– Не тревожьтесь, Адель, – покровительственно сообщил фахан, – ваша оплошность уже исправлена. Моим людям, оснащенным необходимыми артефактами, было приказано развоплотить все потусторонние сущности в «Золотой сковородке». Сейчас, я думаю, отряд уже на обратном пути.
– Какой же ты мерзкий червяк!
Мой горестный вопль, должный разнестись на многие мили вокруг, оказался едва слышным.
– Сама подумай, – сказал фахан жестко, – разве могу я, такой замечательный и светоносный, взять в жены преступницу? Теперь ты чиста, призраки развеяны, в канцелярию я сообщу, что о них ты не имела никакого понятия. Чиста…
Карл расхохотался, у него это как раз получилось с эхом:
– Ясна! Доставь платье в мои покои!
Секретарша выглянула из-за перил:
– А куафер? Он слегка… покалечен.
– Дай ему денег и отошли прочь. Прекрасные кудри моей Адели не нуждаются в его услугах. Платье, девочка, и туфельки, достойные обнимать эти драгоценные ножки!
Одна из упомянутых ножек как раз сейчас собиралась заехать в пах его высочества. Но фаханы – это вам не примитивные лессеры, Караколь щелкнул пальцами и забросил мое безвольное тело себе на плечо.
– На чем я остановился? – Он шагал, я подпрыгивала. – О чистоте. Какое счастье, что ты чиста, Адель. Сейчас не о призраках, о них забыли. Я ведь подозревал мою Моравянку в еще больших грехах. Мы с Ясной решили, что ты притворилась неспособной снять браслет с Мармадюка, и думали так, пока не узнали… Ты не замечала, что в трактире за последние дни появилось больше пауков? Нет? Значит, мои волшебные шпионы прекрасно исполнили работу. Благодаря им я слышал все, что происходило в «Золотой сковородке», каждое словечко. Исключая, пожалуй, только произносимые твоей Гражиной. Теперь я знаю все: о том, что проклятый потаскун сам нацепил Болтуна, что последний вовсе не так нем, как мне обещали… Кстати, его я тоже не слышал.
Кажется, на меня вместе с чарами неподвижности набросили и что-то для молчания, потому что ответить я не могла.
Не то чтобы у меня нечто толковое для ответной реплики образовалось, ругательства в основном, но все равно обидно.
Глава 8Бал у принца Караколя
Спальня у бургомистра, а доставили меня именно в нее, была обставлена с королевской роскошью. Позолоченная огромная кровать на постаменте, застеленная черным бельем, мраморный камин и неприличное количество зеркал. Даже потолок оказался зеркальный, я немного полюбовалась отражением своей распластанной на постели фигуры и скосила глаза в сторону. Караколь смущенно потупился:
– Адель, поверь, тебе не стоит опасаться…
В комнату заглянул ливрейный лакей, и хозяин быстро укрыл меня до подбородка тяжелым золоченым покрывалом. За лакеем показалась вереница слуг, они внесли ростовый манекен с алым бальным платьем, молоденькая горничная торжественно, как драгоценность, показала фахану пару туфелек на атласной подушечке. Ясна, она тоже вошла, вполголоса отдавала распоряжения. Секретарша успела сменить наряд, теперь она была в ужасном коричневом платье, которое, видит Спящий, ей шло еще меньше, чем раньше мне.
Вела себя мерзавка как ни в чем не бывало, как будто страшных угроз ее господина не было вовсе. Где-то невдалеке зажурчала вода, моих ноздрей коснулся аромат нездешних благовоний. Мне готовят ванну? Пан Килер собирается меня собственноручно купать?
Но обошлось. Фахан сел в кресло у камина, его сгорбленную фигуру скрыла от меня трехстворчатая ширма, как и все в спальне, золоченая. Если бы его высочество вздумал запрокинуть голову к потолку, он, разумеется, без усилий смог наблюдать, как парочка горничных споро, в четыре руки обтирают абсолютно голую меня смоченными в горячей ароматной воде тряпицами. Но он не стал, я-то как раз за этим следила неотрывно. Меня обмыли, как покойницу, облачили в шелковое нижнее белье, горничных за ширмой оказалось уже четверо, они осторожно приподнимали мое неподвижное тело, поправляли ткань, не обменявшись при этом ни единым звуком. Я видела верхушки их крахмальных чепчиков и макушку секретарши, та стояла у края ширмы, наблюдая за процессом.
Алое белье, алые чулки, алые туфельки с тонкими золотыми каблучками, алое платье, пена кружев, точь-в-точь как на эскизе моей драгоценной Рузечки. Простите меня, тетечки, простите, что вас не уберегла. Одна из девушек осторожно промокнула мои слезы, другая расчесала волосы. Я смотрела наверх. Дорогая фарфоровая кукла, дожидающаяся в кровати свою хозяйку.
Горничные, закончив работу, отошли, Ясна их отослала и велела лакеям убрать ширму.
– Адель готова предстать перед гостями, милорд.
Голос секретарши был полон не злорадного торжества, а грусти и даже, пожалуй, смущения. Я отвлеклась от самолюбования. Девушка плакала, стараясь при этом, чтобы господин не заметил ее слез. Ревнует, но без злобы, обреченно. Экие ардерские барышни тюти, сама соперницу нарядила, да любая тарифка это алое великолепие в лоскуты бы разодрала и еще мне волосы повыдергала, благо я сдачи дать не смогу. А эта… Тьфу!
– Прекрасно, девочка, – решил фахан, мельком взглянув на меня, – ты знаешь, что делать дальше.
Слуги удалились, унося ширму, таз и мои лохмотья. Одна из горничных задержалась, подала секретарше плотную кружевную вуаль.
– Да, господин, – сказала Ясна, набрасывая ткань себе на голову.
– Духи?
Девушка, как сомнамбула, достала из кармашка знакомый мне флакончик, открыла притертую крышечку и щедро оросила свою грудь и плечи. Духи? А мне наврала, что там страшный яд. Нет, хорошо, что не яд; а вот врать – плохо. Пахло цветами, не особо, к слову, приятно. Но фахан возбужденно раздул ноздри и даже… Ну, то есть он не шагнул к ароматной секретарше, но все его тело выразило порыв. Понимает Ясна в зельях, не отнять. Ну же, дурочка, сама приблизься, Караколь не устоит, набросится. И вот в этот самый момент – целуй! Ты же этого хочешь!
Но ардерские панны, как я уже заметила, тюти. Секретарша спрятала в карман закрытый флакончик и прикрыла вуалью лицо.
– Ступай, милая, – велел Карл охрипшим от страсти голосом, – мы с Аделью присоединимся к вам чуть позднее.
Ясна уходила как на казнь, медленно, печально. Мне хотелось кричать: «Куда, дурочка? Что значит «позднее»? А если он здесь сейчас… перевозбужденный твоими треклятыми духами…»
Дверь за секретаршей бесшумно закрылась, мы с фаханом остались наедине. Караколь немного постоял, зажмурившись, потом, быстрыми шагами пересек спальню, раздернул оконные гардины, толкнул створки, свежий ночной ветерок ворвался в комнату. Когда густой цветочный аромат развеялся, Карл вернулся к кровати.
– Адель, – проговорил он серьезно, – я сниму с тебя заклятие неподвижной немоты, но сначала выслушай. Ты добрая, пылкая девушка, скорее всего, сейчас ты размышляешь, как помочь Мармадюку…
Размышляла я вовсе не об этом. Тетки, мои несправедливо упокоенные тетки. Не упокоенные даже, развеянные без права последующих воплощений. Я думала только о них. Отомщу тебе, поганый демон, отомщу! Тебе тоже не жить!
– Понимаешь, милая… – Точно так же Карл называл свою помощницу, и, кажется, сейчас тоже заметил повтор, поэтому запнулся. – Любезная моя Адель, Мармадель… Знаешь, этому беспутному чародею когда-то нагадали, что женщина с таким именем – его судьба. Нет, наверное, не знаешь… Неважно. Мармадюк, он недостоин чувств, недостоин помощи или защиты. Когда я решил, что ты, Адель, подчинила себе чародея при помощи браслета…
Он все говорил, и, хотя я не хотела слушать, его слова все-таки достигали сознания. Оказывается, вышние сферы не дозволяют обычным людям вроде меня использовать верховные артефакты. Это наказуемо. Начальство фахана собиралось подвергнуть меня суду. То есть… Нет, до сих пор собирается. Потому что Караколь всей открывшейся ему правды вышней канцелярии не сообщил. Не успел. Врет, наверное, на потом новости придержал. Неважно. Важно другое: Мармадюк про грозящее мне наказание осведомлен прекрасно. И что? Чародей не сделал ни малейшей попытки свою любимую Моравянку оправдать.
– Он притворяется, Адель, всего лишь изображает любовь. Пытается морочить головы одновременно всем. Ты спросишь, зачем, каковы планы Мармадюка? На это я могу лишь пожать плечами и ответить: «Они чудовищны». Скорее всего, этот мерзавец хочет одним ударом вывести из игры меня и заполучить твое тело. Но мы ему этого не позволим.
План фахана заключался в следующем: разбить лживое сердце Мармадюка.
Так себе план. Вообще дурацкий. Если чародей притворяется, его сердце жалкими муками ревности не перешибить. Позвольте! Мы же с Мареком опыт проводили, он целую минуту смотрел на капельку моей крови и не попытался меня сожрать. Да и какая разница? Ты, урод Караколь, родственниц меня лишил! Какие еще альянсы? Сдохни, тварь!
– Если ты согласна, Адель, закрой глаза.
Я послушно опустила веки. Пусть заклятие снимет, а там…
В дверь тихонько постучали, хозяин меня покинул. Разговор велся вполголоса, я навострила ушки. Чего там? Нет, ни словечка не слышно. Караколь вернулся к кровати:
– Мне сообщили, что Мармадюк только сейчас проник в дом и смешался с гостями. Странно, что так поздно. Что ж, милая, наш ход. Ты выглядишь вполне спокойной, но знаешь, я, пожалуй, не стану полностью снимать заклятия. Немного подчинения, послушание…
Он забормотал не по-нашему, повел руками.
– Псячья дрянь! – проговорила я громко и села. – Что в трактире?
– Прости? – от ругательства фахан поморщился. – Трактир? Наверняка уже зачищен от призраков, этих «страшных сестер»…
– Откуда ты знаешь о моих кошмарах? – перебила я, примеряясь, как поудобнее вцепиться зубами в выступающий над воротником сорочки кадык.
– Ты кричишь во сне, – улыбнулся Караколь. – «Страшные сестры хотят моей смерти!»
– И ты решил, что я боюсь своих теток?
Замечательный, продуманный до мелочей бросок не получился, тело конвульсивно дернулось и чуть приподнялись алые ноги. Псячья дрянь!