— Есть, капитан, — оборвал я его ворчание.
Резня, которая шла у входа в долину, была ничем по сравнению с тем, что происходило в её глубине. Больных, слабых, неспособных на быстрый подъём животных сгоняли в одно место, и около ста человек с топорами и тяжёлыми ножами шагали по щиколотки в липкой от крови грязи, убивая их одно за другим. Перерезали горла, разрубали головы и шли дальше, оставляя на земле ещё подрагивающие трупы, которые потом разделывала следующая группа, собирая мясо и забрасывая на окровавленные телеги. Эти люди… что убийцы, что потрошители… у них были мёртвые лица. Не думаю, чтобы хоть кто-то из них будет хорошо спать в следующие несколько месяцев. А овцы, коровы и козы, вместо того чтобы разбегаться во все стороны, стояли, ошеломлённые, и гадили под себя от страха. Но никто не улыбался от подобной сцены. Животные словно онемели от ужаса, как если бы круг крови и тел, который припирал их к скальной стене, обладал какими-то магическими свойствами и делал бегство невозможным. А впрочем, может, так оно и было? Быть может у Геварди Нородона, который заправлял всем процессом, имелся колдун?
Я не знал этого, но заметив старика-купца подивился тому, как сильно его засаленная одежда была забрызгана кровью. Увидев меня, он лишь махнул рукой и приказал убираться прочь. Грубовато, но я видел выражение его глаз, осознав, что спорить невозможно. Казалось, вокруг бойни даже сам воздух вихрился. Смрад крови, желчи и дерьма почти не давал дышать. Я ушёл оттуда так быстро, как смог, чтобы хотя бы внешне поддерживать собственное спокойствие и не давать новый повод для паники — их и так было чрезмерно.
Тем временем продолжался подъём. На узкую, идущую откосами дорогу всходили несколько десятков тысяч человек. Почти все с телегами и фургонами, но только облегчёнными, отчего подъём ускорился примерно в два раза. Селяне, купцы, ремесленники, знать и скот… Наверное, впервые в жизни все были равны в правах и обязанностях. Имели лишь одно право: идти вверх — и одну обязанность: идти вверх. Откосы были завалены тюками и мешками, что оказались слишком тяжелы, чтобы их нести. Люди ругались, плакали, бормотали себе под нос, но восходили — друг за другом. А толчея и теснота… Что же, не удивлюсь, если потом будут гулять легенды о человеке, который умер по дороге, но, мол, теснота была столь велика, что он не упал, а оказался вынесен человеческой рекой на самую вершину и только там рухнул на землю.
Несмотря на контроль, допускающий лишь самых резвых животных и самые лёгкие телеги, добрая половина беженцев всё ещё толпилась у подножия Алербо.
Я видел, как Маутнер и Торкон со своими людьми рычали на беженцев, подгоняя их и направляя вверх что было сил. Как-либо ещё ускорить процесс не было никакой возможности. Даже боги, сошедшие с небес, пожалуй, не заставили бы их взбираться быстрее…
И пока я бегал, то передавая сведения, словно обычный гонец, то строя своих магов, то наблюдая за работой остальных, начался очередной штурм. Тот, который обещал быть самым серьёзным.
Артиллерия, мимо которой я как раз проходил в этот момент, уже была подготовлена. Использовались обычные снаряды, которые слитным залпом мелькнули над баррикадой. Тяжёлые пушки подпрыгнули на своих позициях, и тут же их обступили артиллеристы. Заскрипели натягиваемые верёвки, которыми машины возвращали на прежнюю позицию.
С первого же взгляда становилось понятно, что их обслуга ничем не уступала в умении пехоте: ни один взмах, ни одно движение или жест не были бессмысленными, все находились на своих местах и действовали как слаженный механизм.
По крайней мере так это выглядело со стороны и для человека, который никогда не увлекался артиллерией.
Прежде чем я успел преодолеть треть обратной дороги, машины дали следующий залп. Когда я отыскал своих ребят, готовящихся к повторению предыдущей магической канонады — третий. Всё с точностью до удара сердца.
Бросив несколько слов волшебникам, чьё число успело немного сократиться, направил всех на вершину. Позиции там были уже не столь безопасны, как ранее, но место всё ещё оставалось самым удобным для того, чтобы обрушить на головы врага смертоносные потоки магии.
Наверху нас встретил град пуль, отчего пришлось сразу же возвести барьеры.
Твою же мать! Сайнады контролировали область. Логично и ожидаемо, но всё равно неприятно.
Самое мерзкое было в том, что пули противника умудрялись долетать до такой высоты, отчего часть колдунов вынуждены были держать барьеры, занимаясь только ими. Минусов подобного имелось ровно два: для собственной атаки приходилось убирать барьеры, что грозило потерями с нашей стороны; периодически снизу прилетали антимагические пули, которые ранили, а то и убивали кого-то из доверенных мне людей.
Пришлось тут же организовать полевой госпиталь, выделив в него четверть магов, умеющих исцелять.
— Если пулю вытащить сразу, то вред можно нивелировать достаточно быстро, — произнёс я откровенно лживые слова, которые, тем не менее, немного подняли боевой дух. — Мы будем исцелять раненых быстрее, чем сайнады стрелять! Даже кажущиеся смертельными раны можно успеть вылечить!
Даника скептично ухмыльнулась, но не стала напоминать мне про паренька, которого не смог спасти даже я, когда он рухнул рядом, с антимагической пулей в сердце. Смерть была практически мгновенной.
В любом случае волшебники, не слишком доверяющие барьерам, искали укрытия под рахитичными деревьями между скалами, вползая в любую щель. Те, у кого были самые обычные деревянные, обитые железом щиты, могли считать себя счастливчиками.
Самое неприятное, что барьеры всё равно нельзя было убирать. Да, они могли пропустить зачарованную антимагическую пулю, но зато гарантированно спасали от обычных, а ещё — от чужой магии. Всё-таки никто не мешал противнику точно также выпустить в нас объёмный огненный шар, луч или кусок скалы. Лишь наличие постоянных барьеров, которые отменяли только по команде — на пару секунд, дабы успеть атаковать, а потом снова их наложить, — спасало нас от всеобщей гибели.
Периодически, впрочем, чары сайнадов всё равно попадали, хоть и безвредно разбивались о барьеры.
Интересно, они выжидают, дожидаясь, пока наши колдуны банально «перегорят»? Чтобы потом уничтожить их одним сильным потоком магии?
Надо успеть увести людей, когда волшебники станут ошибаться и перегреваться! Нельзя упустить этот момент! Лучше сдать позицию и снова отступить. Это будет лучше, чем положить всех.
Однако пока что маги продолжали сражаться. Чары, пусть и не в таком чудовищном объёме, летели вниз, то и дело изничтожая группы ратников и конницы врага. Визг и ржание лошадей свидетельствовали об относительном успехе.
Ох, будь у меня не полсотни колдунов — среди которых уже несколько нашли свою смерть, а десяток отправлен на лечение, — а хотя бы пара сотен, то всё изменилось бы просто кардинально!
Долго, впрочем, мы не просидели. Почти сразу к нам примчалась взмыленная Дунора. Девушка дышала, словно загнанная лошадь. Ещё бы, это маги могли использовать чары, чтобы относительно спокойно забраться на вершину, ей же пришлось ползти по заранее закреплённым верёвкам.
— Когда проломят вторую баррикаду, вы должны отступить, — пытаясь отдышаться, сказала она. — Это приказ Маутнера.
— «Когда» проломят? — я хмыкнул. — Если проломят, Дунора!
— Что потребовали, то и передала, — огрызнулась она. — И вообще, ты что, споришь с капитаном? Неужто и правда уже мысленно вошёл в чертоги Трёх богов?
— Просто начал говорить с ними напрямую, — наклонился я к девушке. — И они сказали, что ещё не всё потеряно.
Глава 9
«Почему я должен завоёвывать, спрóсите вы? Война приносит ясность. Жизнь или смерть. Свобода или рабство. Война изгоняет осадок из воды жизни».
Дэсарандес Мирадель, «Новый завет».
Таскол, дворец Ороз-Хор, взгляд со стороны
Пульс её замедлился, уподобляясь биению чужого сердца. Дыхание углубилось, следуя ритму чужих лёгких. С упорством мертвеца Ольтея Мирадель устраивалась в рощах чужой души…
Если к ним подходило это слово.
Человек, которого Милена звала Фицилиус — этот ассасин, «забытый», — час за часом, абсолютно неподвижный, стоял посреди отведённой ему комнаты. Его тёмные глаза были устремлены в блеклую пустоту. Тем временем любовница императрицы вершила над ним своё тайное бдение, наблюдая сверху, с потолка, через специально сделанные зарешёченные отверстия тайного дворцового хода. Она умерила свою птичью живость до такого же совершенства, превращавшего малейшее движение в полуденную тень.
Она ждала.
Будучи одной из аристократической верхушки, Ольтея наблюдала за многими людьми, как из богатых залов, сидя рядом с принцем Финнелоном, так и из кареты, или даже заглядывая в окна во время появления капризного желания «размять ноги». Комическое разнообразие всевозможных личностей не переставало её удивлять. Любовники, нудные одиночки, плаксы и несносные остряки проходили перед ней бесконечным парадом вновь обретённых уродств. Наблюдать за тем, как они шествовали от собственных дверей, дабы соединиться с императорским двором, было всё равно что смотреть, как слуги увязывали сено в снопы. Лишь теперь она заметила, как ошибалась прежде, считая, что разнообразие это только кажущееся и представляло собой иллюзию невежества. Разве могла она не считать людей странными и серыми, если они являлись лишь её собственной мерой?
Теперь женщина знала лучше. Теперь она понимала, что каждый присущий людскому роду эксцесс, любой бутон страсти или манеры отрастал от одного и того же слепого стебля. Ибо человек этот — «забытый», которому каким-то образом удалось застать врасплох святейшего высшего жреца, — прошёл подлинным путём возможных и невозможных действий.
Нечеловеческим путём…
Совершенно нечеловеческим.
Подглядывание за убийцей родилось из игры — невинной шалости. Милена, познав страх потери, приставила за Ольтеей наблюдателей из гвардии. И хоть обмануть их не составляло для высшего сиона никаких проблем, подобное раздражало. Женщина потеряла возможность полноценно отдыхать и расслабляться. Каждый раз было ощущение чужого взгляда. И раз у неё пропала возможность предаваться неге, то… почему бы не переключиться на иную задачу?