— Может и понимаю. Продолжай.
— Филиппу Македонскому, — закончил Дамасий.
Демарат крякнул.
— Не угадал? — усмехнулся Дамасий.
— Не угадал, — разгладил окладистую серебряную бороду коринфянин.
— Но не удивлён?
— Чему? Тому, что хотят к Филиппу? И да, и нет.
— Ну, хотя бы не удивляешься, зачем я послал за тобой. Агафон уже уехал, а ты проксен[51] Филиппа, о чём всем известно.
Демарат откинулся на спинку кресла и задумчиво произнёс.
— Проксен, да. Но вообще-то я сюда приехал не Филиппу помогать.
— Знаю. Но к Тимолеонту они идти не хотят, я уже закидывал сеть.
— Почему?
Дамасий пожал плечами.
— Варвары. Кто знает, что у них на уме. Опять же говорят не слишком хорошо. Может просто чего-то не понимаем.
— А на Аристогейтона ты им не показывал?
— Демарат, — укоризненно произнёс Дамасий, — ты же мой старый друг…
— Ладно-ладно, — примирительно поднял руки коринфянин, — расскажи мне подробнее, что тебе удалось ещё у них узнать.
— Ничего, — ответил хозяин.
— Совсем?
— Совсем. Но это и понятно. Они чужаки здесь. Не знают, кому открыться, осторожничают.
— Чужаки, да не дураки, раз хотят к Филиппу. Ох, не знаю я, как быть, Дамасий. Чудные дела. Небывалые.
— А я, знаешь, уже не удивляюсь. "Пурпурные" тоже никогда не набирали наёмников-эллинов. А в этом году пытались.
— Н-да… — Демарат покусал губу, — а налей-ка мне, дружище, ещё того хиосского. Дабы мысли резвей поскакали.
— Ты лучше с ними выпей, — посоветовал хозяин, — с этими варварами.
— Да? И то, верно.
Демарат покинул фронтестерион и вернулся в обеденный зал. Обстановка почти не изменилась. В дальнем углу кому-то разбили морду. Пострадавший подвывал, а несколько человек вокруг него собачились. За остальными столами по-прежнему пили, орали песни, стучали костями и тискали диктериад[52], которым Дамасий давал подзаработать в его "глубокоуважаемом" заведении. Пришельцы никуда не делись. Так и сидели за своим столом. Двое из них о чём-то жарко спорили.
Впрочем, добавилась кое-какая деталь. Демарат заметил на столе обнажённый клинок — необычный длинный и узкий меч. Видать, кто-то пытался к ним подкатить и его охолонили, продемонстрировав возможности.
Демарат решительно направился к пришельцам. Подсел за стол вполоборота и негромко поприветствовал:
— Радуйтесь, уважаемые. Дамасий сказал мне, что вы ищете человека, кто мог бы свести вас с царём Филиппом. Это так?
— Возможно, — осторожно сказал один из пришельцев, окинув оценивающим взглядом крепкого статного старикана. В ответившем коринфянин определил старшего. Это он сейчас спорил с товарищем, обладателем внушительного приапа. Выговор чужака звучал весьма необычно.
— Меня зовут Демарат из Коринфа. Я гостеприимец и друг царя Филиппа и готов вас выслушать, но, наверное, нам стоит переговорить не здесь.
Бухта Игуменицы, Эпир
— Вроде здесь было, капитан? — спросил Чезаре да Парма, первый офицер "Маддалены".
— Вроде здесь, — мрачно ответил Бальби.
Капитан обозревал берег, приложив ладонь к глазам козырьком. Тот самый берег, где несколько дней назад едва не развалилась Священная Лига. Тот, да не тот. Луиджи, о цепком взгляде которого ходили легенды, подмечал куда больше примет, чем де Чир.
Но Венеция-то никуда не делась, ведь так, капитан? И домой вернёмся непременно?
Сладкая ложь таяла с каждой пройденной милей. Другие берега. Ни одна из отмеченных на карте рыбацких деревушек не встретилась, будто агаряне их подчистую извели. Но ведь так не бывает, чтобы даже пепелищ не осталось.
Каэтани хватило увиденного в устье Ахелоя. Почему Луиджи с его знаменитой наблюдательностью не хватило? Утопающий хватается за соломинку…
— Зуб зацепили, — доложил Чезаре. Вот когда он занят привычным делом, голос у него не дрожит.
А у капитана?
— Баркас на воду, — приказал Бальби, — погрузить бочки.
Гребцы десяти банок по левому борту навалились на вёсла, удерживая их параллельно воде. Матросы талями аккуратно опустили на них баркас. Затем вся свободная команда переместилась на левый борт, многие запрыгнули на постицу. "Маддалена" накренилась, гребцы, покрасневшие от натуги, опустили вёсла и баркас, поскрипывая, сполз на воду. Галера выровнялась.
— Сеньор капитан, может все на берег сойдём? — спросил кто-то из солдат.
— Цепи сними, ты обещал! — Это уже кто-то из гребцов.
— В Венеции, — буркнул капитан.
Он повернулся к Чезаре и спросил:
— Ну что там? Ты уверен?
— На обеих сторонах груди у него… — буркнул тот. — Надо принять меры.
Лицо Чезаре чернее тучи, да и у самого капитана не лучше.
— Это нам божья кара за то, что бросили герцога… — прошептал Луиджи и спросил, — как остальные?
— Пока ничего. И вроде никто ещё не понял. Но рисковать нельзя.
— Сам знаю… Давай, как решили. Господь милостив, потом отмолим. Если пронесёт…
Чезаре кивнул, прошёл за тринкет, ближе к корме, остановился возле одной банки и скомандовал:
— Вы! Пойдёте на баркасе, — он повернулся к надсмотрщику. — Освободить.
— Орсино-то куда тащите? — зароптали каторжники.
— Цыц! — огрызнулся Чезаре.
— Совсем озверели, суки…
— Поговори ещё, пёс! — прорычал надсмотрщик и стегнул нескольких гребцов плетью.
Орсино Торрегросса, "Большая башка", здоровый малый, вольнонаёмный загребной, бледный, как мел, встал, вылез на куршею. Его качало. Товарищи Орсино по веслу, каторжники, бывшие пираты и воры, терпеливо ждали, когда разомкнут замок и вытянут из ножных колец цепь.
Все остальные гребцы растянулись на банках, насколько это было возможно. Капитан слышал ропот. Кто-то из солдат успел проболтаться, будто Каэтани приказал освободить гребцов.
"Осмелели сразу. Подай палец, руку отхватят".
Несколько человек щепили растопку для плиты. Ворчали, дескать, что за глупость варить похлёбку на галере, когда встали на якорь. Не в открытом же море. Чего на берег-то не сойти?
Баркас подтянули к корме и в него перешли четверо солдат, вооружённых арбалетами, Чезаре да Парма и шестеро гребцов. Последние сели на вёсла и баркас направился к берегу.
Бальби объявил, что это экспедиция для пополнения запаса воды.
Вошли в устье небольшой речушки, немного продвинулись вверх по течению и пристали к берегу. Чезаре отошёл шагов на тридцать от баркаса и распорядился:
— Набирайте здесь.
— А что не с баркаса-то? — удивился один из гребцов.
— Делай, что говорю. Тут чище.
Орсино помог закатить одну из бочек в воду, а потом устало уселся на берегу.
— Ты как? — поинтересовался у него каторжник по прозвищу "Турок". Бритоголовый, как и все остальные, он выделялся висячими усами.
— Вроде поменьше жарит, — ответил Торрегросса, — оклемаюсь.
"Турок", нахмурился.
— Сними-ка рубаху.
Орсино послушался.
Да Парма прищурился, пристально разглядывая здоровяка. Вся грудь в сыпи. Уже и на лице пятна.
— Мадонна… — прошептал один из гребцов.
Чезаре повернулся к солдатам, оставшимся возле баркаса. Кивнул. Один из них, вытащил из баркаса арбалет, приложил рычаг, "козью ногу", и почти бесшумно натянул тетиву. Трое других столкнули баркас в воду.
— Эй, вы куда это? — удивился один из гребцов.
Чезаре попятился. "Турок" оторопело посмотрел на него, потом на Орсино и всё понял.
— Они нас бросают, ребята!
— Стойте, ублюдки!
"Турок" подхватил с земли увесистый булыжник и рванулся к баркасу, но и десяти шагов не пробежал. Раздался щелчок и короткий болт ударил его в грудь. Гребец споткнулся, взмахнул руками и упал.
Щёлкнул ещё один арбалет, второй гребец захрипел и повалился в воду с болтом в горле.
— Вы что творите… — медленно проговорил Орсино, поднимаясь на ноги.
Трое остальных гребцов заорали все разом, но один метнулся к Чезаре, а двое других бросились наутёк.
— Стреляйте! — заорал да Парма, выхватывая кинжал.
— Скорее сюда, сеньор! — кричали солдаты.
До баркаса Чезаре оставалось шагов десять, но ноги словно к земле приросли.
Очередной болт остановил самого шустрого из гребцов на расстоянии вытянутой руки от офицера, а через мгновение к нему подлетел Орсино и с рычанием сбил с ног. Навалился сверху, вцепился в горло, но почти сразу обмяк.
Чезаре хрипел и, как заведённый бил гребца в бок кинжалом. Орсино, собрав последние силы, плюнул офицеру в лицо.
Чезаре с трудом разжал пальцы здоровяка, спихнул с себя тело, закашлялся. Утёрся и затравленно огляделся. Прошептал:
— Господи… Господи, прости… Я не хотел… Не хотел… Но ведь иначе мы все… Вариола… Это было милосердие… Милосердие… Господи…
Он посмотрел на солдат. Те тоже были весьма далеки от душевного спокойствия. Бледные, испуганные содеянным, даром, что бывалые головорезы.
Чезаре снова провёл ладонями по лицу. Его трясло.
— Возвращаемся…
Менее, чем через час "Маддалена" снялась с якоря и покинула бухту Игуменицы.
С прибрежного утёса за ней следило два человека. По щекам их градом катились слёзы, а обветренные, потрескавшиеся губы беззвучно шевелились. Лишь один свидетель мог услышать их слова, но того было достаточно, чтобы сказанное исполнилось.
— Будьте вы прокляты, ублюдки… Горите в аду…
7. Шахада
Фаласарна, Крит
В двенадцатый день гекатомбеона[53], месяца приношения ста быков, заканчивалась уборка хлебов и по всей Элладе отмечали праздник Крона-Временщика. При всех достижениях своего пытливого ума эллинам никак не удавалось навести порядок в исчислении времени, хотя пытались многие. И если в вопросе определения длительности года они, худо-бедно, но находили общий язык, то, когда год начинать и как именовать месяцы, каждый полис решал сам. Не слишком заботясь о единообразии. Вот и выходило, что с тёмных веков, когда Зевс низверг отца своего в Тартар, в отсутствии Крона Эллада погрузилась в хаос во времени.