Босые ноги ощутили шершавость досок, я перебросила на грудь отросшие до щиколоток волосы, скрутила их в жгут, тетка щелкнула ножницами, я бросила темную косицу в гроб. Мы посмотрели, как пряди в нем растворяются. Так было положено. В процессе сна хрустальная коробка поглощала мою опасность и всю одежду, а после закусывала волосами. Сейчас я стояла перед ней абсолютно голой и волшебно чистой. За чердачным окошком обе луны перемигивались на ночном небе.
Я расспросила Рузю, не случалось ли чего подозрительного, не шалили ли приблуды, не поднимались ли умертивия. Но город жил подготовкой к празднику, даже зло по этому поводу затаилось.
– Гражиночка подсматривала, – отчитывалась тетка, когда мы спускались по веревочной лесенке в комнату, – в трактире все в порядке.
Марек за прошедшее время проявил чудеса дипломатии и оборотистости. Отправился на площадь встречать прибывающих в город гостей и притащил в трактир семейство доманского купца по фамилии Диего. Сам купец, супруга, двое взрослых дочерей, женихи последних, десяток слуг. Все комнаты второго этажа оказались заняты. Повар? Теперь на нашей кухне трудилась пани Марта, вдова кузнеца из Застолбенек, с тринадцатилетней дочерью Мартусей в качестве поваренка.
– В пристройке поселились, – тараторила тетушка, помогая мне с волосами, – хорошая женщина, чистоплотная, девчонка бойкая. Марек у них в доме ночевал по дороге в Лимбург… Нет, пока только на время праздника наняли, после решим, нужен ли в трактире постоянный повар. Но, кажется, Адичка, пригодится. Например, сегодня на завтрак лесорубы пришлые заглянули, перед работой горячего чего-нибудь перехватить.
Мой желудок заурчал, он тоже хотел чего-нибудь существенного. Сейчас спущусь на кухню, поем. Нет, я неправильно оделась, в домашнее. Рузечка почему-то мне шелковый халат подала с кушаком.
– Марек имя свое вспомнил?
Гражина возникла в центре комнаты:
– Он даже не старается, балбес чернявый. Я изо всех сил его на нужные мысли наталкиваю, шепчу…
– И сюда ворваться ни разу не пытался?
Тетки переглянулись и пожали плечами, костяшки Рузи щелкнули, соприкоснувшись. Я напряглась, мне явно что-то недоговаривали, попыталась поочередно заглянуть в лица родственниц, те отворачивались.
– Что здесь произошло?
Мои глаза скользили по привычной обстановке. Все как обычно? Все, да не все… Мужская рубаха лежала на подлокотнике кресла. Шелковая мужская рубаха!
– В ту же ночь вломился, – прошептала Рузя, – Петрик дверь вышиб и…
Она всхлипнула, как будто могла плакать. Гражина меняла цвет из голубого с синюшно-черный и обратно:
– Что мы могли? Ну, Петрика я шуганула, ну свалился хлопец без чувств, все равно… Теперь кошмары у него, а на закате блюдце с молоком для меня в коридоре ставит, дурачок запуганный. Нет, его Марек в покои не допустил.
– А сам на твоей постели спит. – Рузя аккуратно сложила рубаху. – Со сковородкой под подушкой.
– Но мне это, Адичка, не мешает ему сквозь сон правильные мысли нашептывать, – похвасталась Гражина. – Нас-то Марек узреть не смог, Рузька в шкаф спряталась, а я…
Тетка мерцала, то становясь полностью прозрачной, то обретая обильные свои формы. Не рассмотрел, это хорошо.
Дрожащими пальцами я стала развязывать кушак.
– Нет, Адичка, – остановила меня Рузя, – дверь снаружи заперта.
– Он, – дернула я узел, – мне не хозяин! Много этот мерзавец здесь рассмотреть успел?
– Все, – признались тетки, – в каждый уголок заглянул, стены с полами простучал. Хрустальный гроб обнюхал даже.
– Хорошая работа, сказал, – басила Гражина, – ничегошеньки наружу не пахнет.
Представив, как чернявый смотрит на меня голую под крышкой, я бессильно заскрипела зубами.
– Успокойся, Адичка, присядь. Не время скандалить, подумай лучше, как шкатулку из поленницы достать.
Я плюхнулась на постель:
– А толку? Имени мы не знаем…
Рузя присела рядом, сложила костяшки ручек на коленях:
– Придется тебе, Моравянка, пану Килеру сдаваться. Других вариантов не вижу.
Мне и этот представлялся сомнительным. Я заперта в своих покоях без связи с внешним миром. Сама виновата, пустила в дом мерзавца, позволила хозяйничать. Правду о чародеях говорят, дашь палец, откусит руку. От тебя, Моравянка, чернявый и крошки не оставит.
Я спросила о бургомистре. Сам пан Килер нас не посещал. В Лимбург начали прибывать сановные его гости, Карл был занят с ними, а панне Ясне работники сообщили, что хозяйка мигренями мучается. Но если я и на Медоточии не появлюсь…
– Чего? – перебила я. – Этот нахал меня до конца праздника под замком держать собирается?
– Похоже, – вздохнули тетки.
– Ему сказали, что камни только меня ждут?
– Разумеется, Гося с Петриком не преминули, но на это чародей ответил, что перетопчутся, что пусть в этот раз другая лимбургская девица обряд совершит. Потому как Моравянка слишком добрая, жители и забыли, от какой напасти она город бережет. Вот сказал, пусть вспомнят.
– Секретарша два раза кошели в трактир приносила, за того бешеного кабана, что ты на темное полнолуние упокоила, и за стригоев, – сообщила Гражина. – Пан Килер все бумаги свои по нечисти поднял, выяснил, где твоя работа была. Марек у Ясны деньги взял под расписку. Нет, ты, Адичка, плохого не думай, в сундук спрятал под туалетным столиком.
Я даже проверять не стала. Подумаешь, талеры. В детстве тетки по очереди читали мне волшебные сказки про прекрасных златовласок, заточенных драконами, про рыцарей-спасителей. Я сейчас была как та златовласка, в башне с сокровищами и с Мареком-драконом. Вся надежда на принца. Настоящего принца фаханов.
Мы с тетками сидели в спальне, прислушиваясь к затихающему трактирному шуму. Пан Шпильман, чей «единственный концерт» стал ежевечерним, закончил выступление, кто-то поднимался по лестнице, переговариваясь по-иностранному, хлопали двери и створки окон. Марек прощался на улице с паном Рышардом, тот, кажется, нынче опять перебрал.
«Ладно, – спокойно размышляла я, – битва проиграна. Враг захватил мои позиции и празднует победу. Но один бой – еще не война. Нужно отступить и перегруппироваться. Вариант первый: вернуться в хрустальный гроб и лежать в нем, пока все как-нибудь не устроится. Но тогда придется пропустить Медоточие, да и тетки… Вариант два: вылезти через окно третьего этажа и бежать к бургомистру, пусть Карл просит для меня защиты вышних сфер. Только есть ли этим сферам дело до лимбургской трактирщицы? И рискнет ли фахан своим положением ради меня? Его интерес каков? Ну, кроме невероятного желания моё тело понадкусывать? Сентиментальная Рузечка всегда вмешивает в сделки любовь, только ею тут не пахнет. Пахнет мною, и вполне аппетитно. Предположим, прибежала я к бургомистру в хоромы. Там гости сановные из столиц…»
– Марек идет сюда, – испуганный басок растворялся в темном уголке спальни. – Рузечка, прячься.
Под скрип дверцы шкафа, в который юркнула другая тетка, я села прямо на постели.
– Волшебный сон освежил мою драгоценную хозяйку, – протянул чародей, появляясь в дверях.
Он исполнил нечто вроде поклона, отведя в сторону руку со сковородкой. Осторожный какой мерзавец! Артефакт даже прихватил. От меня отбиваться или все же о тетках подозревает?
– Итак, – я забросила ногу на ногу, качнула носком парчовой туфли в разрезе халата, – чего ты хочешь?
– Сейчас? – Марек улыбнулся. – Только спать, я, знаешь ли, исхлопотался во благо процветания твоего заведения.
Он шагнул к кровати, но замер под моим тяжелым взглядом.
– Не находишь, – я скрестила на груди руки, рукава халата скользнули, обнажая локти, – что это удобнее делать в твоей комнате?
– Не удобнее, поверь. Детская кровать мне слишком коротка, для умывания приходится тащиться фахан знает куда. Брось, Адель, я смирный сосед, не брыкаюсь во сне и, кажется, не храплю.
– Адичка, – прошептала невидимая Гражина, – корпус-то расслабь, заметно, что ты для броска приготовилась…
Дверца шкафа бесшумно приоткрылась, Рузя медленно покачивалась в приседе. Драгоценные мои опытные тетушки. Да, скоро будем драться.
– Смирись, Моравянка. – Марек положил сковороду на кресло. – Петрик запер на ключ дверь покоев снаружи, получил приказ открыть нас утром…
Он приблизился, сел на краешек кровати (я с нее немедленно вскочила), наклонился, стягивая сапоги. Осторожный? Да нет, обыкновенный болван.
– Завтра, милая, все завтра… Я так устал…
Сковорода опустилась на чернявую макушку со звонким бумом, Марек упал на постель.
– Отдохни, песья дрянь! – сказала я бесчувственному телу и, отложив оружие, развязала свой кушак. – Рузечка, давайте все пояса, какие найдутся. Гражиночка, посмотрите, что делает Петрик, он мне потом понадобится.
– Адичка, – маленькая тетка выбралась из шкафа, затопала в гардеробную, вынесла ворох одежды, – боюсь, хлопец испугается и не сможет нам ключ поднести.
– Так мне ему показаться надо? – переспросила успевшая вернуться тетка большая.
– Нет, нет, – мы с Рузей в четыре руки привязывали чародея к столбикам кровати, как безумные алхимики лягушку для опытов. – Ключ у этого. Вы же сами говорили, он сам по лестнице поднимался.
Полы халата взметнулись демонскими крыльями, когда я запрыгнула на постель.
– Петрик мне для другого нужен. Он где?
– На кухне. – Тетка внимательно смотрела, как я обшариваю ладонями мужское тело в поисках ключа. – Ты осторожней елозь, Адичка. Чешуйка из детской пропала, вдруг чародей ее на себе прячет.
Чешуйки я не нашла, а ключ обнаружился в крошечном поясном кармашке штанов.
– Про золотинку мы Марека потом спросим, сначала нужно браслет на него надеть. Вы, тетечки, пока здесь за всем присмотрите. И поосторожнее: пана Килера, наверное, придется в спальню допустить.
Проверив еще раз тугие узлы, убедившись, что чародей пока без сознания, и засунув ему в рот первую попавшуюся тряпицу, чтоб не стал орать, я вышла из покоев.