– Нет, – перебила я, – расскажи подробно, как Мармадюк моих… теток развеивал.
– Чего? Да не стал он этого делать. Он же тогда в тебя до смерти влюблен был. Как мог драгоценную Адельку расстроить? Вылечил. Как-как… кровью. Своей, больше живых там не было. Есть такое заклинание непростое. Теперь Гражина с Рузей от мармадюковой жизненной силы питаются.
Я облегченно выдохнула: значит, мстить я буду все-таки Караколю. Это проще. Причинить вред любимому я пока, при всем желании, не могла. Но пришлось бы, а так – нет. Хорошо.
– Когда-то очень-очень давно, – протянул Болтун, – знавал я одну взбалмошную девицу, которая точно так же, как ты, Адель, вслух думала. Ох, сколько она из Мармадюка крови выпила… Цветочек Шерези… Эх, времечко было! Чего там бормочешь? Месть? Наше крысиное высочество отправил своих егерей твою родню упокоить? Ну отправил, слышал их, мужиков несчастных. Жалобно так плакали, когда просили тетку Гражину им головы не откусывать. Мальчишка еще заливисто хохотал, когда… Так, я опять сбился. На чем мы остановились? Итак, страшные сестрички живы, то есть в порядке, Мармадюк после колдовства отдыхает, все трое беседуют. Рузя флакончиком взрывучим хвастается. Чародей к бургомистру идти даже не собирается, ему и так хорошо, скоро вернется Аделька, и они, обнявшись… Вот, кстати, тетки твои бабы абсолютно не добродетельные, ни одна ни пискнула, что до брака их драгоценной Адичке в постели обниматься с мужчиной нельзя. Но это так, к слову. Полночь на башне пробило, значит, мы в спальне находились и окно было открыто. В дверь трактира постучали. Открывать пошел Петрик, потом снизу прокричал, что-де пана Марека просят спуститься.
– Это были Олесь с кормилицей, – улыбнулась я. – Им удалось из бургомистровых хором сбежать.
– Точно. Потом суетливо очень стало. Мальчишка всех растолкал, поцокал по ступеням. «Псячья дрянь! – орал. – Маменька, там лессер!» Мармадюк едва успел его от Рузи оттащить, а у той флакончик с зельем отобрать. Познакомились, успокоились, пани Футтер о том, как тебя дурманным зельем напичкали, рассказала. Тогда чародей решил свою драгоценную Моравянку спасать. Рузя откуда-то мужской костюм достала, они с кормилицей в четыре руки спасителя снарядили. Мальчишка все время по комнатам за Гражиной носился, ему нравится с толстой тетей играть. Вот так, Адель, я очутился под кружевной манжетой. Все.
Прислонившись лбом к прохладному мрамору подоконника, я счастливо улыбалась.
– Нет. Не все, – спохватился Болтун. – Мармадюк еще в трактир возвращался. Мы минут десять прошли, он влюбленную чепуху себе под нос бормотал, обернулся, присвистнул и припустил назад. Как раз к финалу успели, чтоб рыдания егерей послушать. Там и без нас справились. Теперь точно все. Ах, да, Петрик прибавки просит. Остальные работники знакомство с твоей родней без проблем перенесли, а он заикаться стал и опасается, что по мужской части больше не сдюжит. Марек, то есть Мармадюк, предлагал из Лимба водицы хлебнуть, чтоб, значит, от неприятных воспоминаний… Он же именно так памяти лишился…
Я отодвинула гардину, за ней стоял чародей, наверняка уже некоторое время.
– Ты пряталась? Хотела побыть одна? Твоя привычка думать вслух напоминает мне одну девушку…
– Которую ты знал сто лет назад, – перебила я и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его в губы. – Спасибо!
Мармадюк, не ответивший на поцелуй, переспросил:
– За что?
– Неважно. – Я изо всех сил скрывала разочарование, а потом перестала. – Твоя холодность разбивает мне сердце, люблю тебя, Мармадюк, больше жизни, а ты с другими дамами танцуешь. Не возражай! Да, любовь наколдованная, но больно мне по-настоящему.
Мужчина, даже мысленно я не могла его сейчас назвать парнем, улыбнулся, вспомнил, что этот разговор у нас с ним уже был, только шиворот-навыворот.
– Кажется, теперь мне стоит опасаться за свою невинность?
– Разве она не осталась в глубокой древности с той самой бойкой девицей, которую я тебе напомнила?
Мы кружились в танце, движения которого казались мне слишком формальными, Мармадюк не пытался прижаться, держал меня на небольшом от себя расстоянии.
– Бойкой девицей? Ах нет, Адель, та девушка досталась другому. Кстати, у тебя точно такой же красноватый оттенок волос и… Прости, ты ревнуешь. Я не хотел…
Смена партнеров. Караколь дистанции держать не собирался, прижимал меня к груди, шептал на ухо, чуть не вдвое согнувшись:
– Будь осторожна, бедняжка, мы с Ясной придумали, как освободить тебя от заклятия.
– Чтоб наложить свое?
– Этот человек опасен. Мне удалось подслушать его разговор с фатой Флоризеей, память и сила Мармадюка в твоей крови. Как только вы останетесь наедине, он…
– И пусть!
– Ах, Адель, в тебе говорит сейчас не разум, а любовь, внушенная проклятым артефактом.
– Проклятый артефакт? – возмутился Болтун. – Пфф! Да крысеныш себе даже представить не может, какое это мастерство – управлять вами, бурдючками с питательной жидкостью, не простейшей болью, а целым букетом эмоций. Сколько рецепторов, сколько… Да вы еще слов для этих понятий изобрести не успели.
Мы с фаханом закончили круг в молчании и вернулись к своим партнерам.
– Ты целовал Ясну? – обратилась я к Мармадюку. – Когда думал, что она это я?
– Я так не думал.
– Ничего больше не интересует? – удивился Болтун. – Я бы, например, больше волновался от новостей, которые его крысиное высочество сообщил.
– То есть целовал ее вполне осознанно?
Музыка закончилась, я присела в положенном реверансе, партнер поклонился, тоже формально.
– Приличия соблюдены, ты можешь уходить, – маг посмотрел через залу, там рослую светловолосую красавицу уводила куда-то суетливая панна Ясна. – Фата Флоризея пообещала, что наш пан Шпильман к вечеру будет опять молодцом.
– Его заколдовали?
– Разумеется, но миннезингер знал, на что соглашался. К тому же фаханово высочество щедро заплатит ему за работу. Идем.
Я стояла как вкопанная, Болтун зловеще протянул:
– Не сопротивляйся, я же в случае чего такую эмоциональную бурю в тебе устрою, что… – В голове зашумело, стало жарко, браслет сдавливал мое запястье, раз, два, двенадцать, отпустил. – Да не целовал он крысу! Слышишь? Не собирался даже!
Нет? Тогда, пожалуй, можно и подчиниться. Я шагнула к поджидающему меня чародею, мы вышли через парадную дверь. Цокот моих золотых каблучков гулко разносился в огромном вестибюле. Мармадюк ступал бесшумно, его плечи, подчеркнутые безупречным кроем камзола, были напряжены. Он опасается нападения?
– Хорошо держится, – пробормотал артефакт, – но, кажется, из последних сил. Ты не поняла? Мармадюк неупокоенных призраков своей кровью повязывал, для полного истощения достаточно, но нет, ему еще несколько часов пришлось разной степени гадостности колдовство от себя отводить. Ты что, думала, эти дамы с господами в ваш Лимбург для простого веселья явились, на балу потанцевать и пялиться, как местные пейзанки хороводы водят? Нет, прослышали, что великий Мармадюк силы и память потерял, пришли убедиться, отомстить при случае. Он стольким вышним хвост успел прищемить…
Чародей пошатнулся, я схватила его под руку, шепнула:
– Потерпи, скоро отдохнешь.
– Нет, Моравянка, – отстраняясь, громко сказал чародей, – мой праздник в самом разгаре. Отдохнешь как раз ты! Ступай домой, бедная влюбленная дурочка, твоя забавная наколдованная страсть меня немало тяготит.
Обернувшись на глумливые смешки, я увидела нескольких вышедших вслед за нами гостей, хозяин, фахан Караколь, взмахивал огромными кожистым крыльями, паря у самого потолка.
– Но… – начала я жалобно, не в силах продолжить.
– Прости, – сказал Болтун, – хозяин велел на тебя чары немоты и послушания наложить. Как? Молча! Давай, Моравянка, на выход, правой, левой, волосы поправь, я хочу тебе за спину посмотреть. Молодец! Ох, что здесь сейчас начнется! Даже жалко, что не останусь поучаствовать. Но приказ есть приказ.
Чеканя шаг, я спустилась по ступеням крыльца к распахнутым дверцам знакомого экипажа. Рассвет и не думал золотить верхушки священных гор, все еще была полночь.
– В хоромах время гораздо медленнее идет, – пояснил Болтун, – вышние постарались. Поспеши, у нас почти получилось. Сейчас в карете я тебя в сон погружу, сладкий, без кошмаров.
Чудесное какое обещание. А сладость забвения смоет горечь обидных мармадюковых слов? Сотрет воспоминания о сладких поцелуях в полутьме лабиринта? Зачем он меня целовал, как будто прощался?
– Да залазь уже, Моравянка безмозглая! – прикрикнул браслет.
Фьють! Моя нога прошла сквозь металл каретной подножки, я ухнула в разверзнувшуюся передо мной бездну.
– Не успели… Бедная Мармадель, несчастный Мармадюк, ни в чем этом не виноватый я…
Глава 9Месть страшных сестер
В пестром колдовском мареве летела я недолго, семь-восемь «псячьих дряней», выкрикнутых скорее от удивления, чем от испуга. Приземлилась на блестящем паркете недавно покинутой залы, выругалась, каблучки скользнули по натертому воском полу, я за кого-то ухватилась, чтоб не упасть.
– Прости, – Ясна покачнулась под моим весом, – фата…
Она оглянулась на Флоризею, сидевшую с видом королевы всех обитаемых миров в массивном резном кресле, которое за время моего отсутствия перекочевало на обеденный стол. Фея была неподвижна, прочие гости у ее ног медленно, невероятно медленно танцевали, как будто плыли в вязком прозрачном киселе. Кстати, и слова панны секретарши, обращенные ко мне, звучали чрезвычайно низко и растянуто.
– Пусти, – оттолкнула я девушку, – тебя злыдня гложет.
Мой дробный лепечущий голосок был похож на крысиный писк.
– Твое время еще под тутошнее не подладилось, – сообщил Болтун.
– Злыдня? – переспросила Флоризея гулким басом. – Так необразованные тарифские пейзанки называют лессеров?
– Вельможные маги! – запищала я. – Избавьте панну секретаршу от напасти! Вам ведь это не сложно.