– Пан бургомистр, – сказала я строго, – предупредил, что ты меня соблазнять будешь. Поэтому сделаем так: каждый идет к себе, встречаемся на лестничной площадке через несколько минут. Меняю три яблока на половинку сырной головки.
– Что еще тебе обо мне рассказал наш рыжий защитник? Как он меня называл?
– Этот человек, маг, мальчишка-шут, нет, не так, паж, мальчишка-паж, – перечислила я на пальцах. – Шут был отдельно.
– А имя пан Килер не упоминал?
– Нет. Это важно?
– Имя всегда важно, – протянул Марек, – оно могло бы помочь мне что-нибудь вспомнить, что-нибудь полезное в нашей с тобой, Адель, схватке. Соблазнение? Можешь в следующий раз сказать вельможному пану, что его предупреждения напрасны.
– Ты, наверное, решил, что раз я тебе позволила себя поцеловать, дело в шляпе?
– Нет, Моравянка, после того поцелуя я понял, что больше никогда тебя не поцелую. – Он подтолкнул меня к двери. – Иди за сыром, яблоки я сейчас принесу.
– Адичка! – тетки вынырнули из сумрака гостиной.
– Потом, все потом. Я пьяная… Холодная ванна поможет? Корзинка здесь стояла, я помню. В ней сыр… Чем отрезать?
Рузя протянула мне нож для писем, неострую костяную пластину, я располовинила мягкую головку:
– Сейчас вернусь, поговорим.
И вышла из комнаты. Марек стоял перед дверью, держа в ладонях несколько яблок.
– Почему? – спросила я, подставляя под них передник. – Почему ты решил, что больше никогда меня не поцелуешь?
– Ты хочешь знать правду? – Глаза его были как черный лед. – Ты достойна правды. Знаешь, Адель, чего боятся маги? Единственное, чего боятся? Смерти. Не ухода в чертоги Спящего, а черной бездны небытия. Так вот, панна Моровянка, поцеловав тебя, я почувствовал, что поцеловал саму смерть.
Разрыдалась я уже в ванне. Сидела по горло в ледяной воде, слезы обжигали щеки:
– Он обозвал меня чудовищем… черной бездной небытия… Он меня бои-и-ится!
Тетки встревоженно шептались.
– Нашла из-за кого реветь. Из-за парня. Тьфу.
– Все бы тебе, Гражинка, плеваться. Девочка впервые что-то похожее на влюбленность испытала, а ей… Эх…
– Придушить балбеса во сне, и всех дел. Я б смогла.
– Такой грех. Гражиночка, такой грех… Не позволю на себя брать. А вот, к примеру, яду какого в пойло подсыпать…
Напоследок всхлипнув, я погрузилась в воду с головой, а когда вынырнула и отфыркалась, строго проговорила:
– Никто никого убивать не будет, дорогие тетечки. Отомстим и забудем. Но по мелочи, без членовредительства. Не яд, а например слабительное, не придушить, а… не знаю, сажей вымазать, чтоб не отмылся.
– Кстати, – тетка Гражина успела молнией метнуться в соседнюю комнату и вернуться, – объект уже заснул, дверь закрыта, но не заперта, можем немедленно его какой-нибудь гадостью измазать.
– Ну не прямо же сейчас! – Я выбралась из ванны и стала вытираться. – Мне на охоту пора. Хотя… тетечка Гражина, парень в одежде спит?
Смущенно крякнув, родственница сообщила, что без.
– Тетечка Рузечка, вы сможете быстренько штанины и рукава зашить, чтоб у пана Марека некоторые проблемы после пробуждения возникли?
Мы с Гражиной на цыпочках пробрались в мою бывшую детскую. Марек спал без одежды, то есть совсем. Голый он был, как младенец. Только, в отличие от младенца… Не важно. Стараясь особо не пялиться, я собрала со стула все предметы мужского гардероба и под басовитое хихиканье тетки утащила к себе.
Глава 4Охота на златорогого оленя
Тетка Рузя закончила заплетать мне косу.
– Ты бы не шла, Адичка, – басила Гражина, – за пару дней ничего не случится.
Я натянула гольфы и стала обуваться:
– В городе уже все о златорогом олене знают, ни одного охотника сегодня в трактире не было, значит, к Юнгефрау еще засветло отправились.
Вот, кстати, охотники могут доставить неудобства. Засады там всякие, капканы. Мне не хотелось еще и с этим разбираться. Но, если олень действительно оборотень, он должен почуять меня издали и устремиться навстречу. Для него я гораздо более лакомый кусок, чем отряды вооруженных мужчин.
На туалетном столике лежала тряпица из-под сыра и несколько яблочных огрызков. Ужин и холодная ванна прогнали хмель, чувствовала я себя превосходно. Было немножко стыдно перед тетками за истерику, родственницы старательно делали вид, что ее не было, но, когда думали, что я на них не смотрю, обменивались печально-многозначительными взглядами.
Марек храпел в детской, тетечка Гражина проверила, его одежда, над которой поработала Рузя, дожидалась на стуле, пока я верну похищенное на место. Маленькая приятная месть.
Закончив одеваться, я достала из шкафа кожаный чехол с наплечными ремнями, моя тетечка и такое сшить умеет, в похожих лесорубы носят за спиной свои топоры, мой же предназначался для другого орудия труда, а на животе под рубаху спрятала плетеную накидку пани Новак. Отвратительные ее изделия отличались феноменальной крепостью, это могло мне сегодня пригодиться.
– Счастливо оставаться, – сказала уже в дверях. – Не шалите, Марека зря не пугайте. Нет, тетечка Гражиночка, не придушивать, даже немножко. Нет, тетечка Рузечка, яды тоже не нужны.
Одежду Марека я бросила на пол в его комнату. В следующий раз догадается дверь запереть. А еще – подумает, прежде чем Моравянку обижать. Тоже мне, мститель-балабол.
В трактирной зале было прибрано и тихо. Чистая сковорода блестела на плите в пробивающемся сквозь щели ставень лунном свете. Мое чудесное орудие! Опустив сковородку в чехол и набросив на плечи удобные лямки, я вышла через кухню, пересекла хозяйственный двор. Поленница у дровяного сарая манила возле себя задержаться. Но я не стала. Даже если шкатулка уже там, дела это не меняет. Сначала олень, потом все остальное. На обратном пути загляну.
Толкнув калитку, я зашагала по дороге, сразу взяв хороший темп, быстрый, но размеренный. Одежда на мне была мужская, удобная: короткие штаны на подтяжках, рубаха, гольфы до колен и крепкие ботинки с толстой подошвой. Для нашей местности ничего лучшего не придумаешь. Сюртук надевать не стала, жарко.
Из города выбралась через пастушьи ворота. Сейчас около двух, к четырем буду на месте, то-сё, значит, вернусь уже после рассвета, раздам работникам указания и завалюсь спать. Между двумя последними пунктами надену на Марека браслет. Ну или завтра ночью, подожду, пока заснет и обраслечу по полной. Пан Килер абсолютно прав, тянуть с этим не стоит. И дело не в празднике Медоточия, в этом году, я решила, в Лимбурге будет другая хороводная королева. Пусть она выбирает мужа, любая девушка будет счастлива такому подарку и с удовольствием уступит мне честь дежурить у священных камней. Обряды обрядами, но смысл в том, чтобы кто-то просто слушал до рассвета болтовню каменюк. Это буду я. Вот и все. А Марек… Маг меня боится, значит, жалеть не будет. Нужно успеть нанести удар первой.
Чтоб дорога казалась короче, я стала вспоминать все, что успела узнать о существе, с которым мне предстояло встретиться.
– Олень с золотыми рогами, – бормотала я в такт шагам, – перевертыш-замануха, последний раз появлялся неподалеку от Вомбурга лет пятнадцать назад.
– Четырнадцать, – поправили меня негромко. – Четырнадцать лет, девять месяцев и четыре дня.
Я посмотрела на толстенького мужчину, семенящего рядом.
– Вельможный пан тогда от его рогов погиб?
– Не рогов, – он чуть развернулся, стало видно, что живот его точно по центру аккуратно распорот.
Нож? Значит, наш олень на самом деле человек? Фахан? Ой, тогда я, пожалуй, лучше домой пойду. Пусть бургомистр сам со своим сородичем разбирается. Тем более нож…
– А отчего вельможный пан до сих пор в чертоги Спящего не отправился?
Толстячок всхлипнул, по бледным пухлым щекам потекли черные дорожки:
– Месть не пускает, жжется. Этот нелюдь Марысечку мою, доченьку…
Понятно. Почтенный вомбургский лавочник хотел отомстить чудовищу, но не смог. Поэтому почти пятнадцать лет призраком за золоторогим оборотнем таскается. Не особо приятная послежизнь. Иногда со временем такие призраки, которые не смогли начатое закончить, забывают, что именно их держит. Однажды такая несчастная потерянная душа упрашивала меня развоплотить ее сковородкой. Этот хоть помнит.
Неожиданно пришедшая в голову мысль заставила меня остановиться посередине просеки, до склона Юнгефрау было еще далеко.
– Вельможный пан, – позвала я, призрак нарезал круги в ночном небе, стеная, и вполне мог меня не услышать. – Па-ан!
– Чего?
– А вы ведь только совсем рядом со своим обидчиком обитаете?
– Ну да. – Толстячок махнул рукой. – Вон он, несется, свежатину почуял.
Я не испугалась, а испытала облегчение, что идти дальше не нужно, и, любуясь золотыми ветвистыми рогами, появившимися на фоне темного леса, достала из-за спины сковороду.
Это был мужчина. Молодой рослый парень, абсолютно голый (что-то урожайно сегодня на голых мужиков панне Моравянке), не считая наброшенной на плечи шкуры. То есть целого оленя, то есть… Животная голова покрывала человеческую капюшоном, по краям мехового плаща болтались копыта. И это была совсем не снятая со зверя шкура.
– Псячья дрянь, – сказала я. – Ты не перевертыш, а вывертыш. А вы, вельможный пан, брехун! Нет у него ножа.
Слова такого – «вывертыш» не существовало, я его сама только что выдумала, от удивления. Раньше таких приблуд мне не попадалось. Диво дивное. Как будто и зверь, и человек одновременно обитают в одном нелепом теле.
Призрак обиделся:
– Я тебе про нож говорил? Ты спросила: «От рогов?» А я что ответил? Не от рогов. – Вывертыш принюхивался одновременно двумя носами, мой запах ему очень нравился. – Он сначала брюхо распарывает, а потом жрет. Меня заживо съели. Поняла? Брехуном еще обзывается.
Голый мужчина нагнулся, копыта цокнули о камень. И вот передо мной стоит благородный красавец-олень, вполне обычный, если не считать золоченых рогов. Ладно, псячья дрянь, пободаемся.