Столы в трактирном зале были передвинуты к стенам, перила лестницы украсили флагами и цветочными гирляндами. Чисто, нарядно. Оторвав Петрика от поздней трапезы на кухне и сообщив, что уже здорова, я велела ему немедленно отправляться к бургомистру:
– Скажешь пану Килеру: Моравянка зовет. Ну и что, если спит? Пошумишь, разбудишь. Ничего не случилось, все в порядке. Не твоего ума дело – зачем. Ступай и без бургомистра не возвращайся.
Он что-то пытался возражать, ссылался на приказы Марека, но я прикрикнула, топнула ногой:
– Исполнять, болван! Или ищи себе другую работу!
Петрик нахлобучил на голову шляпу и ушел. Мне пришлось еще успокаивать выглянувшую на голоса Госю, знакомиться с новой поварихой, тоже появившейся на кухне. Обычная деревенская баба, полная, круглолицая, лет сорока или за сорок.
– Мясник с заказами не справляется, – сообщила Марта, – пан Марек велел завтра на завтрак рыбу жарить.
Осмотрев потрошенные тушки в тазу, я одобрила заготовки:
– Головы лучше на суп пустить, добавьте корень петрушки, морковь, немного картофеля.
– И клецки, – подсказала Гося.
Повариха многословно поведала, что без наших советов вполне проживет, и предложила Госе своими клецками хоть подавиться, потому что они, как любой хозяйке известно…
Когда я вернулась с хозяйственного двора со шкатулкой под мышкой, скандал как раз был в разгаре. Женщины орали друг на друга, в выражениях не стесняясь. Я немного послушала, нашла прикрытый полотенцем холодный мясной пирог, угостилась им, решила, что пирог хорош, а Марта действительно прекрасная повариха, велела всем замолчать и веско сказала:
– Вы, пани Марта, отныне на трактирной кухне хозяйка, и никто, кроме меня, вам не указ. Ты же, Госечка, назначаешься главной по гостям, на тебе – зала, а Марек и Петрик – в подчинении.
Ход оказался крайне удачным, девушка приосанилась, повариха вернула на место скалку, которой размахивала. Мы обсудили завтрашнее меню и пожелали друг другу спокойной ночи. Работницы отправились досыпать, я, прихватив с собой кусок пирога на дорожку, пошла к себе.
Как замечательно, что можно есть без опаски. И плохо, что чего-нибудь запить с собой не прихватила. Сидра, например. Надену на чародея браслет, после из-под крана напьюсь.
Я поднималась по темной лестнице, миновала второй этаж, шкатулка была небольшой и совсем легкой, полированное дерево приятно пахло. Сандал? Свернув к последнему пролету, я замерла. Туманная бледная фигура парила в нескольких шагах от меня. Призрак? Где моя сковородка? Так в спальне осталась. Домашние туфельки были без задников, при каждом шаге каблуки могли стукнуть по ступеням. Я разулась и продолжила подъем на цыпочках, держа в одной руке шкатулку, в другой – туфли. Фигура приблизилась, но не потому, что плыла навстречу, наоборот – мы двигались одним и тем же маршрутом, только я чуть быстрее, и оказалась не привидением, а полуголой, то есть облаченной в одну ночную сорочку, черноволосой панной. Смоляные кудри блестели в лунном свете, и полуобнаженные плечи от них в плане блеска не отставали. Девушка осторожно кралась, прислушиваясь, но на меня ни разу не обернулась. У двери детской помедлила, а когда я шепотом спросила: «Вы кто?» – лишилась чувств.
«Песья дрянь!» – подумала я, опускаясь на колени. Панна оказалась молоденькой и не особо хорошенькой, тонкие губы, нос крючком. Я похлопала по смуглым щечкам.
– Ты, Адичка, ее туфлями отходила? – спросила Гражина, появившись на лестничной площадке.
Обувь стояла у головы бесчувственной девушки рядом со шкатулкой. Я фыркнула:
– Сама в обморок брякнулась. Это вообще кто?
– Так дочурка нашего постояльца Диего – Алондра или Костондия, я их не различаю особо. – Тетка склонилась над нами, рассматривая личико панны. – Скорее Алондра, она постарше, опять же, знаки внимания Мареку именно она оказывала… Значит, получается, пришла знаки свои подтверждать?
– Чего? – Я хлестнула посильнее.
– Не злись, Адичка, еще следы останутся.
Мы синхронно оглянулись, на втором этаже скрипнула дверь, мужской голос что-то негромко спросил, кроме «Алондра» не удалось разобрать ни словечка.
– Жених, – испугалась тетка, – он у девицы ревнивый.
Другой мужской голос из-за двери моих покоев выражался даже непонятнее. Пан Марек, кажется, пришел в себя, и кляп мой оказался кстати.
Распрямившись, я быстро обулась и повернулась к лестнице, по которой ко мне поднимался господинчик средних лет.
Господинчик был в ночной сорочке до пят, на голове его красовался ночной колпак, в руке ночник. Нет, точно не жених, батюшка смуглой сластолюбицы.
– Доброй ночи, пан Диего, – сказала я приветливо, когда ночник осветил носки моих туфель. – Позвольте представиться, Моравянка, хозяйка этого трактира.
Луч света пополз вверх по халату, остановился на груди. Так вот в кого наша Алондра в стремлениях своих неприличных пошла. В родителя.
Наклонившись, чтоб осветить лицо, я широко улыбнулась:
– Вечер, говорю, добрый, пан Диего!
Произнесла я это погромче, чуть не по слогам, чтоб, значит, поняли. Увы, не только не уразумели, ну и ответили не по-тарифски. Вот ведь незадача. Пришлось отбирать у постояльца фонарь, подносить его к бесчувственной Алондре:
– Ваша пропажа, вельможный пан? Так подберите, а то простынет еще на сквозняке.
Девица пана Диего отчего-то не заинтересовала, он безостановочно тарахтел, кажется, стихи, я, решив, что обязанности хозяйки исполнила, поставила на пол фонарь, взяла шкатулку и, присев напоследок в реверансе, ушла к себе.
Марек извивался на кровати, мычал, из его рта торчали кружевные оборки. Только сейчас я опознала используемый в качестве кляпа предмет. Нижнее белье, а точнее, дамские панталончики, мои любимые, но все равно неловко. Я густо покраснела и жалобно посмотрела на Рузечку, та пожала плечиками и прикрыла за собой двери шкафа. Все правильно, скоро в покоях появятся посторонние, да и Мареку ей на глаза показываться не стоит. Прозрачная Гражина была подле меня, я ощущала холодок ее присутствия.
Марек притих, выпучил глаза, наблюдая, как я открываю шкатулку. Снаружи доносились негромкие голоса, наверное, купец призвал на помощь слуг. Амулет оказался широким браслетом, кованная золотая пластина, украшенная орнаментом, изогнутая под размер человеческого запястья. Непонятно было, как он расстегивается. Может, нужно сквозь него ладонь просунуть? Пробовать на себе я не стала. Чародей дышал носом, но больше не стонал.
– Ну нет у меня другого выхода, – вздохнула я виновато, – слишком ты, Марек, властный мужчина оказался, порядки свои в трактире заводишь, меня запереть пытаешься. И если за порядки я даже признательна, то насилие последней каплей стало. Это, – я подняла браслет, – артефакт подчинения, сейчас его на тебя надену, а Карл заклинание произнесет…
– Папенька тоже явился, – шепнула Гражина, – скандал, скандалище…
«Что значит тоже?» – удивилась я, осторожно приблизилась к изголовью кровати и попыталась просунуть смуглую руку чародея в золотое кольцо, он сопротивлялся, растопыривал пальцы, больно ущипнул меня за мякоть ладони.
На лестнице громко рыдала женщина.
– Ты все не так понял, говорит, – перевела тетка. – А он ей…
Марек крутанул запястьем, выбивая артефакт, я выругалась, опустилась на четвереньки и поползла под кровать:
– Песья дрянь!
Гражина, подлетев к шкафу, смачно, но негромко пересказывала Рузе подробности скандала. Пан Руфус – жених пожилой, даже папеньки алондрового постарше, но ревнивый – страсть. Такие взгляды гневные бросал, когда невеста нашему чернявому куры строила, а уж когда застукал…
Вот всегда они так, у нас тут артефакт подчинения, вышнее колдовство, а моих теток больше любовные истории занимают.
Браслет обнаружился за дальней кроватной ножкой, я вылезла с ним с другой стороны и с удовольствием обнаружила, что от удара об пол кольцо разомкнулось. Марек, когда увидел, что я опять нацелилась на его привязанную конечность, забился пойманной рыбешкой.
– Прости, пожалуйста, прости…
– Адичка! – ахнула Гражина. – Беда! Доманцы дверь в покои вышибают.
Я быстро защелкнула артефакт на запястье чародея и побежала наружу. Слуги купца оказались хлопцами рослыми, пришлось поднапрячься, чтоб вытолкать их за порог.
– Прощения просим, – низко поклонилась я, закрывая за спиной дверь. – По какому праву…
Меня не понимали! На лестничной клетке толпилось человек десять или больше. В основном доманцы. Пан Руфус при моем появлении приосанился, одарил страстным взглядом. Только вот этого сейчас не хватает! От разноголосого лопотания я немного растерялась, переводила взгляд с лица на лицо. Ни словечка не понятно. Тетушка Гражина, почему вы меня иностранным языкам не обучили?
Трактир тряхнуло, как при землетрясении, доски пола ушли из-под ног, я покачнулась, чтоб не упасть, схватилась за чью-то руку. Пальцы скользнули по золотому браслету. Марек?
Чародей был бос и растрепан. Когда толчки успокоились, он меня отпустил и с глумливой улыбкой протянул кружевные панталончики:
– Кажется, по прямому предназначению эту вещицу использовать уже не удастся.
Изгрыз и обслюнявил, конечно не удастся. Покраснев, я спрятала тряпочку под халат. Чародей пробормотал:
– Так, что тут у нас?
И без паузы перешел на доманский. Сначала пристыдил пана Руфуса, потом осыпал комплиментами Алондру. Слов я не понимала, но предполагать их значение могла. Девицу держали за плечи две женщины, наверняка мать и сестра, батюшка, оказавшийся не старше жениха, всем своим видом выражал скорбь и смирение. Марек продолжал вещать, и глава семейства стал на глазах веселеть. Чародей развел руками, произнес гортанную фразу, пан Руфус приблизился к Алондре, опустился на колено, облобызал девичью ручку.
Все зрители на этажной клетке не поместились, усеивали лестницу, перегибались через перила, среди голов в ночных колпаках и чепчиках я заметила шлемы стражи. Значит, Петрик исполнил приказ, и бургомистр явился в мой трактир.