городами, а не напрямую. Они, вельможные фаты, столько всего для меня сделали, словами не описать, даже оленя из угодий светлейшей Алистер в наш мир отправили мне на замену. Все, моя служба закончилась. Сейчас я быстренько кровь себе чуточку отворю, они в свои драгоценные седалища мои волшебные эманации соберут, и я превращусь в обычную панну. И браслет сам собой снимется непременно. Он же только на Берегинь настроен.
Правду Болтун говорил, редкостные дуры в вышних сферах обитают. Кто в эти байки вообще поверить может?
Я внимательно слушала, кивала, потом сложила перед грудью руки в молитвенном жесте:
– Не хочу в простые панны, хочу под венец с любимым Мармадюком. Драгоценные вельможные фаты, вы же можете нас обвенчать по-быстренькому? Мне счастье, ему – пожизненное в этом воплощении наказание. Моем воплощении. Марек как овдовеет, освободится.
Меня обозвали плохими словами. Мармадюк – преступник и должен быть наказан. За что? Ну… это ведь наверняка он моих настоящих родителей жизни лишил, для надежности. Что значит, «сомневаюсь»? Вышний суд со всем разберется. Вельможных фат именно для ареста преступника сюда сейчас прислали. Зачем они тогда вместо ареста над невинными девами куражатся? Так я все не так поняла! Они нас с Ясной защищают от этих мерзавцев!
Я изобразила лицом тупую неколебимость. Нет, нет. Нет!
– Идиотская история, согласен, – болтал Болтун. – Скорее всего, канцелярия Мармадюку в вину эти похищенные цветы ставит. Болван! Он же ими даже не воспользовался! Но скажут, что он специально тебя росой накачал, чтоб после побега силы себе вернуть. Уж эти леди черно-белые постараются. Лимб? Скажут, случайность… Брок? Его-то на суд даже не позовут. Плохо дело, Моравянка. То есть тебя мы попробуем отыграть, но…
Фаты развернули свои троны спинками к публике, зашушукались. Болтун, разумеется, подслушивал, а я гладила черные волосы мага Мармадюка, он поймал мою руку и поцеловал ладонь.
– Как ты мог? – шепнула я. – Они же страшные уродины.
– Между прочим, – артефакт завибрировал, – пока вы тут предаетесь невинным тактильным утехам, крыска временем распоряжается с пользой.
Бросив ревнивый взгляд в сторону другой парочки, я узрела странное сплетение тел и трепет фахановых крыльев.
– Это не то, о чем ты, Моравянка, подумала. Панна Ясна пытается путы на господине перегрызть.
На мгновение из кожистых складок показалось личико девушки, по ее подбородку текла кровь. Молодец какая! Я-то своего освободить даже не попыталась. Может, палец себе прокусить? Пусть попьет, силой напитается?
– Мармадюк хочет, чтоб ты сейчас как можно дальше отсюда оказалась, – сказал браслет. – Он за все свои прегрешения и перед судом, и перед обиженными им фатами ответит. Только бы ты, Моравянка, в безопасности оказалась. Ой, ой-ой-ой! Аделька, феи сейчас маневры крыски заметят!
Цветочные троны как раз медленно разворачивались.
– А ведь я вас признала, – сказала я радостно фате Асмодии, – вы же пани Новак, плетельщица наша, пастуха пана Ежи соседка.
Мармадюк от этих слов вскочил на ноги, но на него я не смотрела, и поинтереснее зрелища бывают. Например, когда прекрасное, гладкое, как полированный оникс, тело корежится, сбрасывая наколдованный морок, и в лепестках цветочного трона оказывается голая отвратительная старуха с клочковатыми седыми волосами, отвислыми грудями и торчащими, будто обглоданными, мослами бедер. Уродина!
– А это, – продолжала я скалиться, – стало быть, обещанная сестрица из Замбурга?
Флоризея визжала, бестолково махала руками в попытках удержать волшбу. Они действительно оказались близнецами, ужасные сестры, являвшиеся мне в кошмарах. Да, прекрасные панны-феи часто выглядят именно так, мне мутти рассказывала. Морок, личина, которую кто угодно снять может, стоит только правду рассмотреть.
– А я, – мой голос приобрел плаксивые нотки, – жалела еще вас, кружева ваши отвратительные покупала, горожанам не верила, думала, наговаривают на бедняжку.
Страдания мои никто не разделял, не до них было. Фаты так энергично дергались на своих тронах-плотиках, что те наконец перевернулись и старушки теперь захлебывались в мутной водице волшебного пруда.
– Какой кошмар. – Мармадюк поднял меня за плечи, поцеловал в краешек губ. – Ступай, милая, обязанности свои перед Лимбургом исполни. Танцуй в медовом хороводе, прими королевский венец… Караколь!
Ясна стояла поодаль, тяжело дыша, фахан отбрасывал от себя невидимые нити:
– Ты все еще в сетях!
– Потерплю, – маг криво улыбнулся, явно преодолевая боль. – Убери девушек.
– Нет! – воскликнула я.
– Нет! – орала, пытаясь вывернуться из цепкой фахановой хватки.
В ушах свистел ветер, перед глазами мельтешили прекрасные виды зеленеющих в рассветных лучах предгорий.
– Не противься, Аделька, – увещевал Болтун. – Маги без нас со всем разберутся. А здорово ты феек отвлекла, эпично даже, обязательно история об этом в легенду превратится. Пани Новак, плетельщица! Мармадюк небось там сейчас все из желудка наружу извергает… Нет, не дергайся! С ним все в порядке! Лучше в сон тебя погружу ненадолго, в сладкий чудесный сон…
Я раздернула занавески, улыбнулась яркому лику пана Солнца. Мы в карете. Ясна дремлет на противоположном сиденье. Личико бледное, уставшее, кровь на нижней губе подсохла, лессер пульсирует у горла жирной змеей. Ничего, тютя, мы тебя скоро в порядок приведем, будешь опять здоровенькой крыской.
А я есть хочу, сосисок с тушеной капустой, маринованной в уксусе репы, пива и яблочный штрудель на десерт. В животе заурчало. Дюжину сосисок и две пинты пива.
– Почему ты не заснула? – обвиняюще вопросил Болтун.
– Ты плохой артефакт подчинения? – предположила я. – Или цветочную деву Берегиню сложнее заколдовать? Вдруг у меня… рецепторы по-другому, чем у прочих, устроены?
Браслет нагрелся, остыл, завибрировал, уверенно сообщил:
– Обычная ты, Моравянка, влюбленная девица. А я, напротив, велик и неординарен.
Мы почти приехали, копыта лошадей уже выбивали дробь на городской брусчатке, мне пришлось отвлечься от беседы, отвечать на пожелания доброго утра знакомым, высунувшись в окно.
– Моравянка, – позвал браслет, – ты о чем сейчас думаешь? Просто… ну, странно это. Другая девушка на твоем месте в истерике бы билась после всего, что ночью произошло, а ты, как будто… Спокойна?
Я не ответила. Спокойна? Разумеется, псячья дрянь! А как иначе? Будь Берегиня трепетной девицей, до своих лет не прожила бы. Все во мне есть: и ревность, и страсть, и тревога, только спрятаны глубоко. Еще радость присутствует, оттого, что тетушек своих драгоценных скоро увижу. Сначала я выпущу ее, радость, расцелую гладкие косточки рузиных щечек, постою в прохладном мареве Гражины, улыбаться буду, одновременно рыдая от облегчения. А потом… потом выпущу из себя все остальное. Но не сейчас.
Растерянность Болтуна была приятной. Съел, вышний балабол? Вот такие в Тарифе девы обитают, не твоим старым знакомым чета! Цветочек Шерези! Времена у них были! Другому еще досталась! Урод, наверное, какой-нибудь… Не такой, как ужасные сестры, но…
– Сердцебиение участилось, – сообщил артефакт. – Так о чем думаешь?
– Прибыли.
Кучер дверцы мне не открыл, да я и не ждала, сама спрыгнула на брусчатку перед трактирным крыльцом. На нем стоял Петрик.
– Панна хозяйка! – Хлопец выронил из рук трубочку, закашлялся, едкий дым не в то горло пошел.
– Курить вредно, – раздавила я трубку золотым каблучком. – А пану Рышарду передай: еще раз тебя табаком угостит, в гостеприимстве «Золотой сковородки» ему будет отказано.
– Так его, Аделька, – весело поддержала Франчишка мясникова, направляющаяся куда-то мимо нашего заведения. – Платье у тебя какое! В нем в хоровод станешь?
Покачав головой – нет, разумеется, переоденусь, – я прикинула, что панна Богуслава идет в сторону их лавки, это как раз не удивительно, но вышла девушка явно от задней калитки трактира.
– Шляпу съем, – протянул Болтун, – если белобрысому Петрику нынче ночью от щедрот этой девицы не перепало.
«Не съешь, – подумала я. – Во-первых, есть тебе нечем, а во-вторых, точно перепало. Когда Франчишка обернулась к нам от угла улицы, от ее с Петриком переглядываний можно было с десяток трубок раскурить. Скоро будет свадьба. Эх, жаль, такого работника справного пан Богуслав от меня получит. И Марека я лишилась. Лорда Мармадюка, в которого превратился пришлый балагур, в трактире за стойкой вообразить даже не получится. Эх…»
– Пусть панна хозяйка не тревожится, – сказал хлопец, – Франичка знает, что «Золотую сковородку» я не оставлю.
– Ты, Моравянка, опять вслух думаешь, – хихикнул Болтун.
Петрик продолжал:
– Как поженимся, своим домом жить станем, не у Богуслава. Пани-призрак-огромная говорит, тот пустырь, что за пивоварней…
– Тетка Гражина вас застукала? – улыбнулась я.
– Не так чтобы… – Хлопец покраснел. – После уже, когда Франечка… Пани-призрак-большая добродетельная очень женщина… была… Была женщина… Добродетель и в посмертии при ней. Бесстыдник, говорит, бесштанный, чтоб немедленно под венец! Тебя, говорит, блудодея круглозадого, придушить мало, но прощу. Вот страха натерпелся, захотел мужскую силу свою проверить… Вот. Если начистоту, так от ее упреков мне еще страшнее стало, потому вот трубку… Штаны сначала надел. Больше ни в жизнь пакость эту в рот не возьму! Не штаны, табак…
Мне едва удавалось сдерживать смех, артефакт себя не ограничивал, хохотал. Я похлопала Петрика по плечу:
– Не бойся, мои тетки абсолютно безвредные.
– К тому же пребывать в нашем мире им осталось недолго, – добавил Болтун.
Я решила пока не уточнять:
– Петрик, не стой столбом! В карете панна секретарша, помоги ее в дом завести.
Хлопец повозился в экипаже и вынес хрупкую Ясну на руках:
– На кухню или в хозяйские покои?
– Наверх, ко мне. Потом спустись и принеси сковородку. Разбираться с лесерами будем.