– А поцелуй? – напомнила я.
– Послужил наградой за удачно проведенную комбинацию. То есть чародей так, наверное, думал. Я так мысленно хохотал, Адель, когда вы целовались! Ха-ха!
Я жарко покраснела:
– Мармадюк все о прошлом вспомнил? Он ведь, наверное, вчера немало пану Килеру рассказал?
– Все, не все… Мармадюк – хитрый пройдоха, многое я бы отдал, чтоб мысли его прочесть. А фахана… да, развлек беседой, когда понял, что тот его в свою магическую лабораторию пускать не собирается. Такие, знаешь ли, подробности о житье-бытье с вышними феями изложил, что крысиный принц чуть в обморок не брякнулся. Фахан, Аделька! Чтоб ты себе знала, эту породу вообще мало что смутить может. Рассказать?
– Обойдусь.
Мой отказ услышан не был. Подробности. Да гори они огнем, если честно. Интересно, Болтун с нашими медоточивыми камнями в родстве не состоит? Они такие истории тоже обожают. Фу, гадость.
– И что теперь делать? – перебила я, как только удалось вставить слово.
– Помочь этому ненормальному силы свои вернуть и в каннибализме не замараться. – Браслет выпустил из глазок стебельки, как улиточные рожки, и ткнул ими в мою сторону. – Каннибализм – это такое извращение, когда существа других существ своего вида поедают. Вы с Мармадюком – оба люди, поэтому так называется. Если, например, ты Караколю достанешься, тогда…
– В вышних сферах человекоедение процветает?
– Ну это же фигурально, твоя сущность превратиться в прекрасный цветок… Погоди, погоди… Адель по прозвищу Моравянка, что-то мне аура твоя подозрительна… – Один из стебельков молниеносно удлинился, уколол меня в палец, спрятался внутрь пластины браслета. Вскрикнула я после, рассматривая запекшуюся корочку на месте ранки.
– Прижег, сразу прижег, – успокоил Болтун, – кровь для анализа понадобилась. Да, сам могу. Что, значит, невозможно? Высший артефакт, знаешь ли, это не рядовой лессер, а… Любопытненько… Что ты там Мармадюку наговорила? Волшебный эдельвейс темной королевы?
– И лотос, – призналась я. – Цветка было два, кажется. Матушка покойная так говорила.
– Понятно, – стебельки, их стало много, изобразили праздничный салют. – Знаешь, Адель, цветочных дев в этом мире, кроме тебя, еще парочка найдется, может, с десяток даже, но ни одну из них обе наши королевы одновременно не одарили. Хотя это тоже фигура речи. Не думаю, что Нобу и Алистер хоть какое-то дело есть до человеческих дел, или… Значит, так. Нам нужно как можно быстрее выяснить, кто и зачем нашему Мармадюку такой вкусный кусочек под нос положил. Рот закрой. Да, нам. Тебе тоже. Что значит – ни при чем? Случайно такими подарками людей не одаривают. Брось. Наврала тебе матушка покойница, не для здоровья. Ладно. Уберу стебельки, раз они тебя раздражают, лицо даже скрыть могу. Не надо?
Я давно потеряла нить разговора. Ладно, разберемся. У нас ведь дел других и нет вовсе. Кушать только хочется. Опять.
Я сказала, что хочу возвращаться домой, выслушала подробную инструкцию и, не дожидаясь пробуждения Марека, поднялась с травы и зашагала в направлении города.
Разберемся. Вместе? Ну, пожалуй. Только по отдельности. Про болтовню с Болтуном я чародею пока рассказывать не буду. Потому что осторожность нужна, всегда нужна. И если подумать, меня обмануть пытались, использовать. Как-то вовсе на искреннее отношение не похоже. Вот и я схитрю.
Значит, вчера Марек попытался в какую-то магическую лабораторию проникнуть, за тем в палаты ехать и согласился. Лаборатория… В ней Караколь, наверное, с вышними сферами общается. Не пустил. Я бы тоже не пустила. Ой, да кого я обманываю?
– Адель, подожди! – растерянный донельзя Марек догнал меня уже на дороге. – Что случилось?
– А я знаю? – изобразила я натуральное удивление. – Сидели с тобой, беседовали, тут ты зевать начал и уснул.
Марек посмотрел на солнце, потер глаза:
– Надолго? И ты меня разбудить даже не попыталась?
Я развела руками:
– Как добрая хозяйка, панна Моравянка позволила своему прилежному работнику отдохнуть.
– Мы, кажется, недоговорили?
– А я передумала, воспоминания твои мне особо не интересны.
Марек не обиделся, зато возжелал крошечный такой поцелуй, оплату за откровенность. Ну и что, что непроявленную. Он готов был, награды достоин. Я сообщила, что, во-первых, никаких поцелуев никому не обещала, а во-вторых, нечего ко мне при людях лезть, в городе уже, стыд какой.
– Доброго денечка, пан Рышард!
Горожанин нам поклонился, выдул в знойный воздух колечко вонючего дыма. Марек задержался возле рышардового крыльца, чтоб перекинуться парой слов.
В трактире на стойке меня ждал конверт, Гося с Петриком внимательно наблюдали, как я ломаю нарядную сургучную печать, достаю сложенный вдвое листочек.
– Чего там, панна Моравянка?
– Приглашение от бургомистра. Завтра в его хоромах торжественный ужин для гостей.
– Завтра?
Вбежавший в залу Марек успел услышать последнюю фразу, выхватил у меня листок, прочел:
– А почему я о приеме ничего не знаю?
– Может, тебя не пригласили? – предположила я невинно, забрала послание и пошла к себе, рассказать теткам. – Работайте, лентяи. Вон за тем столиком пан уже битый час в пустую кружку смотрит.
Гося захлопотала, я продолжала раздавать указания с лестницы:
– Петрик, как освободишься, сходи в лавку к пани Надельн, забери у нее отрез шелка, который я в прошлом месяце заказывала, и канитель к нему. Она знает. Перед моей дверью оставишь. Орыся, Зеня, тряпками у притолок пройдитесь, паутина скоро до пола свисать будет, не трактир, а таинственная пещера, только скелетов в цепях не хватает.
Скелет у меня как раз был, правда, без цепей.
– Что еще? Ах да, Марек, тебе наверх подниматься запрещено.
Гося сдавленно хихикнула, впрочем, немногочисленные посетители от нее в веселье не отстали. Пан, которому она успела поднести полную кружку, даже пиво расплескал. Ну да, слухи уже по городу распространились. Моравянка чародею отставку дала, за малые, так сказать, ночные старания. Он теперь у бургомистра спит. Несчастная моя репутация, ничего от нее не осталось.
Марек, пробормотав возражения, ринулся за мной, но я взбежала по ступеням и захлопнула дверь покоев перед его носом.
– Адичка? – удивились тетки.
Я рухнула на постель и все им рассказала.
Родственницы ахали недоверчиво, переглядывались, когда я закончила, Рузя тихонько проговорила:
– Получается, чародею ничто не мешало на Адичку артефакт нацепить.
От такой перспективы я заледенела:
– Ему, может, в голову такого не пришло.
– Большая ошибка, Адичка, соперника недооценивать. Всё ему пришло, в этой чернявой башке одновременно сотни вариантов развития событий выстраиваются. И такой там точно был. Он умный, этот Мармадюк, поверь. Когда ему кажется, что на него никто не смотрит, в его глазах такая древняя мудрость читается, такая усталость…
Рузя у нас известный романтик, чего не рассмотрит – допридумает. Но в этот раз я ей поверила, потому что и сама что-то такое замечала.
– И что мне теперь делать?
Гражина исчезла, опять возникла в комнате:
– Стоит перед дверью, молчит, глаза грустные, без древней мудрости.
– Знаешь что, Адичка, – сказала Рузя, – самое время деву в беде изобразить. Поплачь, вроде обиделась, пусть прощения попросит. Прости.
– И от себя не прогоняй, – поддержала ее Гражина, – когда заснет, ты с артефактом поболтать сможешь.
– Так, а на что обидеться? За то, что Марек меня в спальне запер, мы рассчитались. – Я достала из кармашка сверток.
– Заберу, – решила Рузя. – Зелье одно попробовать давно собиралась… На что? Чем нелепее причина, тем охотнее мужчина в нее поверит.
Она посмотрела на Гражину, та басовито хохотнула:
– Только сразу не прощай, не положено. Пусть вину искупит чем-нибудь. Рузька, что там у вас, кокоток легкомысленных, в заводе, цветы, драгоценности?
Маленькая тетка на «кокотку» привычно обиделась, родственницы стали ругаться. Я поискала в себе причину обиды, кажется, нашла – крайне нелепая, подойдет, – на цыпочках миновала гардеробную, приблизилась к двери покоев, прислушалась:
– Марек, ты там?
– Страдаю, – сообщил чародей после паузы, – сердце ноет.
– У меня тоже, от обиды.
– На меня? За что?
Не ответив, я всхлипнула.
– Аделька, – голос стал чуть громче, наверное, парень наклонился к замочной скважине, – скажи, чем я могу вину загладить, я все сделаю.
– Не зна-аю, – по щекам действительно потекли слезы, – зачем ты вчера целоваться ко мне полез? Сам говорил, что противно, а сам…
– Не говорил я такого! – почти крикнул Марек. – Ты, Аделька, что-то додумала и в это поверила.
Я разрыдалась:
– Обозвал меня чудовищем, смертью, обещал, что больше ни разу…
Испуганно охнув, я придержала ходящую ходуном дверь, Марек навалился на нее снаружи.
– Адель, любовь моя, судьба моя, прости, прости…
Шмыгнув напоследок носом, я вытерла ладошками слезы и деловито проговорила:
– Две песни на ардерском языке и один долгий спарринг.
Меня попросили уточнить.
– Чего непонятного? Именно это я и хочу в качестве извинительного подарка. Нет, это не эвфемизм, под спаррингом я именно тренировку в виду имела. А песни… ну мало ли какие у девиц нелепые желания могут быть.
Мармадюк пообещал все исполнить. Тетки быстро попрятались и не видели, как я открываю дверь, как ворвавшийся в покои чародей заключает меня в объятия и поцелуями осушает мои слезы. Стыд, Моравянка, какой стыд! Ни один мужик по-нормальному тобою не соблазнится, браслетами волшебными приходится к себе привязывать? Злыдня могла бы мне такие мысли нашептывать. Только приблуд рядом не было, ни одной. Потому что Марек рядом, вот почему.
– Есть хочу, – пожаловалась я, – а спускаться вниз – нет.
– Ты устала, милая, очень устала. – Марек повел меня в спальню. – Приляг, отдохни…
Ни капельки я не устала, прекрасно выспалась, а до камней священных прогуляться – невелика работа, но легла на постель, позволила чародею себя укутать. Капризная панна Моравянка, слабенькая, беспомощная. Приятная какая роль.