У пеших ситуация развивалась схожим образом. Люди ломали ноги, падая в замаскированные ямы, или напарывались на ловушки. Кое-где взрывались мины, хотя основное их предназначение было иным — как и запас установленной взрывчатки.
Ратники топтали друг друга, запинались об упавших, сами находя свою смерть в этом неостановимом потоке. Но… атакующие, скорее всего, ожидали таких подвохов и были готовы к потерям. Видимо кое-какие выводы Зарни всё-таки сделал, так что офицеры успели подготовить личный состав.
Обтекая упавших коней и павших товарищей, откровенно стаптывая их, лавина вооружённых противников ринулась на баррикады.
И баррикада ожила! Стрелки поднялись, прицелились и дали слаженный залп. Действовали они также, как и сайнады — сменами, поэтому за первой линией поднялась вторая, третья, четвёртая…
У Первой хватало войск, чтобы в должной мере сдержать даже превосходящую массу врага, но противник не медлил, успев навалиться всей своей массой.
Жаль. Может, если бы перезарядка не занимала почти минуту — даже у хорошо вышколенного солдата, — то стрельба оказалась бы более плотной и не позволила врагу подобраться так близко.
Четыре залпа, данные в упор, собрали кровавый урожай, но, пока стрелки горбились, терпеливо прочищая стволы, находя новые пули и засыпая в ружья порох, атакующие оказались у баррикад. Свистнули верёвки: на ощерившиеся в сторону сайнадов заострённые колья, установленные перед повозками, набросили петли — и дёрнули. Удалось не со всеми, всё-таки мы, Полосы, как и остальные войска Первой, хорошо вкопали дерево в землю. Многие лошади, которыми и пытались зачистить местность, начали заваливаться назад, не в силах перетянуть верёвки. Иные всадники и вовсе вылетели из седла. Но часть поспешно собранных приспособлений для обороны всё-таки поддалась. Налетевшие ратники спешно расширили образовавшиеся проходы, изрубая препятствия в щепки.
В «еже», защищающем баррикаду от нападения, появились первые дыры.
Всё это продолжалось буквально несколько мгновений, за которые стрелки успели сойти с повозок, уступая место пехоте. Тяжёлые дротики полетели в сторону сайнадов, как пеших, так и конных, сбивая их с ног и сёдел. Одновременно с ними ударила артиллерия, обрушив снаряды на поле битвы.
Вот только враг не бежал. О нет. Обе атакующие с флангов конные колонны оторвались от баррикады, рассыпаясь в стороны и уступая место главным силам. Пешим, но не менее смертоносным.
Они приготовились к потерям, — осознал я. — Видно даже по тому, как идут в атаку. Собранные, быстрые, будто бы сжавшиеся за поднятыми над головой щитами, которые достали сразу, как убрали ружья.
Никто уже не пел, ведь шли в бой не на жизнь, а на смерть. Проклятие: сверху это выглядело глупо и даже безумно — поток людей и конницы, штурмующей окопавшиеся повозки. Большинство нападающих умирала только по пути, напарываясь на ловушки, ломая ноги, получая пули, артиллерийские снаряды или даже случайный толчок от товарища. Они убивали друг друга чуть ли не чаще, чем мы!
Ничего более безумного и придумать невозможно. Но… как выяснилось, ублюдки знали, что делать. Оказывается, во время налётов, сайнады частенько сталкивались с полевыми укреплениями в тех же деревнях или даже городах — когда проникали за стены. И ратников обучали работать с ними наравне со строевой ходьбой. Они прекрасно знали слабые стороны таких баррикад, особенно когда их строили не из специально предназначенных для этого боевых фургонов, а лишь из простых купеческих повозок.
— Дерьмо, сердце кровью обливается, как смотрю на всё это, — проворчал сержант Лотар.
Я отлично понимал усача. Атакующие колонны разделились, охватывая укрепления по всему фронту. Пехота сайнадов выдержала град дротиков, приняла на себя очередной залп из ружей, но не отступила. Более того, сдавшие назад всадники, занявшие оборонительную позицию, перезаряжали ружья и стреляли по новой, отвлекая на себя внимание защитников.
Казалось, вот-вот наступит старая-добрая рубка, но… появилась ещё одна группа нападающих.
У этих были тяжёлые, массивно скроенные кони, напоминавшие деревенских ломовых лошадей, которые тягали плуги заместо мулов. Однако скорость не сильно уступала остальным. Они молниеносно подъехали под самые повозки и забросили на борта верёвки с крюками, по три-четыре на каждый воз. Развернули животных и пустили их галопом. Всё случилось так быстро, что лишь несколько всадников получили пулю в ответ.
Маутнер глухо выругался.
— Сейчас бы магами вжарить по этим тварям! — зло бросил он.
— Сайнады тоже не спешат выводить колдунов, — возразил я. — Похоже опасаются, что мы задумали пакость, так что готовятся к контрудару.
— Думаешь, Логвуд так и планировал? — оглянулся на меня капитан. — Просчитал Зарни, который решит как можно дольше беречь магический козырь, который по итогу не сумеет выложить вовремя?
— Хотелось бы верить, что комендант действительно продумал всё наперёд, — невесело улыбнулся я. — А не действует исходя из обстоятельств и «здесь и сейчас».
Сплюнув, Маутнер снова взглянул на происходящее через подзорную трубу. Я обходился собственным зрением.
На баррикадах начался бой. До них доходили немногие, но, как и при штурме стен, главное начать. И сайнады начали. Сейчас добирался, пожалуй, каждый десятый, но вскоре будет каждый восьмой, пятый, третий… И нас затопит.
В подтверждении этой теории потянули «тяжеловозы». Всю баррикаду сильно встряхнуло. Колёса повозок, хоть и вкопанные по оси, взлетели в воздух и беспомощно закрутились. Заскрипели выламываемые доски, затрещало дерево. Через миг, когда оборвалось большинство верёвок, либо сломалась часть бортов, повозки тяжело опали назад. Выдержали! Но не все. Две, зацепленные особенно крепко, накренились вовне, да так и остались. Повисли, наклоняясь, опираясь только на колёса с внешней стороны баррикады.
Прищурившись, я наблюдал, как в одном месте трое солдат отчаянно рубили верёвки мечами, пока повозка наконец медленно, словно раздумывая, опала обратно на четыре колеса, занимая место в строю. А вот на другой оказался лишь один пехотинец. Повозка накренилась так сильно, что борта её уже не защищал от пуль. Солдат обрубил ближайшую верёвку, метнулся к следующей, и тогда пуля ударила его в ключицу, пробив стёганку сразу над слишком низко опущенным щитом. Он присел, тряхнул головой, словно раненый зверь, и с широкого замаха отрубил второй крюк. Получил ещё одну пулю, в бок, пошатнулся, сделал три неуверенных шага, потом отшвырнул щит и, подхватив меч двумя руками, прыгнул к двум последним верёвкам. Рубанул первую, когда брошенный одним из пеших ратников дротик зазвенел о его шлем, но рубанул слишком сильно, клинок меча обрезал верёвку и вгрызся в дерево сразу подле крюка. Обратно уже не поддавался. Тогда солдат выпустил рукоять и схватился за кинжал.
Ещё три пули ударили его в грудь, одна за другой, пробивая защитное снаряжение. Боец упал на колени и тут же вцепился окровавленными пальцами в дерево борта, подтянулся вверх, резанув кинжалом по последней верёвке. Казалось, что острие лишь скользнуло по волокнам, но те лопнули со звуком, что перекрыл даже шум битвы. Повозка опустилась на своё место. В неё сразу же вцепились другие солдаты Первой, в сторону наступающих ратников полетели, пули, копья, камни и какой-то мусор. Артиллерия послала над головами очередную порцию разрушительных разрывных снарядов. В этот раз среди них были зачарованные, взорвавшиеся потоком бешеного пламени.
Нападающие устилали телами всё пространство перед баррикадой. На некоторые колья насаживалось сразу по четыре-пять человек. По сути, своими телами они обезвреживали ловушки, закупоривали ямы, обеспечивали проход соратникам, которые наваливались массой. Каждая волна приносила немного больше выживших ратников, десятников и даже сотников, которые и сами были вынуждены идти на штурм, ведя за собой солдат.
Защитники действовали осторожно и не высовывались за ограждения лишний раз. Били копьями и длинными клинками, встречая нападавших, которые понемногу организовывали перед фургонами холмы тел, по которым, на бегу, забирались новые враги.
Одновременно с этим велась активная перестрелка. Конница врага по-прежнему вела беспорядочный, но частый огонь, однако в какой-то момент, когда защитники перемололи, пожалуй, половину атакующих, подул сайнадский горн.
Ратники прекратили слепо и в какой-то мере бездумно переть вперёд. Они начали разворачивать строй. Последние в их строю (самые дальние от баррикад) перехватили ружья, помогая своим всадникам открыть подавляющий огонь, под которым можно было бы спасти остатки пехоты.
Это не сильно помогло — отступить на дистанцию, не позволяющую вести прицельный огонь, смогла как бы не четверть ратников. Но… враг, видимо, считал подобное приемлемым.
Наконец-то стала видна картина отражённого штурма. Поле перед повозками было усеяно телами людей и лошадей, обломками снарядов от артиллерии, брошенными ружьями и горящей от поджигающих магических снарядов землёй.
Первая тоже понесла потери. Как минимум с полсотни солдат были мертвы или умирали. И в два раза больше раненых. Я видел, как с несчастной повозки снимали нашпигованное пулями тело, и руки, стиснутые в кулаки, сводило от боли.
Маутнер проницательно на меня посмотрел:
— Хотел бы там оказаться, верно, лейтенант? Применить смертоносную магию и обварить всю армию врага, словно цыплят в суп?
— Ещё успеем, — расслабился я, сразу осознав, куда он клонит.
Капитан кивнул.
— Всё так, Сокрушающий Меч. Будет время получить такую возможность. В этом я тебя уверяю, — его улыбка была холодна и отдавала металлом. — А сейчас, раз тебя так распирает, сделай доброе дело. Обратись в вóрона и незаметно слетай вниз. Лодж, командующий обороной, кажется, совсем мозги потерял. Может Логвуд слишком на него давит? Скажи, чтобы кретин сдал первую баррикаду. Удерживать её глупо. Она слишком длинная. Ещё один такой фокус с верёвками — и сайнадские ублюдки выворотят все повозки.