просто ты — неудачная версия олсмосца. — Она подняла миску и толкнула её по снегу в сторону Бейеса. — На! Засунь в свои лопухи, растущие вместо ушей да сбереги на будущее.
— Она такая милая после целого дня работы с укреплениями, — с широкой белозубой улыбкой сообщил Бейес Юмону.
Разбившиеся на небольшие группы Чёрные Полосы сидели подле костров. Всё руководство, включая даже сержанта Лотара и капрала Килару находились на офицерском сборе. Остальные отдыхали.
— Будешь дальше её подначивать, — сказал «новичок» Юмон, принятый в Полосы во время нахождения в Монхарбе, — сам же потом пожалеешь.
Юмон тоже разглядывал содержимое своей миски, и обычно невозмутимое выражение сменилось на его лице лёгкой гримасой омерзения.