Тесак Моррика выскользнул у него из рук. Он взял его с собой в качестве оружия. Тем ни менее, теперь, когда он оцепенел и замер от страха, выскользнувшее оружие не сильно его беспокоило. Ему трудно было представить, что такой крошечный инструмент сможет навредить грифону.
Но это его не так беспокоило. Тесак звякнул, упав на землю, и звук заставил голову существа повернуться, а окровавленный клюв — щелкнуть в его направлении.
Моррик не мог пошевелиться. Или закричать. Ему хотелось, но крик застрял в его горле и пересохшем рте.
Грифон подготовился к прыжку. В этот же момент какой-то безумец побежал в его сторону с копьем. Зверь повернулся, чтобы защитить себя.
Когда существо отвернулось, паралич Моррика пропал. Ему пришло в голову, что он мог бы помочь товарищу с копьем, ведь тот спас его, но эта мысль показалась ему лишенной всякого смысла. Он развернулся и побежал.
Другие поступили так же. Наступая и спотыкаясь об мертвые тела, Моррик ничего не видел, он мог лишь чувствовать грохот позади себя, пока пробивал себе путь. Грифон прыгнул и уложил мужчину на землю. Существо оказалось так близко, что Моррик мог протянуть руку, чтобы коснуться его, пока животное рвало свою жертву на части; теплая кровь и части плоти забрызгали его.
Он был в таком ужасе, убегая от грифона, что почти бросился на меч наемника. Каким-то образом, увернувшись от удара, он помчал дальше. Люди дальше не стояли так плотно, и у него появилась возможность бежать быстрее. Он ею воспользовался.
Моррик почувствовал, что силы начинают покидать его. Тем не менее, он не позволял бы себе останавливаться, пока не оказался бы в нескольких кварталах от территории волшебников, отделявших его от поля битвы.
Затем, ноги налились синцом, сердце заколотилось, он плюхнулся в переулке и захрипел. Моррик вспомнил мужчину, спасшего его — того, которого он оставил умирать — и почувствовал укол стыда.
Будь оно все проклято, это не его вина, что тот человек умер! Это вина проклятого тэйца и Героя Войны, которая дала им власть. Это она отправила наемников вырезать собственных людей, когда те решили очистить Лутчек от мрази.
ГЛАВА 3
Дождь барабанил, падая с серого неба. Из-за этого поднимать тела и грузить их на телегу было еще печальнее, если такое вообще возможно.
Поскольку Джесри была офицером, ей не пришлось этим заниматься. Так как у нее не было людей под ее непосредственным руководством, девушка не должна была даже контролировать процесс. Какое-то время волшебница еще смотрела на происходящее, но затем направилась назад к дому, где ее приютили, и упаковала свои книги и запасную одежду в сумку.
Она потащила свои вещи к навесу сбоку дома. Шрам, ее грифон, названный так из-за длинной багровой отметины, которая покрывала его бок от перьев до меха, заметил кладь и понял, что они собираются улетать. Животное нетерпеливо встряхнулось и вскочило на ноги.
Джесри запнулась. Дело в том, что в каком-то смысле грифон принадлежал ей, но в другом — Братству. Есть ли у нее право забрать его с собой, особенно сейчас, когда после тэйской кампании их численность резко сократилась?
Девушка нахмурилась и положила свои вещи, обдумывая этот вопрос. Шрам потянулся к ней и уперся клювом, чуть не сбив волшебницу с ног. Так он выражал свою привязанность и призывал к действию.
А ей стоило действовать. Спустя мгновение кто-то начал насвистывать веселую мелодию, песню, текст которой девушке показался безвкусным и оскорбительным. Выглядя так, будто всю ночь он наслаждался сном, а дождь не в силах примять его каштановые волосы или иначе испортить изящное появление, Гаэдинн приблизился к волшебнице.
Он взглянул на ее скромную сумку.
— Решила сменить обстановку?
— Война — это одно, а вот это все — не по мне.
— Из-за того, что мы убили мирных жителей? По крайней мере, это были жители Чессенты. И я считал, что ты не перевариваешь это место.
— Так и есть. Но…
— Но…? — лучник поднял бровь.
— Если бы я лучше себя контролировала, когда те люди помешали мне с заключенными, этого бы не случилось.
— Да, тут я с тобой согласен.
— Что? — моргнула Джесри.
Гаэдинн пожал плечами.
— Следует признать, что некоторые сравнили бы произошедшее вчера ночью с лавиной. Учитывая твою связь с духами, управляющими землей и камнем, ты, несомненно, понимаешь лучше меня, как вначале один камень врезается во второй, а тот — в третий, и так пока весь горный склон не рухнет. Здесь, в Лутчеке, этими камнями были убийства Зеленорукого, новости о грабежах и пиратстве, приведшие к перебоям с торговлей, кровная вражда между драконорожденными и дженази — не говоря уже о тебе — все это породило волну насилия, которая накрыла всех отверженных в Чессенте, которых она так любит ненавидеть.
— Если смотреть на это с такой точки зрения, — продолжал лучник, — твоя небольшая потасовка на улице была лишь одним камушком среди многих. Тем не менее, твоим долгом было поймать этот камушек еще в воздухе, прежде чем он нанесет хоть сколько-нибудь вреда, и ты оплошала.
Джесри вздохнула.
— Я знаю, что ты делаешь. Ты хочешь, чтобы я сказала, что если бы не мой камень, то какой-нибудь другой спровоцировал бы лавину. Но я не знаю этого наверняка. Зато я знаю, что кто-нибудь другой — кто-то вроде тебя — смог бы послать этих деревенщин куда подальше своими доводами и насмешками.
— О, несомненно. В конце концов, я же само обаяние, да еще и умен. Но Аот нанял тебя не за умение успокаивать тупых невежд. Насколько я помню, скорее всего, причиной послужил твой дар сносить стены и поджигать вражеские отряды.
— Неважно, почему он нанял меня, здесь я только мешаю.
— Возможно. Или, может, это Аот мешает тебе и мне.
— Что?
— Когда-то он был великим лидером, но его время прошло. Посмотри в каком состоянии сейчас Братство — мы разбиты и занимаемся этой дрянной работой.
— Ты же знаешь, что миссия в Тэе была необходима, и что никто на Востоке не справился бы с ней лучше.
— А как насчет Импилтура?
— В Импилтуре нам просто не повезло.
Гаэдинн усмехнулся.
— И когда удача подводит предводителя наемников, все остальное не важно. У его лейтенантов нет иного выбора, кроме как уйти от него, прежде чем он загонит их в могилу. Или прежде, чем их участие в его передрягах не испортит их репутацию до такого состояния, что их просто перестанут нанимать.
— Ты и раньше грозился уйти. Так и не ушел.
— Что не говорит о том, что я никогда не уйду. Прошлая ночь расстроила меня так же, как и тебя, хотя и по более разумной причине. Мы были в большей опасности, чем должны были из-за того, что Аот запретил нам сражаться в полную силу.
— Ты знаешь причину.
— Да. Но я считаю ее недостаточной. И почему я не должен уйти, если считаю, что нужно? Я ничего не должен Аоту.
— Ну, я… — она вздохнула. — И снова ты пытаешься манипулировать мной — заставить сказать то, что ты хочешь услышать.
— Короче говоря, я согласен с тобой. Если ты дезертируешь, я хотел бы уйти с тобой.
Джесри почувствовала, будто что-то надломилось у нее в груди.
— Мы оба знаем, что из этого ничего не выйдет.
— Но разве тебе не будет одиноко, если ты уйдешь одна? Мне всегда казалось, что Братство — твой единственный дом, и, как показала прошлая ночь, у тебя не очень-то выходит заводить новых друзей.
— Ладно! — волшебница махнула рукой. — Я остаюсь! Только прекрати нести вздор!
— Как скажешь. Но я все равно уважаю твое решение.
Пальцы Джесри сжали посох.
— Гаэдинн…
К ее удивлению, его лицо стало более открытым, а улыбка менее покровительственной и дразнящей.
— Леди, я и правда считаю, что мы выберемся из этой помойки, в которую попали, а еще я считаю, что ты нужна Аоту, чтобы это стало реальностью. — Его улыбка превратилась в ухмылку: — Вместо того, чтобы уйти, тебе нужно держать его нос поглубже в этом улье, и тогда награда будет побольше.
Шагая рядом с Никосом через высокий дверной проем, Аот не видел ни одного драконорожденного, дженази, или другого представителя нечеловеческой расы среди тех, кто стоял в окружении бронзовых и мраморных скульптур. Тем ни менее, зал Шалы Каранок был заполнен сильнее, чем в прошлый раз, и, похоже, никто из присутствующих не был ему рад.
Когда Никос и Аот подошли, они остановились и поклонились.
— Милорд, — сказала Герой Войны. — Капитан.
Его голос был холодным.
— Ваше величество, — ответили они в унисон.
— Семьдесят восемь моих людей мертвы, — сказала женщина на троне.
— Не принимайте эту цифру за конечный результат, — заявил Аот. — Еще пару трупов найдут, и еще несколько людей скончается от ран.
Шала нахмурилась, и Никос одарил капитана предупреждающим взглядом. Но Аот решил остаться невозмутимым и не извинился. У него было предчувствие, что брать на себя хоть какую-то вину будет плохой идеей или же намекнет на слабость.
— Так вы гордитесь своим счетом? — прозвучал знакомый мужской голос.
Аот обернулся и увидел Даэлрика в украшенной драгоценностями желтой мантии. Толстый священник Амонатора стоял во главе группы городских жрецов, одетых в не менее дорогую одежду, чем его собственная.
— Я горжусь, — ответил всадник, — что мои люди эффективно справились с работой и с немалой долей самоконтроля. Уверяю вас, наш «счет» мог быть куда выше.
— Факт остается фактом, — ответил священник, — вы убили десятки хороших людей, которые хотели очистить город от зла.
Никос фыркнул.
— Милое описание для своры диких собак.
Аот повернулся к Шале.
— Ваше величество, вы и лорд Никос сказали мне, что моя работа заключается в поддерживании порядка с особым прицелом на защиту жителей в квартале волшебников. Я выполнил ее. В чем проблема?
Глаза Шалы сузились, и Аот напрягся от этого. Но, в конце концов, Герой Войны решила пропустить мимо ушей его прямолинейность — хотя некоторые назвали бы это дерзостью — и просто ответила на его вопрос.