— Разве псалом не убедил вас в этом?
— Подтверждение будет не лишним.
— Да, я послан Барбариго.
— Что ж, похоже, именно с вами я искал встречи, сударь.
— Как и я с вами, сударь.
— Полагаю, о делах нам следует переговорить не здесь.
— Бесспорно.
Венецианец повернулся к баронессе и виновато развёл руками.
— Сударыня, я вынужден покинуть вас. Увы, важнейшие дела.
Он посмотрел на Сиракузца.
— Сеньор Бои, спасайте. Диего едва ли сможет развлечь сеньору.
— Не беспокойтесь сударь, — улыбнулся Паоло, — госпожа баронесса ни в коем случае не будет скучать. И я обещаю вам, что она прибудет в свои апартаменты без всяких приключений.
— В таком случае ещё раз извините и позвольте откланяться, — венецианец повернулся к рыцарю, — пойдёмте, сударь.
Он кивнул телохранителю, дескать, ты остаёшься, и они удалились. Вдова и Паоло остались одни, если не считать слуг. Несколько растерянный внезапным знакомством, Паоло лихорадочно выдумывал тему для беседы. В голову ничего не лезло и дабы не длить паузу, он спросил наобум:
— Сударыня, вы случайно не играете в шахматы?
К его великому изумлению вдовствующая баронесса Ангелика де Торре Неро в шахматы играла. Она рассказала, что обучил её отец, а покойный супруг сие увлечение не только не осуждал, но всячески поддерживал. Он сам был неплохим игроком.
В тот вечер они прогуливались и беседовали недолго. Вдова интересовалась перипетиями всем известных партий Сиракузца с самим Папой Павлом III, а также Хуаном Австрийским. В последнем эпизоде роль фигур исполняли живые люди и лошади. Баронессе было интересно, как в игре изображались башни. Паоло проводил даму до гостиницы "Юнона", где она жила с единственной служанкой и откланялся.
На следующее утро к Сиракузцу зашёл де Феррера.
— Я всё же отплываю сегодня. Пришёл проститься.
— Как прошла встреча?
— Я не имею полномочий удовлетворить твоё любопытство, Паоло, — усмехнулся рыцарь.
Он присел на стул. Было видно, что его что-то заботит или даже гнетёт. После продолжительной паузы рыцарь спросил:
— Ты хорошо знаешь этого купца?
— Не так чтобы очень, — ответил Сиракузец, — пару раз встречались при дворе его светлости герцога Урбино.
— И что можешь сказать о нём?
— Ну… Он явно богат. Всегда одевается броско, сорит деньгами. Ведёт дела по всей Италии. И он не уроженец Светлейшей. Скорее, далмат.
— Да, я тоже уловил лёгкий акцент, — согласился де Феррера.
— Из "новых нобилей"?
— Вероятно. Барбаросса… Это же явно прозвище. Не фамилия. И мориск в услужении. Интересно.
— Кто?
— Мориск. Этот Диего. Крещёный мавр. Ты не заметил?
— Нет.
Де Феррера промолчал.
— Что тебя тревожит, Мартин? — спросил Паоло.
— Сам не понимаю. Ладно, — он поднялся, — мне пора в путь. Всего тебе хорошего, Паоло.
— И тебе, Мартин. Храни тебя Господь. Ещё свидимся.
— Непременно.
Рыцарь удалился. Паоло остался разгадывать головоломку из недосказанностей, которой тот его наградил.
В дверь постучали. Паоло открыл. На пороге стоял мальчишка, сын хозяина гостиницы.
— Вам письмо, сеньор.
Это было послание от баронессы. Она приглашала его к себе. В гостинице "Юнона" она снимала самые лучшие апартаменты. Статус вдовы предоставлял её куда больше свободы, нежели замужней женщине. Не осуждаемая обществом, она могла принимать кого захочется и посещать кого вздумается, не утруждая себя измышлением приличествующих поводов, чем с удовольствием и пользовалась.
Паоло помчался на зов, как голодная собака, которую поманили куском мяса.
Сиракузец вдоль и поперёк исколесил Сицилию, Италию и Испанию, повидал всякого, имел хорошо подвешенный язык и потому дама в его обществе не скучала ни минуты. Они сыграли несколько партий и Паоло с удивлением отметил, что вдова играет очень неплохо. Более того, в какой-то момент ему показалось, что она поддаётся. Они беседовали, гуляли по городу, вместе обедали. С каждым часом, проведённым вместе, эта женщина всё сильнее интриговала и влекла его.
Де Феррера уехал. Барбаросса тоже исчез. Бои и думать о них забыл, все его мысли были поглощены бурным развитием романа с прекрасной вдовушкой, и всё шло к тому, что утром тридцать первого декабря он проснулся с ней в обнимку в чём мать родила.
Канун нового года ничем особенным не отличался от трёх предыдущих дней, разве что до обеда любовники провалялись в постели. Вечер они встретили в гостинице, где жил Паоло.
После ужина Ангелика уже привычно расставила фигуры на доске. Бросили жребий и Сиракузцу достались белые.
— Может быть сыграем на интерес? — предложила вдова.
— На деньги? — улыбнулся Паоло.
— Нет, на интерес.
— И какой-же?
— Например, на желание. Если я выиграю, ты исполнишь моё желание.
— Тогда я буду счастлив проиграть.
— Нет, — нахмурилась Ангелика, — если ты станешь поддаваться, я рассержусь.
— Хорошо, не буду. Стало быть, если я выиграю, ты исполнишь моё?
— Разумеется.
— Что ж, ты уже можешь начинать раздеваться, — сказал Паоло, подцепив пальцем шнуровку нижней рубашки Ангелики.
— Фу, — поморщилась она, — какое банальное желание.
— Увы, рядом с тобой я едва способен думать. Ты вскружила мне голову, будто я совсем зелёный юнец.
— Ну уж ты попытайся. Если выиграешь, тебя ждёт приз помимо того, что ты загадал.
— Давно меня так не интриговали, — улыбнулся Сиракузец и сделал первый ход.
Ходов через десять он уже угодил в весьма затруднительное положение. Эту партию Ангелика играла невероятно сильно. Паоло вдруг осознал, что за всю его жизнь ему ещё не попадался столь сильный противник. Он едва отбивался.
Задетый за живое, Сиракузец всё же сумел собраться и переломил ход партии. Из фигур у Ангелики оставались два коня и башня, а у Паоло две башни, конь, епископ и дама, когда он поднял на женщину взгляд и произнёс:
— Сегодня ты по-настоящему удивила меня. И всё же чашу поражения придётся пить тебе. Два хода и белая дама убивает чёрного короля.
Вдова улыбнулась и откинулась на спинку кресла.
— А где ты видишь белую даму, Паоло?
Сиракузец тоже улыбнулся. Взглянул на доску. Улыбка исчезла. Вместо белой дамы на доске стояла чёрная.
Паоло мотнул головой, отгоняя наваждение. Чёрная дама никуда не исчезла. А ещё одна, битая, стояла рядом с доской.
Сиракузец похолодел.
— Два хода и вам мат, сеньор Бои, — торжествующий голос, прозвучал прямо в его голове.
— Кто ты? — прошептал Паоло.
Сиракузец хотел встать, но почувствовал, что ноги не слушаются. Попробовал дотянуться до перевязи с рапирой, но та исчезла.
— Ходите, сударь, — улыбнулась Ангелика, — не отвлекайтесь.
Взгляд Паоло лихорадочно метался по доске, ища спасения. Он уже понял, что от следующего хода зависит даже не жизнь его, а нечто большее.
"Ты исполнишь моё желание".
Трясущейся рукой он переставил коня, угрожая чёрному коню.
Ангелика с торжествующей улыбкой двинула другого коня и сняла с доски белую башню. Под угрозой оказалась вторая башня.
Паоло снова двинул коня. Выпрямился.
— Шах и мат.
Он не услышал собственный голос и потому что было сил прорычал снова:
— Мат!
Паоло поднял взгляд на Ангелику. Только что сидевшая в ночной рубашке, теперь она была одета в то самое тёмно-красное платье, которое было на ней в ночь знакомства. Вот только грангола не белая, а чёрная. Спокойное лицо, кажется совсем не расстроено. Невозмутимый взгляд.
— Поздравляю, мастер. Вы хотите исполнения загаданного желания?
— Нет! — отшатнулся Паоло, уронив стул. Ноги снова слушались его.
— Вы жалеете о том, что было между нами?
— Я бы хотел… Обратить время вспять… — прошептал Сиракузец, — и никогда не приезжать в этот город…
Женщина кивнула.
— Я обещала вам ещё один приз. Когда в следующий раз вы увидите, как белое станет чёрным, вы сможете исполнить своё желание. Сможете обратить время вспять. Всего вам доброго, Паоло Сиракузец.
Она поднялась из-за стола и бесшумно вышла из комнаты.
Паоло сполз по стене на пол и просидел так всю ночь. Наутро он велел слуге собрать вещи, но перед отъездом поручил хозяйскому мальчишке сбегать в "Юнону" и выяснить, не покинула ли баронесса город. Он совсем не удивился, когда узнал, что ни одна женщина в минувшие два месяца не останавливалась в этом заведении.
1. "Выпускайте когти, сеньор"
2 октября 1571 года, бухта Игуменицы, Эпир
В год Господа нашего тысяча пятьсот семидесятый, посол Блистательной Порты передал дожу Венеции Альвизе Мочениго ультиматум, согласно которому Светлейшая должна была уступить его величеству султану Селиму Кипр, ибо он по мнению его величества являлся неотъемлемой частью Османской империи.
Дож ответил, что крайне удивлён тем, как быстро султан Селим разрывает совсем недавно заключённый договор о мире. О передаче Кипра не может быть и речи, а у Венеции в достатке сил, дабы с Божьей помощью защитить остров.
Такой ответ устроил османов. Началась война.
Венеция обратилась за помощью к христианским государствам, но откликнулись лишь госпитальеры, Папа Пий V, да король Испании Филипп, который, однако, воевать собрался преимущественно руками своих вассалов и послал к берегам Кипра эскадру под началом известного генуэзского кондотьера Джованни Андреа Дориа.
Дела христиан с самого начала кампании шли прескверно. Турки брали города Кипра один за другим, а объединённый флот повернул назад сразу после падения Никосии, так и не встретившись с врагом. Из всех венецианских крепостей ещё держалась Фамагуста, но её защитники пали духом, поняв, что помощи ждать неоткуда.
В стане союзников начались дрязги. Венеция обвиняла Дориа в предательском бездействии, в двурушничестве. Ему припомнили десятилетней давности поражение от мусульман в битве при Джербе, когда погиб христианский флот, а его командующий, Дориа, как-то подозрительно легко ускользнул. Поползли слухи, что Дориа ходит под пятой бейлербея Алжира, что он уже и не христианин вовсе, а проклятый ренегат.