Однако те не препятствовали Фокиону даже во время его высадки в Лампсаке. Солнце уже садилось, и никто на ночь глядя драку начинать не стал.
Фокиона это удивило. Он прошёл в опасной близости от лагеря противника и убедился, что у того действительно около двадцати кораблей. Причём, их не вытащили на берег.
Деметрий, стало быть, или не появился, или не задержался здесь. Хотя, если последнее верно — странно вдвойне.
Итак, враг значительно уступает в силах, но не воспользовался возможностью атаковать афинян в походном строю, когда гребцы работали весь день и устали. Фокион старался сберечь их силы, но ветер дул противный, паруса поставить не удалось.
Так что это? Благородство? Или Ктесипп прав и поведение македонян — глупая самоуверенность. Эту мысль Фокион сразу отмёл. Он никогда не позволял себе недооценивать противника.
К стратегам подошёл Мемнон.
— Смотрю, они изготовились к бою, — заметил родосец, — и верно, безумцы. Или где-то прячут утяжелённую свинцом кость, что всегда выпадает "афродитой".
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Кефисофонт.
— Ну-у, — протянул Мемнон, — мне нравится мысль, что Демарат с Амфотером не сошли с ума и не собираются драться с вами на море.
— Зачем же они тогда вышли? — удивился Ктесипп.
— Хотят сыграть с вами в старую игру на новый лад. Рассчитывают, что на сей раз роль Лисандра исполнит Фокион.
Историю позора при Эгоспотамах, случившегося на этом самом месте более шестидесяти лет назад, никому из присутствующих пересказывать не требовалось. Все знали, как афиняне под началом шести стратегов четыре дня подряд выходили на бой, а противостоявший им спартанский флот не принимал вызов. В результате стратеги потеряли бдительность, и спартанец Лисандр атаковал их, когда афиняне вернулись на берег, сняли доспехи и принялись варить обед.
— Думаешь, хотят заманить в ловушку? — спросил Фокион.
— Ну а почему нет? — пожал плечами Мемнон, — либо они тронулись умом, либо за теми холмами сидит войско.
— Откуда ему взяться? — вскинулся Ктесипп.
— Ничего не стоит подвести его к западному берегу полуострова, — мрачно сказал Кефисофонт, — и тогда досюда оно дойдёт за день.
— Ну, да, — кивнул Мемнон, — никто же разведку не проводил.
— Там наши поселенцы! — воскликнул юноша, — хоть кто-то да принёс бы весть!
— Это война, мальчик, — хмыкнул Мемнон, — на войне бывает всякое.
Ктесипп поджал губы. Обиделся на "мальчика".
— Это возможно, — сказал Харес, который всё это время стоял неподалёку, но доселе в разговоре не участвовал, — но как-то очень сложно и рискованно в первую очередь для них самих.
— Не более, чем подставной приказ Александру, — буркнул Фокион, — но тут у них выгорело.
— Что ты намерен предпринять? — спросил Мемнон.
— Атаковать, — твёрдо сказал пожилой стратег.
— Даже не проведёшь разведку? — удивился родосец. — Тебя не смущает, что они так подозрительно подставляются?
— Там же какой-то варвар заправляет, — презрительно хмыкнул Ктесипп.
— Не знаю, какова роль этого варвара, но подле него Демарат и Амфотер, а их я в помешательстве не подозреваю, — спокойно ответил Мемнон.
— Конечно меня смущает их число, — признал Фокион, — но я не собираюсь ждать, пока тут появится ещё и Деметрий. Бить врага следует по частям. И есть ещё кое-что.
— Что именно? — спросил родосец.
— Мне не дают покоя все эти слухи о Навпакте и нападениях пиратов на коринфян.
— О чём ты? — удивился Мемнон. До него трижды приукрашенные рассказы о бесчинствах мусульман ещё не доходили.
Фокион покачал головой и невнятно пробубнил:
— Малое число… Что-то тут с числом непросто…
— Так выступаем? — спросил Харес.
— Выступаем, — твёрдо ответил первый наварх.
Огромное многоногое существо пришло в движение так же, как немногим ранее его близнец за проливом.
Несколько тысяч гребцов, что в ожидании приказов начальства толпились на песчаном пляже в обнимку с вёслами и кожаными подушками, отложили их, взялись за толстые канаты. Одни вошли в набегающие волны, другие упёрлись мозолистыми ладонями в смолёные чёрные борта.
— И-и-и р-раз! Ещё! И-и-и два!
— Х-ха!
Молодому буревестнику, лишь несколько дней назад вставшему на крыло, суета двуногих представлялась хаотичной и бессмысленной. И всё же его внимание привлекло то, что плавучие острова, прибившиеся к берегу, почти полностью лишились леса, который покрывал их ещё вчера.
На кораблях убрали мачты. Триеры, напоминавшие упитанных ленивых тюленей[74], ползли к воде. Вскоре сотни вёсел взбаламутили воду, распугали всю рыбу у берега, заставили её уйти в глубину, где буревестник не мог до неё добраться. Он огорчённо развернулся и полетел на юг.
— Идут… — прошептал Андор Хивай.
Он стоял на рамбате "Падроны" и оселком неспешно правил клинок извлечённой из ножен сабли. Это занятие, как видно, успокаивало ему нервы.
Демарат, стоявший рядом, языка венгра понять не мог, но смысл угадал и ответил:
— Что не идти? Мы для них лёгкая добыча. Так думают.
Теперь уже венгр слов эллина не разобрал. Повертел головой в поисках помощи, но рядом не оказалось никого, что язык местных разумел в должной мере. Хивай, как и многие, уже запомнил полсотни слов, но этого пока для бесед не хватало.
Демарат уже немало насмотрелся на оружие пришельцев, но всё равно дивился непривычному изгибу клинка Хивая. А рядом стоял богемец Ктибор Капуста, бывший ранее доппельзольднером у ландскнехтов. Он поглаживал широченной ладонью рукоять двуручника. Коринфянин доселе и представить не мог, что кому-то удастся отковать столь здоровенный меч, да чтобы он при этом не ломался, а узкий и длинный цвайхандер Ктибора гнулся едва ли не в обруч. До чего искусны варвары.
Все богемцы собрались на рамбате. У Яна Жатецкого и Адама из Троцнова из доспехов только стальные горжеты, а у Ктибора и того нет. Зато все трое в вычурных пёстрых и пышных куртках и штанах с многочисленными разрезами, в которых виднелись подкладки кричащих цветов. На головах шляпы с перьями. Как на парад вырядились. Эти одежды поражали коринфянина едва ли не больше, чем оружие варваров. Сам он облачился в недешёвый "мускульный" панцирь и шлем с высоким гребнем, выкрашенным в чёрный и белый цвета.
От своих новых товарищей не отставали и московиты. На захваченном после дела у Курциолари "турке" Фёдор подобрал шлем-мисюрку и небольшой круглый щит, а Ветлужанин справил себе кольчугу. Оба вооружились турецкими саблями.
Сын боярский наблюдал за приближающимися кораблями с каменным лицом, а Фёдора била лёгкая дрожь. Хоть и не первый раз в такой драке, но всё же нельзя сказать, что это занятие стало ему привычным.
Возле майстры двое матросов раздували угли в жаровне.
— Фитили разжечь! — раздался голос капитана Джорджио Греко.
Аркебузиры и мушкетёры потянулись к жаровне. Выстроились в очередь. Впрочем, не слишком большую. Галеры маркиза де Санта-Круз и покойного ди Кардона при Курциолари составляли арьергард, по сути, резерв. Стрелков дон Хуан сосредоточил в баталиях, а резерв по большей части удовольствовался лишь испанскими родельерос, вооружёнными мечами и круглыми щитами, а также арбалетчиками. Но всё же по десятку аркебузиров на галеру имелось.
Демарат оглянулся на столпившихся за спиной воинов и подумал, что, очевидно, зря опасался мощи афинян. На триере всего двадцать или тридцать эпибатов, а тут бойцов гораздо больше. И не просто больше.
Начищенные кирасы и шлемы блестели на солнце. Коринфянин впервые с момента знакомства с пришельцами видел столько людей в доспехах из халибского железа одновременно и это поистине впечатляло.
Каэтани шёл по куршее на нос "Падроны". Он облачился в свой трёхчетвертной доспех. Ходячая статуя, не иначе. Разве что поднятое до поры забрало фамильного, несколько старомодного армэ не давало вообразить его неким неживым творением Гефеста, посланным богами на помощь смертным.
— Если не ошибаюсь, здесь примерно двадцать пять стадий, — сказал Демарат герцогу, — при обычной скорости триеры они нас достигнут где-то за четыре хои[75]. Или за пять.
Каэтани это ни о чём не говорило, но из вежливости он кивнул.
Корабли противника неумолимо приближались. Смотреть на них было больно — слепило восходящее солнце. Каэтани подумал, что совершил ошибку. Стоило дождаться хотя бы полудня. Виной всему охватившее его возбуждение. Он уже много дней ожидал вот этого момента и чем ближе он становился, тем сильнее возрастало нетерпение.
По венецианскому морскому уставу следовало не наступать на врага, а выйдя на сближение, начать грести назад, всё время удерживая его на расстоянии прицельного огня. Исполнить такое в бою очень непросто, требуется отличная выучка. При Курциолари испанцы рассчитывали более на свою морскую пехоту, нежели на пушки, потому венецианскую тактику не применили. Сейчас Онорато тоже не стал ей следовать, но по другой причине — он уже убедился, что эллинские триеры более быстроходные. На дистанции огня их не удержать, догонят.
— Хорошо идут, — любовался Демарат афинянами, — сразу видно — не какое-нибудь пиратское отребье.
Флейты высвистывали неспешный ритм в чреве священного "Парала", на котором находился Фокион. Этот корабль был очень стар, но тщательно сохранялся благодаря своему статусу теориды[76]. "Парал" участвовал в той несчастливой битве при Эгоспотамах и вот теперь он снова здесь. Давно пора смыть позор. Пусть и не спартанской кровью, но македонская тоже сгодится.
"Р-раз!"
Сто восемьдесят вёсел поднимаются вперёд и вверх, как копья фаланги. Ни одно не идёт криво, выученные гребцы легко поспорят с лучшими геометрами в изображении параллельных линий.
"Два!"
Вёсла опускаются.
"Ха-ай!"
Новый толчок. По обоим бортам в воде возникают цепочки стремительных вертунов, сопровождающих бросок корабля. А флейта, задающая ритм, не унимается и свистит всё быстрее: