Марек негромко беседовал с паном Диего, похлопал его по плечу, постоялец кивнул слугам, увлек за собой супругу. Скандал явно заканчивался. Интересно, что все-таки говорил чародей?
Гражина восхищенно пробасила:
– Вот ведь сказочник чернявый. Сомнамбулизм, очень модная сейчас болезнь, донья Алондра ей, оказывается, подвержена. Бродит, бедняжка, во сне, себя не осознавая. Дон Диего тут же припомнил, что и матушка его этим недугом страдала. Разумеется, врет. Но, к счастью для всего семейства, Руфус им столько должен, что ему лучше поверить.
Со второго этажа, рассекая движущуюся навстречу толпу, поднимался Карл. На меня он не смотрел, искал глазами Марека.
– Я, Адичка, лучше с Рузей пережду, от греха, – решила тетка. – Эх, жалко парня…
Ее морозное присутствие исчезло вместе с голосом. Я поморщилась. Дело сделано, чего теперь жалеть?
Бургомистр улыбнулся, поклонился, облобызал мои руки:
– Поздравляю, панна Моравянка, с удачным завершением операции.
Четверо стражников стояли на верхних ступеньках, постояльцы разошлись.
– Какой ты все-таки урод, Караколь, – сказал чародей по-тарифски. – Ну давай, начинай читать свое уродское заклинание.
Пан Килер, кажется, удивился. Нет, не кажется, точно. Наверняка он заранее все, что нужно, произнес. Марек тоже это понял, криво улыбнулся:
– Что, не сработало? А ну-ка, прикажи мне что-нибудь.
Внизу хлопнула входная дверь, дробно застучали каблуки женских туфелек.
– Милорд, ваше высочество, срочная информация.
Запыхавшийся голосок принадлежал секретарше панне Ясне; перегнувшись через перила, я увидела и саму девушку, взбегающую наверх, и Петрика, подслушивающего из угла залы.
– На два слова, господин, это важно.
Карл спустился навстречу помощнице, они зашептались, из рук в руки перешла скомканная бумажка.
– Святые бубенчики, – сказал негромко Марек у моего плеча, – переполох в крысином семействе.
Я не успела даже ойкнуть, чародей втолкнул меня в покои, захлопнул дверь, на ней вспыхнула и погасла решетка запирающего заклинания. Браслет на запястье Марека огненно мерцал.
– Обряд не закончен, значит, ты, Адель, еще можешь снять с меня артефакт.
Я покачала головой:
– И не подумаю.
– Адель!
Я пятилась от Марека, стараясь не споткнуться. Гардеробная, спальня. Здесь царил разгром: от кровати остались обломки, матрас лежал на полу, ширма перевернута. Дальше отступать было некуда, я остановилась в центре комнаты. Надеюсь, тетки не пострадали.
– Адель! – Чародей поднял ко мне руки в молитвенном жесте. – Умоляю, освободи меня от этой побрякушки. Только ты это можешь. Не хочу становиться рабом фаханьего принца! Обрекать меня на такую судьбу жестоко. Ты ведь добрая, Моравянка.
По моим щекам потекли слезы. Добрая? А еще живая, пока живая.
– Прости меня, – бормотал Марек, – за все прости. Никогда не буду тебя ни к чему принуждать. Болван был, решил, если запру, ты после спасибо скажешь.
– Права мою судьбу решать у тебя нет!
– Нет, Адель, ни малейшего права.
– Я свободная сильная женщина.
– Да.
Врет или действительно соглашается? Ну же, Моравянка, решай. Да, этот пан пытался тебя свободы лишить, но, кажется, раскаялся. Он опасен? Да? Настолько, чтоб его самого обезволить? Подожди еще немножко, отдай Марека во власть фахана. Тебе этого совсем не хочется? Ты ведь добрая.
– Обещай, – я прикоснулась ладонями к его запястьям, – что, освободившись, немедленно покинешь Лимбург. Решишь вернуться не раньше, чем через сорок лет. Ты ведь чародей, что тебе время. Обещаешь?
Марек поднял чернющие глаза от наших рук к моему лицу:
– Уйти? И если поклянусь, ты этот браслет снимешь?
– Да!
– И сорок лет будешь здесь без меня стариться?
– Да!
– В обществе милейшего Караколя?
Артефакт выглядел сейчас как раскаленный в кузнечном горне, а наощупь оказался ледяным. Я чувствовала подушечками пальцев загогулинку замка, надавить, и кольцо разомкнется. В дверь гостиной требовательно стучали, пан Килер устал ждать на лестничной клетке и наверняка уже снял чародейское заклинание. Ну же, почему Марек медлит? Пусть поклянется, я немедленно сниму браслет. Ждет ответа? Что он там спросил? В чьем обществе я собираюсь провести ближайшие четыре десятилетия?
– Да какая разница? – фыркнула я. – Придет время, будете опять с фаханом за мою уже постаревшую тушку сражаться.
– А до этого Караколь все свои силенки на то, чтоб тебя в себя влюбить, бросит.
– Обещаю не поддаваться. – Я нажала на загогулину, браслет немножко разошелся, я придержала его ладонью, чтобы в случае опасности снова закрыть. – Ну же, поклянись.
– Непременно, моя ядовитая, – шепнул интимно чародей, тесня меня к стене, – всё, что захочешь, но на прощанье мне нужно одну вещь проверить…
Моя спина вжалась в резную шпалеру, полы халата распахнулись, ладонь соскользнула, Марек выдернул руки:
– Одну важную вещь…
Он что-то шептал, не по-нашему, гортанное, нездешнее, на меня накатила горячая слабость. Браслет? Какой браслет? Вдалеке, нет, в каком-то другом мире открывались двери моих покоев, разоренную гостиную наполняли голоса и топот ног, а здесь, в этой вселенной, мужские руки гладили мое тело сквозь тончайший шелк сорочки, и требовательные губы целовали мои.
– Адель! – В вопле фахана звучал нечеловеческий ужас.
Я оттолкнула Марека, чародей пошатнулся, держась за грудь:
– Что происходит? – Он поднял к лицу руку, браслет не мерцал, плотно охватив запястье, я даже не заметила, когда успела его закрыть. – Заклинание сработало? Адель… я… Я люблю тебя?
На Карла было страшно смотреть, он посерел лицом, на лбу блестели бисеринки пота. Ясна придерживала господина под локоть, и она же сочла своим долгом пояснить:
– Этот амулет подчинения действует на носителя не болью, а внушает ему безграничную любовь.
– К кому?
Тут я заметила, что за пряжку башмака бургомистра зацепились мои многострадальные панталоны, видимо, выроненные еще на лестничной клетке, и попыталась подцепить тряпочку ногой. Вот ведь позорище.
– Я люблю Моравянку, – сказал Марек.
Ясна тяжело вздохнула:
– Амулет активируется поцелуем. За каким фаханом вы… – Тут девушка смутилась. – Простите, мой принц, я не имела в виду вас. Зачем эти целовались?
– На прощание, – ответил с готовностью чародей, – между людьми так бывает, особенно если их двое, и они разнополые. Поцелуем? Так лорд Караколь собирался меня, несчастного…
Марек картинно испугался, схватил меня за руку:
– Для всех будет лучше думать, что поставить на моих невинных устах рабское клеймо было поручено панне Крыске.
Секретарша густо покраснела. Мои щеки тоже пылали, чернявый интимно поглаживал мою руку:
– Адель, любовь моя. Моя драгоценная… Ну и что, что не любишь? Ответственность придется взять, да… Потому что артефактом наградила, влюбила…
– Значит, так, – я отстранилась, – сейчас я сниму с пана Марека этот треклятый артефакт и попрошу его покинуть Лимбург…
Браслет не поддавался, загогулинка замка исчезла, а металлическая пластина так плотно прилегала к мужскому запястью, что ее невозможно было даже сдвинуть. Чародей хихикал от щекотки:
– А вельможное начальство не думает, что пора оставить наш гостеприимный трактир? Время позднее…
Он взгромоздился на лежащий на полу матрас, пошарил под подушкой, достал сковородку. «Точно! Попробую ею браслет сбить», – подумала я, попыталась отобрать свое орудие. Марек обхватил меня за плечи, мы завозились, как парочка щенков.
Песья дрянь! Артефакты, поцелуи! Ответственность еще какая-то за подчинение! Да гори оно огнем!
– Значит, так. – Освободившись из мужских объятий, я пригрозила чародею сковородкой. – Вы все мне надоели! Все! И вы, пан Килер, тоже! Забирайте своих стражников, секретаршу, своего Марека и ступайте прочь из моего трактира!
Где-то в недрах шкафа одобрительно заухала тетка Гражина:
– Так их, Адичка!
– Что значит его Марека? – попробовал возмутиться чародей. – Я твой, до смерти влюбленный.
– Ничего не знаю! Пан Килер хотел на тебя браслет надеть, вот он ты, вот он – артефакт подчинения. Дело сделано, прочее – не моя забота. Нет, Карл, вы тоже не возражайте! Вы – бургомистр, должны нас, жителей вольного Лимбурга от беззаконий оберегать. А что получилось? Мое имущество пострадало, теперь и покой под угрозой?
– Пусть перед уходом приберутся, – предложила тетка. – Или разрушения оплатят. Сегодня на полу поспишь.
– Адель, – фахан твердо взял меня под руку, – нам нужно поговорить наедине.
Марек завопил:
– Какое еще наедине, да я от ревности умереть могу! Адель, любовь моя, жизнь моя, брось этого рыжего, я для тебя все что угодно сделаю.
– Даже заткнешься? – холодно улыбнулась я. – Кстати, пан Марек, твоя любовь – только твоя забота. Умрешь – обещаю поплакать.
И я гордо вышла из спальни с бургомистром. Мы присели в кресла гостиной, чародей за нами не последовал, судя по звукам, переругивался с секретаршей.
Карл был многословно встревожен:
– Адель, моя дорогая Адель… нелепая случайность…
– Вельможный пан видел, что я пробовала этот треклятый браслет снять!
– Мы обязательно с этим разберемся, я испрошу совета вышних сфер.
– Уж будьте любезны! Я, на минуточку, гражданка! И права имею, потому что обязанности исполняю! Из-за вас, Карл, я в этой нелепой ситуации очутилась!
– Но Адель, вы сами его поцеловали. Иначе Мармадюк…
Мне едва удалось сдержать нервный смешок. Мармадюк? Какое забавное совпадение. Я перебила фахана:
– Что? Вы пытаетесь сейчас на меня вину переложить? С кем хочу, с тем целуюсь! Я, слава пану Спящему, женщина совершеннолетняя! А вы мне не муж и не отец!
Он пробормотал что-то вроде «к сожалению», захотелось огреть по рыжей макушке, даже пальцы сжались на ручке сковородки, но драться я не стала:
– Значит, так, вельможный пан бургомистр, сейчас вы своего смертельно влюбленного Мармадюка из трактира забираете. Видеть его больше не хочу. Что? Не моя забота, делайте с ним, что хотите. Колдуйте, перецеловывайте, в вышние сферы отправляйте. До праздника Медоточия чтоб никто из вашей волшебной братии меня тревожить не смел!