Когда флотилия христиан миновала Эвбею, Онорато вдруг вспомнил. Это же тот самый год, когда Филипп назначил сына хранителем государственной печати. И тогда восстали меды, юный царевич отправился в свой первый поход, победил восставших и город их переименовал в Александрополь.
А когда это могло произойти? Скорее в конце лета, после уборки урожая. То есть вот сейчас.
Александра в Пелле нет. Онорато заскрипел зубами от досады, но позже, успокоившись, прикинул, что идти к Перинфу было бы всё равно слишком далеко и сложно. Нужно больше припасов, а даже на более короткий переход до Македонии пришлось изрядно потратиться. Герцог оказался должен кучу денег почти всем своим офицерам.
Нет, необходим отдых и некая определённость. Надёжная гавань. Александр ушёл на север, но может быть в Пелле остался Антипатр? Этого Каэтани не знал. Не помнил, что на сей счёт было сказано у Плутарха.
Онорато обдумывал создавшееся положение целый день и наконец решился. Когда-то это всё равно следовало сделать. Он заговорил с Демаратом и упомянул об отсутствии царевича в столице.
— С чего ты это взял, уважаемый? — удивился коринфянин.
Каэтани помялся для виду и ответил:
— Я иногда… как бы это объяснить… знаю, что произойдёт. Будто вижу заранее.
Глаза коринфянина округлились, но вот тут-то в его голове всё встало на свои места. Видит. А ведь и верно! Все эти его познания, удивительные для варвара, впервые оказавшегося в Элладе. И это его самоуверенное: "Так говорит мне мой Бог".
Что это за Бог, Демарат уже догадался. Кому ещё могут возносить молитвы люди, обладатели машин, мечущих молнии и извергающих громы?
Каждое утро они начинали с молитвы. Демарат попросил перевести ему.
"Отче наш…"
Бог-Отец. Деус Патер.
Демарат слышал, что так называют громовержца и в Италии. Кто знает, может и дальше на запад его чтят. Похоже на то.
С того дня коринфянин стал слушать Онорато особенно внимательно.
Последнюю стоянку перед Пидной сделали в устье Пенея. Набрали воды, разожгли костры на берегу. Отсюда уже виднелась увенчанная снегом вершина Олимпа.
— Это уже Македония? — спросил Каэтани.
— Нет, ещё Фессалия, Пеласгиотида, — ответил Демарат, — там, за Олимпом, Македония. Сначала минуем Гераклею, а потом будет наша цель, Пидна. Там хороший порт.
Демарат немного нервничал. Переход двух десятков кораблей, явно не купеческих, должны были давно заметить с берега, а потому нельзя исключать появления гостей. Вернее, хозяев. Кто знает, какой выйдет встреча. Успеть бы назваться, прежде чем зазвенят мечи.
До захода солнца он несколько раз обошёл лагерь. Осматривался, напрягая ослабевшие с возрастом глаза. Ночью едва смог уснуть и поднялся до света. Видя его состояние нервозность испытывали и герцог с некоторыми офицерами. Демарат отметил, что спать многие ложились в поддоспешной одежде, дабы при нападении успеть облачиться в железо, как можно скорее.
Доспехи у них, конечно, загляденье. Демарату дали опробовать. Да, в такой броне легко вообразить себя неуязвимым Ахиллом. Как всё-таки искусны варвары.
Ночью ничего плохого не случилось, а наутро бдительная стража доложила, что к северу от лагеря замечены всадники. Десяток, не больше. И это были явно не погонщики скота.
— Надо поговорить, — сказал герцог.
Демарат согласился. Он нашёл оливу и отломил от неё ветвь, а "испанцы" зачем-то прихватили с собой длинную палку с белым полотнищем.
Парламентёрам Каэтани велел оставить доспехи. Вооружиться разрешил.
Вышли из лагеря в том же составе, в каком сговаривались на мысе Тенар. Всадники, заметив процессию с оливковой ветвью, неспешно направили коней навстречу.
Когда между ними оставалось шагов пятьдесят, Демарат поднял руку и крикнул:
— Радуйся, Сополид! Помнишь меня?
Один из всадников приложил ладонь ко лбу козырьком.
— Демарат? Какими судьбами? Я думал, ты с Тимолеонтом на Сицилии. И кто это с тобой?
9. Полиоркетика
Даскилеон
Перс вёл афинянина тёмными коридорами с множеством поворотов. Тот уже на третьем понял, что едва ли найдёт дорогу назад самостоятельно.
Один раз они вышли на воздух, в портик. С озера повеяло свежестью. Луна на минуту выглянула из-за тучи и плеснула серебром на водную гладь. Стало светлее. Афинянин покрутил головой, пытаясь понять, в какой части дворца они находятся, но так и не смог.
Вновь тёмный коридор. Временами они проходили освещённые участки, где им непременно встречались невозмутимые стражи. Препятствий они не чинили. Как-никак Вартаспа их начальник. Сам же им пароли выдаёт, чего его спрашивать.
Чадили факелы.
И вот впереди дверь. Тяжёлая, дубовая, украшенная причудливой резьбой.
— Не забудь про поклон, явана, — сказал перс, взявшись за бронзовую петлю, — сейчас ты предстанешь перед самим хшатрапавой.
Скрипнула дверь, разорвав ночную тишину, и они вошли в обширный зал. Два ряда высоких колонн поддерживали крышу. Вдоль стен горели полдюжины масляных ламп, а за окном вновь появился яркий серебристо-жёлтый обломанный диск, но света всё равно было недостаточно.
У распахнутого настежь узкого высокого окна стояли два человека. Один в персидской одежде, другой облачён в эллинскую хламиду.
Шаги приближались. Шляпки маленьких медных гвоздей на подошвах сапог начальника стражи еле слышно цокали по полированным почти до зеркального блеска каменным плитам. Тот, кого он вёл, ступал почти бесшумно.
— Когда ты прикажешь смазать петли, Вартаспа? — не оборачиваясь спросил один из стоявших у окна, тот, что был одет, как перс, — или я должен сам за этим следить?
— Прошу простить, мой господин, — низко склонился начальник стражи, — я исполню твой приказ немедленно.
— Ты исполнишь его утром, — спокойно сказал человек у окна и повернулся. Его примеру последовал и эллин.
Афинянин коротко поклонился. Перс ударил его кулаком в бедро. Афинянин согнулся ниже. Лиц, скрытых в тени, он разглядеть не смог.
— Перед тобой, собака, сам хшатрапава Аршита, — прошипел перс, — будь почтителен, если не хочешь лишиться головы.
— Поднимись, Аполлодор, — сказал тот, кого эллины звали Арситом.
Голос сатрапа Фригии-на-Геллеспонте прозвучал мягко, но властные нотки в нём ощущались вполне явственно.
Аполлодор и перс выпрямились.
— Ты, Вартаспа, подожди за дверью.
— Как прикажешь, мой господин, — вновь согнулся начальник стражи и попятился.
— Ты знаешь этого человека, Аполлодор? — спросил сатрап.
Афинянин замешкался с ответом, прищурился. Тот, кто стоял рядом с Арситом, шагнул из тени. Луна осветила лицо эллина и Аполлодор его сразу же узнал.
— Харес?
— Он самый, — пробасил афинский стратег, муж шестидесяти лет, седой, плотный, вечно взирающий исподлобья.
Хламиду на плечах Хареса удерживала приметная застёжка, безумно дорогая, самоцвет в золотой оправе. Уже по ней его легко опознать. Мало кто из афинских стратегов так падок на роскошь.
— Итак, все друг друга знают, представлять не нужно. Аполлодор, ты исполнил моё повеление? — спросил сатрап, когда они остались одни.
— Да, господин, — сказал афинянин.
— Сколько ты привёл людей?
— Три тысячи, мой господин. Они ждут в Кизике.
Арсит сцепил пальцы в замок, сжал до хруста в суставах. Афинянин не понял, доволен он или нет. Перс некоторое время молчал и Аполлодор осмелился задать вопрос:
— Ты не назвал цель, мой господин, а потому далеко не всех привлекло твоё золото. Если бы я знал…
— Всякому знанию свой срок, Аполлодор, — оборвал его сатрап, чуть повысив голос.
Он снова замолчал и на сей раз афинянин терпеливо ждал. Сатрап вновь подошёл к окну. Луна больше не пряталась и на чёрном зеркале озера вновь поблёскивала серебристая дорожка. Харес смотрел на своего соотечественника.
— Великий хшаятийя хшаятийянам, да продлит Светозарный дни его, обеспокоен деяниями Македонянина. Тот заметно усилился за последние годы. Он хочет прибрать к рукам земли у проливов. Это тревожит нас. Великий хшаятийя повелел мне воспрепятствовать этому.
Аполлодор кивнул. Теперь он всё понял.
— Я полагаю, что вам, граждане афинские, будет вдвойне приятнее исполнить волю великого хшаятийи, — улыбнулся Арсит.
"Исполнить волю… Ну ладно, ты, Аполлодор — наёмник, но Харес-то — стратег. Да, он многократно командовал наёмниками, но сейчас занимает государственную должность, начальствует над флотом. Исполнить волю великого хшаятийи, царя царей…"
— Ты, Аполлодор, получишь деньги, корабли Хареса, и всё необходимое, — продолжал сатрап, — посули своим людям щедрую награду и жди её сам, если Филипп отступит от стен Перинфа.
Он замолчал. Харес продолжал смотреть на Аполлодора набычившись, будто обижен на что-то. На недобрые слова, когда-то сказанные. Или ещё не сказанные.
Аполлодор негромко кашлянул. Иметь дело с этим корыстолюбцем, не чуравшимся подлости? То ещё удовольствие.
— Позволь сказать, господин.
— Говори, — кивнул Арсит.
— С исполнением повеления великого царя могут быть… Некоторые… небольшие сложности…
— Какие?
— Едва ли мы сможем высадиться в порту Византия. Придётся высаживаться за пределами города, и, возможно, с ходу вступить в бой с македонянами.
— Почему нельзя высадиться в порту? — нахмурился сатрап.
— Видишь ли… При всём уважении к достойнейшему сыну Теохара… — Аполлодор покосился в сторону Хареса и снова смущённо кашлянул, — его репутация и отношения с жителями Византия…
— Ни слова больше! — отрезал сатрап, — ни меня, ни тем более великого хшаятийю не интересует, как вы будете исполнять его волю.
— Воля царя царей будет исполнена, мой господин, — поспешил поклонился Аполлодор.
Он снова взглянул на Хареса. Выражение лица наварха не изменилось. Всё та же вечно злобная маска.
— Ступай, — коротким взмахом руки отпустил афинянина Арсит, — и да благословит тебя Светозарный Митра.