– В библиотеке спрячусь, – сказала Рузя, когда Марек побежал на кухню за обедом, – тихонечко над зельем своим поработаю.
– Чудесная мысль. – Я зевнула, поправила на груди покрывало. – Тетечка Рузечка, там скоро Петрик ткань нарядную принесет. Успеете до завтра что-нибудь из нее пошить? Прилично чтоб и без особых декольте, ну, солидная трактирщица средних лет, без кокетства и прочих глупостей. Пан Килер на торжественный прием меня пригласил, долго там гостить не собираюсь. Отмечусь для приличия, и все. Олеся еще навещу, если панна секретарша позволит.
Рузечка достала из-под савана растрепанный блокнотик с набросками, полистала:
– Три складки от пояса, юбка в пол, ворот высокий, канитель пущу асимметрично, чтоб внимания к груди не привлекать. Шелк хоть купила?
– Да, коричневый, – кивнула я, – а на отделку – бронзу, такую с прозеленью, под старину. Может, вдовью вуаль приколоть?
– Чтоб румяным личиком не красоваться? – тетка вздохнула. – Эх, Адичка, будь моя воля…
Про ее волю мы с Гражиной прекрасно все знали. Алое воздушное платье, многослойное, как распустившиийся цветок розы, обнаженные плечи в пене кружев, алмазные росинки на лепестках, золотые туфельки с тонкими алыми каблучками. Рузя исполнила этот эскиз в цвете почти десять лет назад. Сейчас показать не успела: Марек возвращался, тетке пришлось спешно скрываться в библиотеке. Гражина осталась, только стала прозрачной.
Парень поставил на столик у кровати поднос:
– Пани Марта желает хозяйке скорейшего выздоровления и передает ей свежий бульон для укрепления сил.
Для укрепления также требовалось кормить меня с ложечки. Будь я привычной Моравянкой, не преминула бы возмутиться, но была я Моравянкой капризной, слабенькой, послушной сильному доброму мужчине, поэтому ела вкуснейший бульон и пирог с угрем, позволяла промокнуть губы салфеточкой, морщилась от горячего, просила сначала на ложку подуть, хихикала оттого, как забавно Марек исполняет приказы.
Неужели любовь именно такая? Один любит, другой позволяет вокруг себя хлопотать? Не особо справедливо. Приятно? Пожалуй, но ненадолго. Завтра меня это все начнет раздражать, ложка с миской полетят в угол или в чернявую голову, а спальня будет оглашена моими воплями.
На десерт у меня был яблочный штрудель с сахарной посыпкой и кружка горячего глювайна, такой у нас варят только зимой или для больных.
– Ты меня опять напоить хочешь? – вдохнула я аромат пряностей, меда и вина.
Чернющие глаза наполнила скорбь:
– Беспочвенные и обидные подозрения, Аделька. От огромной своей любви дювалийское на ваши дикарские компоты трачу.
Отхлебнув, я передала глювайн страдальцу:
– Попробуй, жадина, я больше не хочу, на штрудель даже не рассчитывай, не поделюсь, хотя за волшебницу пани Марту… – Отщипнув кусочек, я засунула его в улыбающийся рот чародея. – Заслужил. Скажи, пища богов?
Десерт мы поделили примерно поровну, хихикали над пятнышками сахарной пудры на носах и щеках, поили друг друга из кружки. Марек спросил меня об отце.
– Не знаю, никто не знает. Маменька… Нет, это не то, о чем ты подумал, болван! Мутти приличной женщиной была! И очень, очень одинокой. Она хотела ребенка, так хотела, что однажды у нее появилась я.
– Что значит «появилась»?
– Так бывает, когда Берегиня о чем-то просит у вышних сфер, о чем-то действительно важном, эту просьбу обязательно исполняют. Мораве нужна была наследница, кто-то, кто сможет после нее берегиней стать. Маменьке отдали меня. Волшебные фаты принесли…
– Куда? – перебил Мармадюк, подавшись вперед. – В Лимбург? В этот трактир?
– Разумеется, нет. Просьбы не так работают. Нужно на священную гору подняться к тому самому озеру, через которое в наш мир феи выходят. Маменька туда паломничество совершила, как положено, искренне помолилась. И две прекрасные девы появились из озера с колыбелькой на руках. Сказали ей, как меня зовут, и предупредили, что младенец не простой, его пришлось росой с волшебного цветка напоить, иначе ребенок бы не выжил. Вот и все.
– Что значит «все»? Имена фей? Откуда они тебя взяли? Морава твоих настоящих родителей искать не пыталась?
– Имен своих волшебные панны не сообщили. – Я пожала плечами. – Откуда? Мутти решила, что меня в жертву темнейшей королеве в одном из горных поселений принесли. Там, знаешь, до сих пор такой культ Нобу процветает. Поэтому она и семью мою искать не стала.
– А ты сама не пробовала?
– Зачем? – хихикнула я. – Да и времени у меня на поиски не было. Берегиня постоянно на посту или после дежурств отсыпается. Мне тринадцать исполнилось, когда мама заболела и слегла, пришлось и трактир на себя взять.
– Неужели твоя мутти, – последнее слово парень почти выплюнул, – не видела, что ты совсем на тарифку не похожа?
– Мужчинам, наверное, неизвестно, что у всех младенцев после рождения голубые глаза, и появляются они на свет без волос? Когда пушок на моей голове потемнел и глаза стали карими, матушка уже настолько меня любила, что никому бы не отдала. Да и, сам подумай, что бы простые люди делали с ребенком с моими особенностями? Матушка, по крайней мере, могла меня от лессеров защитить.
– Золотой сковородкой и хрустальным ящиком, – пробормотал чародей. – Как Морава этот гроб с гор приволокла?
– Волшебные панны артефакты эти сами сюда прислали. Когда матушка домой вернулась, ящик стоял на чердаке, на крышке, прижатая золотой сковородкой, лежала записка, что оба предмета помогут цветочному созданию выжить, чтобы свое предназначение исполнить.
– А что за предназначение? Записка сохранилась?
На оба эти вопроса ответов у меня не было. Про послание можно было потом теток спросить, они ведь одновременно с артефактами в Лимбурге появились. Но в эту тему мне сейчас углубляться не хотелось. И без того расслабилась, болтаю с чародеем как с приятелем. Осторожность, Адель, прояви осторожность. Он тебе не друг, а хитрый интриган, ведущий свою игру. Ты тоже играешь.
– В сон клонит, – фальшиво зевнула я, – а ночью надо будет по улицам пройтись, чтоб приблуды не множились.
– Вместе пойдем, – решил Мармадюк, – пока отдыхай.
– Хороший какой хлопец, – сказала Гражина, вылетая из темного угла спальни, – хоть к ране прикладывай.
– Тетечка все время здесь находилась?
– Приглядывала, – согласился почти прозрачный сгусток тумана, – собиралась, если что, Рузьку на помощь звать.
– Не бойтесь, – широкая улыбка должна была маскировать то, насколько мне сейчас гадостно, – пока браслет на Мармадюке, он абсолютно безвреден.
– А ведь парень тебе нравится, деточка. – Рузя, шагнувшая через порог, не спрашивала, утверждала. – Очень нравится.
– И это ужасно. – Откинувшись на подушках, я натянула одеяло на голову, потому продолжала говорить приглушенно. – Моравянке нравится мужчина, который к ней ничего, кроме гастрономического интереса, не испытывает.
Костлявые пальчики погладили мою макушку сквозь ткань:
– Отчего же, чародей любит.
– Из-за браслета, и поэтому мне еще противнее.
– Хлопец, Петрик который, от портнихи сверток уже доставил, под дверью с той стороны лежит. – Донесся в мое укрытие бас Гражины.
– Не вставай, Адичка, – костяной стук отдалялся от кровати, – сама возьму.
– Отдыхай, деточка, мы с Рузькой в библиотеке посидим, там сейчас ножницы будут, иголки… Поспи…
Через некоторое время хлопнула дверь покоев, щелкнул замок, съехала в пазах и вернулась на место панель в гардеробной. Еще чуть-чуть подождав, я откинула с головы покрывало, бесшумно всхлипнула и вытерла ладонями мокрое от слез лицо. Как больно! Невыносимо просто. Если именно такова плата за жизнь, ну ее, такую жизнь, к фаханам. Сегодня же после патрулирования предложу Мармадюку браслет снять и моей цветочной плоти отведать. Только пусть пообещает потом теток не обижать. Да, о них расскажу. И Медоточие… Возьму клятву, что чародей с камнями что-нибудь сделает. И… приятного аппетита. Что сделает? То есть что он вообще может сделать? Передник по-женски повязать и мною притвориться? Так дух Медоточия не поверит. Он невинную панну хочет, а не болтливого мага. Нет, потерплю. До окончания праздника побуду любимой Мареком Аделькой, а когда ворота в фаханову бездну закроются, тогда и отдамся. То есть ну не в этом смысле отдамся, а в кулинарном… А берегиней кто после того, как я в чертоги пана нашего Спящего отойду, станет? Не годится. Значит, сначала мне дочь нужна. Мармадюк согласится потерпеть? Ой, для детей еще муж понадобится, влюбленный маг за другого не отпустит. Сам отцом стать согласится? Или, по старинке, у фейского озера ребеночка попросить? Хорошая мысль. Госе можно трактир подарить, Петрик пусть на ней женится, дочку тетки как нужно воспитают…
Нет, Аделька, ты совсем умом тронулась. Родного ребенка сиротой ради какого-то постороннего мужика оставлять. Драгоценную… Малгожатку. Да, ее именно так звать будут, Малька, Малечка, Малюся… Каким бы именем доченьку панны феи не наградили…
Я заснула и проспала до самого заката.
Глава 7Фаханова ловушка
Я стояла перед зеркалом, поправляя подол моего приличного парадного платья. Мармадюк заглянул в комнату, хлопнул в ладоши:
– Прекрасно ровно настолько, чтобы я здесь не мучился ревностью.
Вчера мы с ним пришли к соглашению: я отправляюсь на прием к бургомистру, он остается в трактире за хозяина. Беспроигрышный вариант с хозяйским статусом и в этот раз не подвел, Марек с радостью согласился. Мы вместе прогулялись по ночному Лимбургу, развеяли парочку приблуд и даже не спорили, кто где ночует. За целый день я так отоспалась, что согласилась разделить с магом свою кровать. Действительно разделить, на две половинки, волшебной золотой сковородкой. Марек еще потешался, что Спящий, если верить легендам, когда был еще человеком, использовал в подобных целях меч. С какой именно из своих жен, в легендах не уточнялось. Может, меча было тоже два. Я думала, Марек заснет первым, и я поболтаю с его артефактом. Отоспалась же, как было уже сказано. Ошиблась.