От первого броска я ушла, отпрыгнула за пень, огрела тварь по спине сковородой. В плече отдалось болью. Олень не развеялся, но я этого и не ожидала, это вам не злыдень малосильный, здесь нужно в правильное место попасть. Мы побегали вокруг пня, сначала он за мной, потом я за ним. Бок, круп, заднее копыто. Все не то. Наверное, у твари в рогах вся ее поганая сила сосредоточена. Нет, это было бы слишком просто. Но… Косой замах, звук удара металла о металл, выбивший сноп искр. Олень исчез, сухой пень загорелся, я остановилась и, опершись ладонями о колени, отдышалась. Все? Я позвала:
– Вельможный пан призрак, вы здесь?
Толстячок возник за клубами дыма, он плыл в ночном небе куда-то вдаль. Значит, не всё, развоплоти я оборотня, вомбургский лавочник тоже бы развеялся. И что теперь делать? Что – что… Приманивать.
Я пошла в глубь просеки от догорающего пня: найду сейчас подходящее местечко, поставлю силок, потом осторожненько палец щепкой проколю. Капельки хватит, чтоб все приблуды округи устремились на сладкий запах. Надеюсь, их не особо много с последней моей зачистки возникло. Остановившись у вывернутого с корнями обрубка огромной ели, я стала расстегивать рубаху, чтоб достать свою кружевную сеть, поглядывала по сторонам, а под ноги, дура, не смотрела. Что-то цепко схватило меня за щиколотку и, не успев даже охнуть, я провалилась под землю.
– Псячья дрянь! – Наплечные ремни зацепились о камень, потянули с собой рубаху, и я, по пояс обнаженная, съехала в объятия… – Какого фахана ты тут забыл?
Марек сунул длинный нос в мои волосы, пробормотал:
– Минуточку помолчи, какой аромат…
– Отпусти!
Мне облизнули мочку уха, горячий язык прошелся по шее, замер у ключицы.
– Яд, чистый яд. Сладкий, одуряющий… Ты собиралась оцарапать кожу, чтоб приманить оборотня запахом крови? Не нужно… я успею первым… всю… сразу…
Чародей тяжело прерывисто дышал, а я, как моравская колбаска, аппетитно шипела на сковородке. То есть сковородка оказалась между нами, я бедрами вжимала ее в Марека. Опомнись, дурочка, он хочет тебя сожрать, не поцеловать, не заняться любовью, а просто съесть. Я хрипло расхохоталась:
– Пару лет назад в округе стригой шалил, кровосос, так он, когда я ему зубы вышибла, так же лизался.
Упершись коленом в сковороду с такой силой, что Марек болезненно охнул, я распрямилась и выкарабкалась из ямы наверх, там спокойно оделась, заправила рубаху в штаны, подтянула гольфы:
– Давно за мной следишь?
– От городской стены. – Марек выбросил ко мне сковородку. – Петрик сказал, ты непременно к Юнгефрау пойдешь, значит через браконьерские ворота…
– Пастушьи.
– Неважно. У ворот я тебя уже унюхал. Горазда ты, Моравянка, сковордкой махать. В более цивилизованном, чем ваше, королевстве игра такая есть, жё-де-по́м называется, в ней благородные лорды и леди бьют ракетками по мячу, чтоб его через сетку перебросить. И, знаешь, Аделька, в жё-де-поме равных тебе не будет.
Он выбрался из ямы и теперь рассматривал выпавшую из-под моей одежды накидку пани Новак:
– Сеть? Предусмотрительно.
– Ты зачем за мной шел?
Он многозначительно поднял руку, выдернул из рукава остаток обметочного рузиного шва:
– В благопристойном Лимбурге, оказывается, свое имущество ни на минуту оставить нельзя. Отвернешься – испортят. Значит, врут, что Моравянка с иглой не дружит?
– А я твое имущество? – не ответила я на вопрос. – Или ты надеялся добычу у меня из-под носа умыкнуть?
– Не умыкнуть. – Марек посмотрел на вершину горы. – Помочь вельможной панне трофеи в магистрат доставить. Она же, наша панна-защитница, сама этого не сделает, не привыкла награду за свою работу получать.
Я поморщилась: действительно, не собиралась на тысячу призовых талеров претендовать.
– Таков обычай.
– Теперь другие будут, – сказал Марек строго. – За каждого лессера, Аделька, наш бургомистр будет платить положенную цену.
– Кем положенную?
– Мной! И поверь, суммы, с которыми пан Килер расстанется, ни в какое сравнение не идут с выгодой, полученной им от уничтожения нечисти.
Спорить я не стала, спрятала в чехол сковороду:
– В любом случае на сегодня охота закончена. Оборотня я спугнула, приманивать его при тебе не собираюсь, так что можем в город возвращаться.
Марек подождал, пока я развернусь и сделаю несколько шагов:
– Кто бы мог подумать, что мужская одежда Адельке к лицу. – Смотрел он не на лицо, а пониже спины, где тонкая кожа штанов облегала мои бедра.
Легко отбив протянутую ко мне руку, я предложила:
– Или давай сегодня дело закончим. Ты позволишь мне себя связать, и я продолжу охоту.
– Этим? – Марек тряхнул накидкой, разворачивая ее. – А вдруг темпераментная панна Аделька желает меня слабосильного стреножить и зацеловать до смерти?
Движения его мне не понравились, ловкие они были, расчетливые, я попятилась:
– Наш первый и последний поцелуй, пан пришлый, был мне отвратителен.
– Мне так не показалось.
Я отпрыгнула, пригнулась, пропуская сеть над головой:
– Кому кажется…
Не закончив фразы, я кувыркнулась вперед, сделала подсечку, Марек убрал ногу, мы стояли друг против друга, обменивались настороженными взглядами.
– Скасгардийский рисунок боя, – сообщил Марек. – Против равного соперника хорош, но…
Накидка раскрылась огромным сетчатым зонтом в ночном небе.
– Но я, моя ядовитая, чародей.
Все произошло быстро, я ничего не успела, купол рухнул, кружево облепило мое тело как кокон, сбило с ног. Марек приблизился, присел на корточки, разорвал ткань у лица, отдернул руку, за которую я его цапнула:
– Клянусь, никто не причинит тебе вреда. Сегодня никто, даже я. Ты все правильно рассчитала, милая, ты – идеальная приманка. Но привычными твоими приемами с этим лессером не справиться. Я сам, не мешайся. Клянусь… – Он хитро прищурился, тон его изменился, из увещевающего стал дурашливым. – Действительно не понравилось? Нет, скажи, что именно в моем поцелуе вызвало твое отвращение? Ты на него не ответила, но дрожь, дыхание, все говорило о возбуждении…
– Надеюсь, – выплюнула я, – оборотень распорет тебе живот, сожрет сердце и печень.
– Жаль разочаровывать такую красивую панну, – вздохнул Марек и, подхватив меня под плечи и колени, поднялся, – но ливер мой останется при мне. Твой, впрочем, тоже. Сегодня. Потому что делиться этим драгоценным телом я ни с кем не намерен. Давай, Моравянка, злись, ненавидь, можешь даже рыдать. Человеческие чувства усилят твой запах. Страх? Но ты не умеешь бояться.
Чародей уложил меня на гладкий сруб сосны, как жертву на алтарь, внимательно посмотрел в лицо:
– Холодная ты, Аделька, как глыба снежная, даже ненависти пристойной у тебя не получается испытать. Наверняка пытаешься пальцами кружево растянуть, прикидываешь, куда первый удар нанесешь. Плохая приманка.
Это он зря, за его плечом уже порхал вомбургский лавочник, значит, оборотень приближался. Марек наклонился с жарким шепотом:
– К счастью, есть способ ледяную Моравянку растопить, проверенный способ…
– Сзади! – закричала я.
Марек обернулся, олень застыл в прыжке, оторвавшись от земли, осыпался золотыми осколками, в куче блесток что-то копошилось и попискивало, рога, зацепившись за ветку, болтались у самой земли.
– Правда, эффектно? – спросил чародей, кончик его пальца прошелся от моего подбородка по груди, разрезая, как лезвием, кружевные путы.
– То есть, – спрыгнула я с пня, оттолкнув чернявого, – связывать меня было не обязательно? Ты развлекался? Песья дрянь!
У моих ног в золоченой шелухе ворочался светловолосый голенький младенец.
– Мальчик, – сообщил Марек, как будто в этом у кого-то могли возникнуть сомнения. – Не хочешь его поднять? Кажется, у женщин что-то должно внутри срабатывать, согреть там, накормить.
Я завернула ребеночка в драное кружево, прижала к груди:
– Что это такое?
– Олень из зачарованного леса. Волшебные звери, да будет тебе известно, через некоторое время награждаются человеческой жизнью.
– За убийства?
– Почему за убийства?
– Потому что пятнадцать лет назад, – приподняла я пищащий сверток, – он десяток вомбурских горожан порешил.
Мальчик поморгал светло-зелеными глазками, раскрыл широко беззубый рот и захныкал.
– Говорит, не специально, – перевел чародей, – говорит, защищался: или он, или его. Но не убивал, люди сами… – Марек прислушался, покачал головой. – Попал в капкан, пришлось ногу отгрызать. У оленя потом новая отросла, зато отделенную охотники в котле сварили, чтоб от этой похлебки волшебных сил получить. Ну и… Плоть подобных созданий для человека смертельна, после сытной трапезы она животы охотников изнутри открыла.
– А девочки? – спросила я неуверенно. – Одну Марыся звали.
Малыш опять залепетал, но перевода я ждать не стала, отдала сверток чародею:
– После расскажешь, у меня кое-что срочное.
Марек внимательно смотрел, как я брожу по просеке, поигрывая в руке сковородкой.
– Покажитесь, пан брехун, знаю, неподалеку где-то прячетесь.
– Его звали Ласло, – сказал громко чародей, – того мужика, что девочек убивал. Тебе поможет?
Я закричала:
– Ласло, покажись!
Привидение соткалось передо мной шагах в десяти, раздутая бесформенная туша, из распоротого живота торчали золотые тонкие пластины.
– Шлюха, – сказал лавочник, – все вы бабы – шлюхи, в шлюх вырастаете.
– Тем девочкам ты вырасти не дал. Правда, Ласло? Убил, надругался, на оборотня думал смерти списать, только волшебной похлебки откушал невовремя. Те болваны, твои сотрапезники, в чертоги пана нашего Спящего прямиком отправились, а ты не смог, грехи не пустили.
Он не собирался сдаваться, знал, что ему хватит капли моей крови, чтоб стать другим существом, сильным, опасным, поэтому завыл, обращаясь не ко мне:
– Пан чародей, если эта шлюха хоть золотинку оленью проглотит, сама изнутри раскроется. Засуньте ей в рот кусочек, насладитесь свежатинкой. Мне много за совет не надо…