— Радуйся, Эвмен, — поприветствовал Филонид.
Эвмен, сын возчика Иеронима из Кардии, антиграф[64] и доверенный царя Филиппа поднял глаза на критянина.
— Филонид? Радуйся. Давай.
Он протянул к критянину руку ладонью кверху.
— Письма нет, — ответил критянин и коснулся лба, — всё тут.
— Говори, — не смутившись, велел кардиец.
Филонид облизал губы и выдал:
— Стадо собралось, а арголидская река теперь течёт во Фригии.
— Чего? — удивлённо спросил писец, подняв голову.
Эвмен переглянулся с ним. Снова посмотрел на Филонида, привстал из-за стола.
— Это всё?
— Всё.
— Когда Деметрий тебе это сказал?
— Сегодня ночью, — ответил Филонид, — я отправился до света.
— Молодчина… — пробормотал Эвмен, снова посмотрел на своего помощника и бросил, — позаботься о нём.
Не сказав более ни слова, он выбежал из шатра и метнулся к царскому. Его Павсаний не стал задерживать. Знал — этому позволено очень многое.
Внутри о чём-то спорили.
— …балка ездит по валькам. Таскают её взад-вперёд воротом, а благодаря этим канатам и блокам для этого потребны всего восемь человек. И управляться они будут куда быстрее. А на крышу нужно часто набить гвоздей длиной в ладонь с широкими шляпками. Но не до конца, а где-то на треть, не глубже. И всё пространство между ними заполнить землёй. Гвозди не дадут земле скатываться, а она предохранит крышу от огня лучше, чем кожи.
— Хитро, — хмыкнул невысокий муж, одетый очень скромно. В чёрной бороде уже отчётливо просматривались серебряные нити, а на месте правого глаза располагался уродливый шрам. Кожа вокруг опустевшей глазницы некогда была стянута и сшита.
— Сложно и дорого, — возразил другой человек, пожилой.
Кроме них в шатре находились три механика. Все пятеро склонились над папирусом, края которого были придавлены монетами.
— Палинтоны на башнях, на которые ты возлагаешь столько надежд, Парменион, сами по себе едва ли позволят нам завладеть нижним городом, — сказал Полиид, — а без этого нечего и мечтать о продвижении на следующие террасы. Нужно обрушить стену.
Эвмен кашлянул. Одноглазый повернулся к нему.
— Важные новости… — вполголоса проговорил кардиец.
Одноглазый кивнул. Снова повернулся к механикам и спросил:
— Кто машину-то придумал? Ты, Полиид?
— Нет, — ответил фессалиец и легонько толкнул в спину Диада, — вот он.
— Молодец, парень, — похвалил одноглазый, — далеко пойдёшь. Строй свою машину. Но и башни продолжай строить. Мне всё нужно.
Диад кивнул. Механики, поглядев на Эвмена, который мало что не пританцовывал на месте, поспешили удалиться.
— Что? — спросил одноглазый.
— Гонец от Деметрия, царь, — ответил антиграф, — у Боспора столпились бараны, а Харес оставил флот и уехал в Геллеспонтскую Фригию.
Старик в панцире присвистнул.
— Зачем? — спросил Филипп.
— Неизвестно, но думаю, на встречу с сатрапами. На тебя, царь, наконец-то обратили внимание.
Филипп посмотрел на старика.
— Вот до этого, Парменион, мы, считай, на заднице ровно сидели. А теперь немного побегаем.
Он хлопнул ладонью по столу и объявил:
— Завтра же я выступаю к Боспору. Возьму тысячу гипаспистов Гелланика, пойду налегке, быстро. Как Филонид наш полечу. А Кратер, не мешкая, пусть идёт к Византию. Погрузите на телеги несколько машин, шумите побольше. Пусть думают, что Филипп тронулся умом, раз, не окончив одну осаду, начинает другую. А ты здесь продолжай.
— Есть ли смысл? — засомневался Парменион.
— А ну как до этих тугодумов не дойдёт?
— Дойдёт, — сказал Парменион, — если всё выгорит.
Филипп недобро усмехнулся, а Эвмену припомнились слова из прошлогоднего письма афинянам, которое он своей рукой составлял под диктовку царя:
"Взяв богов в свидетели, я разрешу свой спор с вами…"
Пелла
— Почему ты им поверил?
— Сам не знаю, — пожал плечами Демарат, подумал немного и добавил, — наверное потому, что они выглядели, как растерянные дети.
— Дети… — скептически хмыкнул Антипатр.
— Да. Погляди на Арридея. Он старше Александра, совсем взрослый, а разум, как у малолетнего ребёнка. Так и они. Все варвары, которых я встречал — карфагеняне, италики — при всём их отличии от нас, теперь они мне представляются какими-то… близкими, что ли. А эти — совсем чужие. Непонятные.
— И ты этим совсем чужим и непонятным решил помочь, — скорее утвердительно, нежели вопросительно заметил Антипатр.
— Я полагаю, они бы не остались без помощи, — ответил Демарат, — уверен, Аристогейтон сразу смекнул, что эту нежданную силу было бы очень неплохо прибрать к рукам. Лучше мы, чем он.
— "Мы"? — удивился Антипатр, — Тимолеонт знает, где ты и чем занимаешься?
— Он отпустил меня, и я свободен от обязательств перед ним, — ответил коринфянин, — а Филипп мой друг.
— Но попытку завербовать их к Тимолеонту ты сделал, — уверенным тоном заявил Антипатр, — ведь сделал же? Признайся.
— Сделал, — спокойно ответил Демарат, — Онорато отказался наотрез. Он очень хотел поступить на службу Македонии. Признаться, я ощутил в его речах некую одержимость.
— Вот это меня больше всего и беспокоит, — буркнул Антипатр, — мы понятия не имеем, что у него на уме. И, кстати, а может это он и захватил Навпакт? Те, другие, его враги, о которых он говорит… Ты же их не видел. А, по моим сведениям, их описывают точно так же, как твоих новых друзей.
— Не вижу мотивов, — возразил Демарат.
— Это не значит, что их нет.
Антипатр отпил из чаши, которую держал в руках. Старые друзья стояли, опираясь на ограду большого квадратного иппофорбиона, конского загона, в котором гетайр Сополид объезжал молодого гнедого "фессалийца". Позади них переминался с ноги на ногу раб с кувшином-ольпой. Неподалёку в праздности наблюдали за наездником ещё несколько вельмож, и самые знатные из них — линкестийцы Дамасипп и Эврилох. Последнего Филипп иногда именовал своей третьей рукой (после правой, Антипатра, и левой, Пармениона). Тут же стояли три взрослых сына Дамасиппова закадычного друга Аэропа, который ныне находился в царской свите под Перинфом. Здесь же, на правах гостя, коему радушные хозяева показывают всякое, присутствовал и Каэтани с несколькими своими людьми.
Гость церемонно представился, как Онорато, сын Бонифацио из рода Каэтани, шестой герцог Сермонета. Выговорить такое целиком никто из македонян ожидаемо не смог. Ограничились именем, в котором им слышалось "онар атос", что можно было толковать по-разному, но одно из этих толкований впечатлило всех — "вместилище призрака". Учитывая все обстоятельства прибытия чужестранцев, на их вождя поглядывали с опаской. Скрывая её, иные из придворных, ставших свидетелями приёма необычных гостей, за глаза окрестили Каэтани Онарионом — ослёнком. Смешно, а потому не страшно.
— Эта, как ты сказал, одержимость… Даже я её почувствовал, когда он высказал желание увидеть Александра, — заметил Антипатр, покосившись в сторону Каэтани, который наблюдал за наездником.
— Между прочим, он знал, что Александра здесь нет, — Демарат повернулся и протянул пустую чашу к виночерпию. Тот поспешил наполнить её.
— Откуда? — удивился Антипатр.
— Я сам не поверил, но, как видишь, он оказался прав.
— Прорицатель? — недоверчиво спросил Антипатр.
— Кто знает? Он меня в каждой беседе не устаёт удивлять. Можно его испытать.
— Прямо расспросить о том, что нас ожидает?
— Я уже спрашивал. Отвечает уклончиво. Дескать, рассказать может, но слова эти для немногих ушей. Он готов открыться Филиппу. И Александру.
— Хочет поступить на службу… — проворчал Антипатр, — огненные машины, корабли, что ходят чуть ли не против ветра, воины, ещё и вождь-провидец. Заманчиво, да. Как-то даже чересчур…
— Я же сказал тебе, они не останутся без помощи, — с нотками раздражения в голосе сказал Демарат, — как только распространятся слухи об их машинах, желающие в очередь, выстроятся. Оно тебе надо? Что скажет потом Филипп?
— Вот если всё, что ты мне тут третий день вещаешь принять на веру, то тогда да. Тогда даже моему коню станет очевидно, как поступить, — резко ответил Антипатр.
— Ты мне не доверяешь? — обиделся коринфянин.
— В честности и искренности твоей не сомневаюсь. Но вот того, что у тебя пелена на глазах, наброшенная какой-то нелюдской силой — этого не исключаю.
— А у всех прочих, кто с ними виделся и говорил, тоже пелена? Вся Пидна на них сбежалась посмотреть. Сополиду тоже не веришь?
— Никому не верю.
— Даже себе? — фыркнул Демарат, — сам же видел эту их ар-ке-бузу в действии.
— И себе не верю. Иной раз захочешь ветры пустить, да ненароком обгадишься.
Отсмеявшись, Демарат спросил:
— И как ты тогда намерен поступить?
Антипатр ответил не сразу.
— Не знаю. Я даже не знаю, что Филиппу написать. Вернее, какими словами. Уж очень всё это необычно.
Демарат помолчал какое-то время, потом заметил:
— А царю они бы сейчас пригодились. Хочешь подождать, пока Александр вернётся? Разумно ли?
— Может и не разумно…
Антипатр треснул кулаком жердину ограды.
— Надо ехать в Пидну. Действительно своими глазами на всё посмотреть. Завтра же едем. Потом приму решение. Утром голубь от Эвмена прилетел. Похоже сейчас у проливов всё ускорится и только богам ведомо, к чему приведёт.
Каэтани, как заворожённый наблюдал за Сополидом. То, что гетайр творил верхом без седла, одновременно восхищало герцога и приводило в уныние. Это что теперь, всегда так ездить? Нет, ему, конечно, прежде доводилось. В детстве. Но вот сейчас дороги от Пидны до столицы сполна хватило для осознания — такие путешествия не для него. Устал так, что потом еле волочил ноги, всю задницу стёр и постоянно боялся, как бы лошади хребет не повредить. И это при том, что дали ему довольно спокойную кобылу. В голове прочно засела мысль — удастся ли обучить местных мастеров соорудить нормальное седло со стременами?