Что, если Моравянка захочет выйти замуж за его высочество? Собрать весь козырный расклад? Влюбленный артефактом чародей и фахан. Если бы такие карты пришли в ручки панны ван Диормод, она именно так бы и поступила. Адель обещала ей бусины. Хитрая интриганка. Ясна станет медовой королевой и женит на себе Мармадюка. Господин не отменял приказа, значит, Ясне придется именно так поступить. Она выйдет за чародея, безумно влюбленного в трактирщицу, Моравянка станет супругой Караколя и…
От этих ужасных мыслей девушка ворочалась в постели без сна до самого рассвета.
Утром Карл нашел ее в детской, где секретарша наблюдала за кормлением милашки Олеся. Выслушав отчет о прекрасном аппетите младенца от пани Футтер, господин увлек секретаршу в свой кабинет.
– Ты оказалась права, милая, Адель нас одурачила. – Он потер ладонями воспаленные глаза. – Не понимаю, как она добыла информацию, но все сходится. Я сообщил в канцелярию о загадочном поведении артефакта, мне ответили, что браслет может снять только тот, кто его надел. Значит, вчера Моравянка разыграла для нас с тобой представление с неудачной попыткой освободить чародея от украшения.
Похвала могла бы стать приятной, но Ясна слишком сочувствовала господину, который был расстроен. Нет, пожалуй, не расстроен, убит.
– Что рассказал вам Мармадюк? – спросила девушка.
– Проклятый шут морочит мне голову. Тут он помнит, тут не помнит, изображает из себя жертву. И, тысяча проклятий, вышние сферы его именно пострадавшей стороной считают. В ошибке обвинили меня. Адель должна предстать перед судом.
– Когда? – Ясна великолепно скрыла злорадство за встревоженным тоном.
– Сферы требовали скорейшего разбирательства, но мне удалось отложить его на несколько дней. После праздника, я надеюсь, у нас будет что предъявить во искупление проступка драгоценной Адели.
– Простите?
Секретарша растерялась. Господин и сейчас, зная, какая трактирщица злонравная интриганка, пытается ее защищать?
– Если Моравянка уничтожит ворота, которые стерегут медоточивые камни, вышние сферы ее простят. Понимаешь, милая? Адели всего-навсего нужно будет приказать Мармадюку.
– Но тогда ворота уничтожит он.
– Нет, милая. Чародей подчинится силе браслета, лавры отойдут владелице артефакта.
Караколь повеселел, но девушке это никакого удовольствия не доставило. Трактирщица выйдет сухой из воды, а она, Ясна?
– Обряд выбора супруга Медовой королевы, – напомнила секретарша.
– Его придется видоизменить. Ты, милая, будешь избавлена от необходимости принести свою молодую прелесть в жертву проклятому сластолюбцу Мармадюку. Королевой станет Адель. Помнишь, я говорил тебе, что слегка переделал под наши нужды древнейшее действо, описанное в фамильном фолианте?
– Там выбирали девицу в жертву каменному кругу, – кивнула Ясна.
– Именно. Обряд пройдет так: королеву принесут в жертву, оставят после положенных песнопений, опутанную янтарными нитями и… Нет, пожалуй, не голую, этой традицией можно пренебречь.
Секретарша согласилась, что да, лучше не обнажать.
Они еще долго беседовали в кабинете, строили планы, в том числе и того, как доставить проклятому Мармадюку неприятности. Чародей должен ревновать, страдать от безответного чувства. И, видит Спящий, очень скоро Мармадюк пройдет все семь кругов фахановой бездны.
Проснулась я в прекрасном настроении задолго до обеда, понежилась в постели, щурясь от яркого солнца. Теперь все будет по-старому. Трактир свободен от захватчика, никто не станет приставать ко мне с поцелуями, командовать, нашептывать непристойности и петь ардерские песни. Хорошо?
– Тетечки! – позвала я весело. – Вы где?
Судя по шуму, стенная панель гардеробной отъехала в сторону. Значит, родственницы ночь провели в библиотеке. Она у нас тайная, с замаскированной дверцей. Последняя тетке Гражине была без надобности, это Рузя не могла сквозь нее просочиться.
Я приветствовала теток и спросила:
– Нашли в фолиантах, почему с чародея браслет снять не получилось?
– Нет, – Рузя плотно задернула шторы и села ко мне на кровать, громыхнув костями, – везде пишут: кто надел, тот и снимает до заклинания-привязки, после обряда – тот, кто его совершил. По всему, ты, Адичка, только это сделать и можешь.
– А вот не смогла. – Я тоже вздохнула.
– И не надо. – Настроение Гражины тоже было прекрасным, она парила под потолком, нарезая круги вокруг люстры. – Пусть так все и остается. Грех? Глупости. Этот Мармадюк нашу Адичку под замком держать собирался, вот это и есть настоящий грех. Нет, если бы они, например, в браке состояли, тогда другое дело…
Я выбралась из постели, посетила ванную, оделась. Перевязала узел на переднике, потому что сперва в задумчивости расположила его на неправильной, замужней, стороне. Сама расположила! Вот ведь дурочка.
– Между прочим, – болтала Гражина, пока другая тетка помогала мне с прической, – ты, Адичка, опять кошмарами мучишься. Так жалобно сквозь сон кричала. Снилось чего?
– Не помню.
Кошмар? Что за глупости? У меня и снов-то никогда нет, настолько выматываюсь, что проваливаюсь в забытье, только голова встретится с подушкой.
В гардеробной я ненадолго задержалась, чтоб оценить подготовленный к празднику наряд. Многослойная синяя кружевная юбка, расшитый разноцветным стеклярусом лиф, в хороводе я буду смотреться прекрасно. Примерки не требовалось, Рузя никогда с размерами не ошибалась.
В общей зале как раз заканчивался завтрак, за большим столом разместились постояльцы, семейство Диего. Женихи девиц, слуги и горничные сидели за небольшими столиками у стен, еще один отвели для местных: человек шесть дровосеков молча работали челюстями, пан Рышард, сбежавший от супруги в трактир, с отвращением цедил из пивной кружки молоко. Гося с Петриком разносили блюда. «Работа спорится, хорошо ее Марек наладил», – подумала я с оттенком профессиональной ревности, спустилась по ступеням, поклонилась, представилась, пожелала доброго утра и приятного аппетита. Так положено, пусть гости привыкают, что в трактире одна хозяйка.
Повариха Марта, выглянув из кухни, поманила меня:
– Панна Моравянка, муженек вас заждался.
Это еще кто? Ну разумеется!
Когда я отодвинула занавеску и вошла, «муженек» первым делом посмотрел на узел моего передника, жалобно всхлипнул и предложил любимой присесть к накрытому столу. На завтрак у нас была каша, молоко и свежие, только из пекарни, булочки.
– За каким фаханом, – спросила я строго, – ты в трактир явился?
– Работаю я здесь, – объяснил Марек, поглядывая на прочих присутствующих, как будто за поддержкой, – о чем имеется бумага, заверенная в магистрате.
Прочие – Гося, Петрик, повариха, дочь ее прыщавая, две новеньких девицы и пан Рышард, выглядывающий из-за занавески вразрез трактирным законам – поддержку оказали.
– Да-да, бумага… Моравянка парня прогнала, но это же только из спальни… Мало ли, может, хлопец ее, Моравянку, как-то неправильно по ночам ублажал, кто этих пришлых знает…
Разозлившись, я стукнула кулаком по столу так сильно, что задребезжала посуда:
– Посторонние немедленно покидают кухню! Немедленно! Ты, Марек, на меня не работаешь, пошел вон! Гося, Петрик, в залу! Вы…
Как этих девиц-то зовут? Неважно! Все вон!
Меня послушались. То есть на самом деле это чернявый развил бурную деятельность: кого ущипнул, кого дружески по плечу хлопнул, извинился перед обидевшимся паном Рышардом, помог Марте прибраться. Я же, делая вид, что не злюсь, приступила к завтраку. Каша была холодной и слишком сладкой, булочки на вкус как глина.
– Адель, – проговорил Марек, когда я отодвинула тарелку, – ну прояви хоть толику милосердия. Я ведь люблю тебя, в разлуке страдаю.
– Это понарошку, не на самом деле.
– Любовь, может, и не настоящая, а боль вполне реальная.
– Мне что за печаль?
Мы помолчали, чародей несколько раз вздохнул, промокнул сухие глаза кружевным платочком. К слову, за ночь Мармадюк успел разжиться новой одеждой, судя по тому, что камзол был длинноват и узок в плечах – шитой на пана бургомистра. И платочек был с караколевой монограммой. Поняв, что сочувствия от меня не дождаться, чернявый решил зайти с другой стороны:
– О трактире, Моравянка, подумай. Лучшего работника, чем я, тебе не найти. Не хочешь, чтоб я тебя домогался – не буду, позволь только днем здесь подле тебя находиться.
– На здоровье, – холодно улыбнулась я, – в зале общей хоть до закрытия сиди, только за пиво платить не забывай. Мы гостям рады.
Пришлось на минуточку отвлечься: Марта с поваренком, закончив прибираться, пошли к себе, я поблагодарила за работу и попрощалась. На кухне мы остались вдвоем с Мармадюком. Он потоптался с другой от меня стороны стола, немножко подумал, спросил растерянно:
– Ты мне мстишь? За то, что я тебя в спальне запер? Прости… Если есть что-то, чем я могу эту вину искупить…
– Пожалуй, есть… – Выдержав торжественную паузу, я продолжила: – Отдай мне золотой кусочек оленьей шкуры, который ты припрятал, и будем квиты.
Удачно мне про чешуйку вспомнилось, очень удачно. Марек прав: он прекрасный работник, в таком качестве он трактиру нужен. Но если сейчас начнет юлить, изворачиваться, попытается оправдаться или скажет, что уже фаханьему принцу кусочек отдал…
Рука Мармадюка скрылась в кармане штанов, и через мгновение чешуйка лежала на скатерти:
– Изволь. Только не припрятал, этот фрагмент случайно в волосах запутался, когда мы с тобой в лесу волшебное превращение оленя наблюдали. Я прощен?
– Да, можешь остаться здесь работать на прежних условиях, – отвечала я рассеянно, размышляя о том, что золотинку нужно в носовой платок для безопасности обернуть, а я, кажется, его не захватила, кармашек передника пуст. – Но только днем, понял? Ночевать к пану Килеру ступай или…
– А давай, – вдруг предложил Марек, – мы прямо сейчас силу чар артефакта проверим? Проколи себе пальчик.