Наконец, толкнув белоснежную лакированную дверь, секретарша пригласила меня в детскую. Олесь уже ходил! Мальчик выглядел очаровательным пятилетним сорванцом, в голубом шелковом костюмчике, с золотистыми локонами и прекрасными глазами цвета весенней травы. Он подбежал поздороваться, боднул меня в бок, заливисто рассмеялся.
– Растет как на дрожжах, – похвасталась Ясна, – господин считает, что через несколько дней мы услышим от нашего проказника первое слово.
Олесь немножко поласкался, но быстро потерял к нам интерес, вернулся к сидящей в кресле кормилице. Пани Футтер, женщина выдающихся форм и вялого темперамента, едва ответила на мое «добрый вечер» и растянула на груди блузку. Мальчик устроился на ее коленях и стал есть. Я отвела взгляд. Олесь выглядел слишком взрослым для такого питания, от этого сцена показалась мне слегка непристойной.
Детская была великолепно обставленной и раз в шесть больше той каморки в трактире, где я собиралась поселить своего найденыша. Сваленные у стен игрушки поражали воображение обилием и дороговизной: кукольные домики, отряд заводных солдатиков, щелкунчики, плюшевые медведи, фарфоровые балерины в невесомых пачках, деревянные мечи, щиты, копья, лошадки-качалки, лошадки-каталки, лошадки-распотрошенные валялки. Впрочем, большинство игрушек носили следы варварского к ним отношения.
– Резвый шалун, – пояснила секретарша. – Сама увидишь.
Пока Олесь подкреплялся – а процесс, судя по всему, грозил затянуться, – Ясна пригласила меня в оконный альков, где нас ждал круглый столик с удобными креслицами, сервированный легкими закусками и вином. От вина я отказалась, хозяйка позвонила в колокольчик, велела слуге принести воды. Юноша в ливрее опасливо покосился на кормилицу с ребенком и отправился исполнять поручение. Олесь не только с игрушками безобразничает? Но Ясна на поведение слуги внимания не обратила, предложила мне попробовать кремовое воздушное пирожное. Я откусила и положила лакомство на краешек фарфоровой тарелки. Излишне сладко, да и перед ужином перебивать аппетит не хотелось. Мы поболтали, я рассказала, что дела в трактире обстоят прекрасно, в том числе и заботами Марека, заверила Ясну, что наш с ней договор о празднике Медоточия остается в силе. Говорить приходилось экивоками, потому что при кормилице. Секретарша улыбалась, но выглядела немножко рассеянной, как будто теоретическое замужество ее больше не интересовало. Странно… Это ее присутствие вышних персон от личных дел отвлекает?
Олесь закончил подкрепляться, спрыгнул с коленей пани Футтер. Женщина облегченно вздохнула, откинула голову и, кажется, задремала. Мальчик подошел к нам, Ясна потянулась к нему, чтоб приласкать, но сорванец стал вырываться, стол пошатнулся, графин с рубиново-алым вином упал, щедро заливая содержимым скатерть и мое платье.
– Псячья дрянь! – Вскочив, я безуспешно пыталась стряхнуть быстро впитывающуюся жидкость.
Секретарша бросилась ко мне с салфеткой, олененок звонко захохотал:
– Псячья дрянь! Псячья дрянь!
Да уж, вряд ли панна Ясна будет кому-то хвастаться первыми словами своего подопечного.
– Пустое, – попыталась я успокоить расстроенную девушку, – на коричневом пятна не будут заметны. Олесь, прекрати!
Мальчишка, бормоча так понравившееся ему ругательство, засовывал в рот одно пирожное за другим. Проснувшаяся кормилица потащила ребенка к себе, я отпихивала руки секретарши, слуга, вошедший в детскую с кувшином, испуганно наблюдал с порога вакханалию.
Шелк платья неприятно лип к телу, поэтому, когда Ясна перестала суетиться, я без возражений перешла в ее покои, чтоб умыться. В ванной около детской пани Футтер сражалась с вымазавшимся мальчишкой, покои секретарши находились чуть дальше по коридору. Квадратная спальня с узкой кроваткой, туалетный столик у окна, букетик фиалок в вазе, за ширмой – гардеробная ниша и таз для омовений. Более чем скромно. Настенное зеркальце отразило мое лицо в потеках размазанной пудры.
– Ужасно, – решила хозяйка, – раздевайся, Адель, своими силами мы пятен на шелке не выведем.
Она позвонила в колокольчик, в спальню вошла пара молоденьких горничных, так быстро, будто ждали за дверью.
– Помогите разоблачиться панне трактирщице, – скомандовала Ясна, – и чтоб за полчаса ее платье было приведено в идеальный порядок.
Во рту у меня все еще был неприятный сладковатый привкус крема, поэтому, выскользнув из коричневых шелков, я подошла к туалетному столику, на который поставила захваченный в детской кувшин. Вода была холодной, кроме прозрачных осколков льда в ней плавали какие-то листики и дольки кислых лимонов. Довольно освежающе. Горничные унесли платье, Ясна сокрушенно пожала плечами:
– Прости, Моравянка, дети всегда доставляют море хлопот. – Она посмотрела на мою нижнюю сорочку и слабо улыбнулась: – Хотя, если быть честной, в белье ты выглядишь гораздо привлекательнее, чем в своем странном наряде.
– Надеюсь, кроме нас с тобой, этой привлекательности никто не оценит, – хихикнула я, убирая с губ прилипший листок.
– Да уж… – Ясна присела на пуфик около туалетного столика и повела рукой, приглашая меня сесть на ее кровать. – Пани Футтер мы твоим неглиже тоже шокировать не будем. И Олеся… Правда же, малыш прелестен?
– Если не считать того, что буквально олицетворяет хаос и разрушение… – Я плюхнулась на кровать, нагнулась, чтоб поставить кувшин у ног и, сделав это, решила не разгибаться, прилегла щекой на твердую подушку. – Красавчик, эти локоны и зеленые глаза… Как быстро он растет… Знаешь, а я ведь, кажется, знаю, как будет выглядеть взрослый Олесь. Я видела…
Язык почему-то заплетался, но я во всех подробностях поведала секретарше о первой встрече с волшебным оленем, то есть голым мужчиной в плаще из оленьей шкуры, то есть не в плаще, а… Узкое личико девушки покачивалось перед моим затуманенным взором. Она кивала, но, кажется, не мне. Ливрейный лакей, вдруг оказавшийся в комнате, показал секретарше фарфоровую тарелку с пирожным, Ясна кивнула на кувшин. Чьи-то руки приподняли мои щиколотки, помогая удобнее устроиться на кровати. Вытянувшись во весь рост, я рассматривала разрисованный цветами потолок. Хозяйка этой спальни любит цветы и разбирается в травах. Куда она подмешала дурманящее зелье? Наверняка начинила им пирожное, поэтому крем показался мне неприятным. Да, в пирожном, недаром секретарша так испугалась, когда Олесь набросился на лакомства. Но неужели от крошечного кусочка меня могло так развезти? Значит, отрава была и в воде, кувшин которой я так легкомысленно выхлебала.
Девушка присела рядом со мной, тихонько зашептала на ухо:
– Не бойся, Моравянка, мы не причиним тебе зла. Помнишь, я говорила, что сегодняшний прием только для своих? Он еще более узкий, чем ты можешь себе представить. Гости-люди насладятся прекрасным ужином и музыкой, а для существ волшебных подготовлено особое развлечение. Для него нам нужна цветочная дева и влюбленный в нее маг.
Скосив глаза, я рассмотрела туманный силуэт секретарши и вполне четкую приблуду, свернувшуюся калачиком на ее голове. Злыдня пульсировала, питаясь чистейшими эманациями зависти и злобного торжества. Что за ерунда? В доме, полном чародеев? Ясна хихикнула:
– Я сказала «цветочная дева»? Нет, Моравянка, ты нам для представления не понадобишься, хватит твоего нелепого платья, чтоб другая изобразила предмет волшебной страсти Мармадюка. Хочешь возразить, что он распознает подмену по запаху? А вот и нет! Мне удалось создать духи, точь-в-точь повторяющие твой волшебный аромат…
Эти слова заставили меня дернуться, и вовсе не от мыслей о несчастном Мареке. Я вдруг вспомнила, как тетечка Рузя разбрызгивала над моей головой другие духи. Тогда я не обратила внимания, что родственница принюхивалась. Она быстро перестала, присела, чтоб поправить подол платья, но…
Мой жалобный стон был воспринят секретаршей превратно:
– Твой драгоценный чародей сегодня будет целовать другую!
Мне было ровным счетом на это наплевать. Тетка Рузя! Первый признак того, что неупокоеный дух превращается в духа злобного – то, что он начинает различать запахи. Именно на этом я подловила покойного Ласло, зловещего спутника златорогого оленя. Тетечка! Как же так?
Панна Ясна, решив, что достаточно надо мной покуражилась, поднялась с кровати и ушла. У порога злыдня, уже разросшаяся до ее размеров, выбросила к потолку щупальце маслянистого тумана. Там, где оно коснулось штукатурки, набухло пятно. Дверь закрылась, на меня сверху спланировала новая приблуда. Эта питалась страхом. Примитивный слабенький лессер, будь со мной сковородка… Меня окутал холодок подступившего страха. Я неподвижна, не могу пошевелиться, даже сковородка сейчас не поможет. Скоро весть о том, что Берегиня беспомощна, разнесется по округе, сотни злыдней набьются в эту спальню. Время шло, приблуда на моей груди раздулась как пиявка, ей было вкусно и безопасно. Вот ведь…
– Псячья дрянь! – закончил мою мысленную фразу звонкий мальчишеский голос.
Олесь быстро ко мне протопал, наклонив по-оленьи головку, боднулся, из локонов торчали вполне реальные золотые рожки. Злыдня лопнула, брызнув во все стороны маслянистыми сгустками.
Мальчик расхохотался.
– Вот ты где, деточка.
Пани Футтер появилась как раз вовремя, озорник, видимо, успевший проголодаться, с гастрономическим интересом ощупывал мою грудь.
– Фу, – сказала кормилица, хлопнув мальчишку по рукам.
Тот ее обозвал, женщина повторила шлепок уже ему по рту:
– Немедленно извинись.
К моему невероятному удивлению, Олесь послушался, сложил ладошки, поклонился.
– То-то же. – Пани Футтер накрыла меня одеялом. – И веди себя потише, иначе, ты знаешь, пан Килер отдаст тебя той фате, что гостит у нас.
Жестами мальчик показал, что ему этого совсем не хочется, показал на меня, потом на свои рожки, возбужденно залопотал. Женщина умилилась:
– Ты ж мой защитник! Конечно, я понимаю. – Она с кряхтением наклонилась. Подняла с пола кувшин, понюхала содержимое. – Дурман, нашу Моравянку хозяйка опоила. Не наше дело, да…