И пан Легион, поднявшись из кресла, сгорбившись, заковылял в исчезающий туманом коридор лабиринта.
– Прощайте, – сказала я. – И спасибо.
С Ясной мы проснулись одновременно, щурились на солнце, поднимались с утоптанного пятачка земли в центре медоточивых камней.
– Не поседела, слава пану Спящему, – выдохнула я, разворошив русые волосы девушки. – А то, знаешь ли, бывали случаи. Что тебе показали?
– А тебе?
Я вкратце пересказала.
– Меня по всем моим неприятностям проволокли, – призналась подруга. – С самого детства. А еще… ну… В общем, я со стороны посмотрела на то, как с Караколем себя вела.
– И что?
– Дура я была, жалкая дура. Нет, Адель, его высочество ни в чем не виноват, он добрый и умный, и самый прекрасный мужчина в любом из миров.
– Только ты ему об этом пока не говори.
– И не собираюсь. – Яська улыбнулась. – Давай лучше о твоих делах думать будем.
– Думать? – Я рассмеялась. – Ну попробуй, тоже мне, ардерская задавака.
Куда там думать! Как только хороводные королевы переступили воображаемые ворота медоточивого круга, грянула музыка, толпа горожан подхватила нас на руки и так, над собою, понесла в город. На площади стояли накрытые столы, ломящиеся от яств, цветочные гирлянды вздрагивали от громкой музыки и топота танцующих. На возвышении в кресле сидел пан бургомистр в парадном камзоле, справа от него чуть пониже – две прекрасные фаты, а слева пустовали троны цветочных королев. Нас с Яськой несли к ним.
– Стоять! – зычно прокричала я. – Где моя сковородка?
Толпа замерла, люди засуетились, звонкая «псячья дрянь!» Олеся перекрыла гомон.
– Панна Моравянка. – Макушка Петрика вынырнула в районе моего плеча, и пальцы привычно ощутили прохладу золотой ручки.
– Поставьте меня! – скомандовала я и, поигрывая сковородой, пошла к возвышению по узенькой тропинке, которую образовывали для меня расступающиеся горожане. Ясна шла следом, я чувствовала ее присутствие. Карл растерянно моргал и пытался подозвать к себе верную помощницу, но она эти попытки игнорировала.
– Поздравляю, пан бургомистр и добрые горожане, с праздником Медоточия, – сказала я, приблизившись к возвышению. – Этот год был непростым, но интересным. Мы познакомились с новыми людьми и нелюдями, кого-то любили, кого-то ненавидели, узнали, что нами руководит фахан… Да, да, панство, троекратное ура и качать пана Килера! Тем более что вельможный пан наши исторические камни рушить передумал!
Караколь сдавленно пискнул, когда толпа вознесла над собой его долговязую фигуру. Я же, пользуясь тем, что основная масса людей сместилась в сторону, запрыгнула на постамент. Бесед разводить не стала, не до них. Огрела белобрысую Флоризею, пнула Асмодию, приложив сковородой по точеному носику, сразу ставшему крючковатым. Ясна и тут не от меня не отстала, вцепилась в белоснежную гриву феи, зашипела:
– Проклятая низкая тварь… кокотка… засунь своих лессеров себе…
Помост подломился, наша четверка, нет, пятерка, если считать Болтуна, рухнула внутрь дощатой коробки.
– Каков вокабуляр! – веселился артефакт. – Еще наподдай! Нет! Придумал! Пани Новак и сестра ее из Замбурга! Старухи!
– Это неправильно, – я опустила сковородку. – Ясна, осади.
Феи – нет, скрюченные жалкие тетки, – пытались спрятаться за обломками. Крыска обернулась ко мне, тяжело дыша.
– Что неправильно?
– Мы не должны этих фат прилюдно позорить. Тем более старость как бы уважать положено, даже если она не особо почтенна. Они действительно гадкие, но… – Я посмотрела на Асмодию и Флоризею. – Я, Моравянка, Берегиня вольного Лимбурга, изгоняю вас. Убирайтесь и не возвращайтесь больше никогда. Пройдет время, сменятся поколения, но в каждом из них, слышите, в каждом, будет человек, который вас сюда не допустит!
– Она чародейка! – прошамкала Асмодия. – Почему женщина…
– Почему ты этого раньше не заметила? – Сестра влепила ей затрещину. – Идиотка!
– Потому что я не маг, – бормотала я, по сломанным доскам карабкаясь наверх и помогая подняться Ясне.
Она осмотрела площадь, увидела, что пан Килер отбивается от народной любви, стремясь к своей помощнице, сладенько улыбнулась и, бросив мне: «Аделька, встретимся в трактире», спрыгнула с другой стороны и скрылась в толпе.
– Болтун, женщин-магов ведь не бывает?
– Значит, будут, – ответил артефакт шаловливым контральто. – Особенно, если они с младенчества впитывают в себя чародейскую силу лорда Мармадюка.
– Чего?
– Мало того что ты первая женщина-чародей, ты еще единственная, кого намагичили колбасками. Упс… Не шатайся! Неужели до сих пор не поняла? Брок, тот самый цверг-артефактор, переплавил силу Мармадюка… Вот так, хорошо. Дыши. И гроб твой хрустальный – тоже его работа. Мне пока непонятно только одно – каким образом оба его изделия у тебя появились. Сластолюбивые феи вряд ли… У теток спросим. Пошли в трактир. Самое время неупокоенных упокаивать и последние тайны узнавать.
Меня от разнонаправленности обуревающих чувств в лоскуты могло разорвать. Тетки? Упокоить? Скорбь. Артефакты? Любопытно. Мармадюк? Как ты там, любовь моя? Колбаски? Я б поела. Караколь?
– Ну вообще не до тебя, то есть не до вас, вельможный пан.
– Где Ясна? – Не обиделся фахан и придержал меня за плечи. – Ты избавила ее от лессера?
– Ну раз ты не смог, – огрызнулся Болтун своим потешным контральто, – слабым женщинам приходится.
Я вырвалась, пошла дальше, а браслет все не унимался:
– А начальство твое бесценное мы поколотили! Да! Обеих! Пусть все зловредные феи помнят, что на любую из них у нас сковородка найдется! Понял? Суд наш скорый и справедливый! И… Сковородка судного дня!
Глава 11Я всем вам покажу!
Где-то и когда-то, потому что в волшебных пределах понятия пространства и времени не значат ровным счетом ничего, беседовали двое могучих магов. Один из них, выглядящий постарше и чуть ниже ростом, опирался локтями на ажурные перильца балюстрады, другой сидел на них, болтая в воздухе босыми ногами. Внизу под балюстрадой несла свои воды призрачная река, иногда называемая рекой Забвения, над головами мужчин мерцали звезды.
– Ты не сделал ни малейшей попытки оправдаться, Мармадюк. На тебя это не похоже. До самого вынесения вердикта я ждал, что ты начнешь торговаться, вытащишь из рукава парочку козырей и перевернешь ситуацию к своей пользе.
Молодой маг невесело улыбнулся:
– Для этого мне нужно было хотя бы представлять, в чем именно эта польза заключается. Однажды вы, учитель, сказали, что единственная настоящая смерть для мага – скука. Кажется, я уже умер. А для покойника, знаете ли, безразлично, в чем именно его обвиняют и как собираются наказать.
Лорд Этельбор покачал головой и, ловко запрыгнув на перила, уселся рядом с учеником:
– Однако ты постарался, чтоб почтенный вышний суд не заинтересовался некоей тарифской панной. Или мне стоит называть ее твоей вдовой? Ну же, Мармадюк, рассказывай.
Черные глаза молодого мага подернулись грустью:
– Единственный урок, который я вынес для себя: слова все только опошляют. Первый взгляд, как кинжал, пронзающий грудь… поворот головы, улыбка… И все, ты повержен…
– Оставь романтику менестрелям. – Этельбор протянул руку, сорвал с небосвода крупное зеленое яблоко и с аппетитом откусил. – Начни с начала, с того момента, когда решил обмануть судьбу.
– Ну что ж… – Мармадюк повторил жест учителя, полюбовался горстью птичьей вишни в своей ладони. – Никакого обмана я не планировал, если начистоту. Мне было скучно. Любимый учитель занимался своими делами в каких-то дальних пределах, я достиг, казалось, всего чего хотел и мог, друзья… Меня ничто уже не радовало. Судьба? О ней я думал меньше всего. Святые бубенцы, какие еще предсказания? В драгоценной Ардере уже даже перестали называть новорожденных девочек Мармаделями. Ну, разумеется, и я этому поспособствовал, время от времени являясь в человеческий мир. Какая скука! Политика, интриги, развлечения… Закончив свое очередное земное воплощение…
– В Ардере правит сейчас ветвь Тигардена? – спросил Этельбор.
– Да, и вполне успешно. Толковый разумный король, добрая королева, целый выводок наследников.
– Прекрасно. Продолжай. Ты закончил веселиться на должности королевского канцлера и заскучал. Именно в это время появилась она, твоя предсказанная Мармадель?
– Об этом я не знал, впрочем, если бы до меня даже дошли какие-то слухи, не уверен, что поступил бы иначе. Я хотел чего-то свежего, неизведанного, новой жизни. Забыть, пройти заново все ступени. Река Забвения! Учитель, вы же меня знаете. Разве великий лорд Мармадюк мог просто потихоньку покинуть сцену? Я хотел уйти на пике, оставить после себя аплодисменты и восторженный рокот толпы. Тогда мне в голову пришла идея чудесной эпохальной каверзы.
– Цветы наших владетельных фей?
– Именно. Это казалось таким сложным делом. Пфф… Проще простого. Охраняемые тщательнее оружейных, королевские сады открывали свои ворота по первому ласковому слову. Флоризея и Асмодия, бессмертные глупышки… Волшебные леди нашли меня у подножия цверговых холмов, куда я направлялся после каверзы, чтоб начать новую жизнь. Я вручил обеим по цветку, сказал, что, к прискорбию, ответить взаимностью не могу… Предсказание… Лишь Мармадель сможет растопить холодное сердце Мармадюка… Каким же я был болваном, учитель! Именно в этот момент в прекрасных головках зародились мысли о мести. Но тогда… Неважно. Оставив безутешных фей, я о них больше не думал. Старина Брок согласился мне помочь, поворчал о том, что мы, маги, все как один, сумасшедшие, и отколол волшебным долотом большую часть моей силы. Сказал, что переплавит ее на что-нибудь полезное, раз я для нее применения не нашел.
Этельбор негромко хрипловато рассмеялся:
– Наш хозяйственный цверг.
– О, до этого тоже дойдет речь. – Мармадюк бросил в воды Лимба вишневую косточку. – Я сиганул со скалы в новую жизнь, забыл вообще все и выбрался на берег юным болваном.