– Ты заметила, сколько у него лошадей? – спросил он. – Шесть, не считая запряженных в повозку.
– И что это означает?
– Хотя бы то, что мельницу охраняют шесть человек.
– Слишком много?
– Слишком.
Неожиданно Алкуин остановился, будто его неожиданно осенила какая-то мысль, затем вернулся и, удостоверившись, что никто их не видит, перелез через изгородь, прошел на скотный двор и начал что-то искать в дорожных сумках, повозке и разбросанной по земле соломе. Стоя на коленях, он позвал Терезу. Девушка подбежала и вытащила вощеную табличку, полагая, что нужно сделать запись, однако Алкуин отрицательно покачал головой:
– Ищи такие же зерна, как те, которые я тебе дал.
Они ползали среди навоза, но вдруг на мельнице раздался непонятный шум, и они предпочли побыстрее скрыться.
В аббатство они вернулись промерзшие, но быстренько отогрелись горячим супом. Алкуин торопился вернуться к работе, однако Тереза попросила сначала навестить Хооса. Алкуин уступил, и они направились в больницу.
Их встретил уже знакомый монах, однако его всегда улыбающееся лицо сегодня было встревоженным.
– Рад вас видеть. Вам передали сообщение?
– Нет, а что случилось? – спросил Алкуин.
– Ради Бога, пойдемте скорее. Два новых больных с теми же симптомами.
– Гангрена ног?
– У одного уже начались судороги.
Мужчины поспешили к агонизирующим пациентам – отцу и сыну, до болезни работавшим на лесопилке. У отца почернели также нос и уши. Алкуин попробовал поговорить с ними, но они бредили и несли какую-то чушь. Он велел немедленно дать им слабительное.
– И пусть пьют молоко с угольным порошком – столько, сколько смогут.
Оставив монаха готовить препараты, Алкуин и Тереза пошли к Хоосу, однако кровать его оказалась пустой. Они поспрашивали других больных, но никто не знал, куда он делся, посмотрели в отхожем месте, в соседней трапезной и внутреннем дворике, где прогуливались те, кто шел на поправку. Хооса нигде не было, он исчез.
– Но этого не может быть, – жалобно сказала Тереза.
– Мы его найдем, – пообещал Алкуин, хотя и не представлял, как.
Он посоветовал девушке вернуться домой и постараться успокоиться. Сам он собирался в библиотеку, но сказал, что, если Хоос появится, ей тут же сообщат. Они договорились встретиться завтра утром. Тереза поблагодарила Алкуина за хлопоты, однако, попрощавшись с ним, не смогла сдержать слезы.
Весь остаток дня Тереза провела на сеновале, чтобы избежать расспросов Хельги Чернушки, но к вечеру решила прогуляться по ближайшим улочкам. Медленно бредя вдоль них, она пыталась понять, почему на сердце так тяжело и почему ее бросает в дрожь, стоит только вспомнить о Хоосе. Каждое утро она умирала от желания увидеть его, поговорить с ним, почувствовать на себе его взгляд. На глаза снова навернулись слезы. Почему ее жизнь превратилась в одно сплошное наказание? Почему она потеряла все, что любила, за какие грехи?
Тереза шла куда глаза глядят, размышляя, где теперь Хоос и что с ним произошло. Во время последней встречи он еле передвигался по внутреннему дворику, а было это только вчера, так что убежать он точно не мог.
Незаметно она ушла довольно далеко от наиболее оживленных улиц. Было холодно, и она накинула капюшон, пытаясь спрятать замерзший нос, а когда, наконец, огляделась, поняла, что очутилась в каком-то узком и темном, пахнущем гнилью закоулке.
Где-то лаяла собака, однако большинство домов казались брошенными, словно их хозяевам надоело жить в таком мрачном месте, и они исчезли, даже не закрыв окна…
Тереза испугалась и пошла обратно, как вдруг в конце закоулка появилась чья-то фигура в капюшоне. Девушка надеялась, она исчезнет, но фигура не двигалась.
Она постаралась не поддаваться панике, убеждая себя, что ничего страшного нет и с ней ничего не случится, и продолжала идти вперед, однако сердце билось все сильнее. Фигура оставалась молчаливой и неподвижной, как статуя. Девушка опустила глаза и ускорила шаг, но, когда она поравнялась с человеком в капюшоне, тот бросился к ней и попытался удержать. Она хотела крикнуть, но ей зажали рот, и получился лишь слабый стон. В ужасе и отчаянии она укусила нападавшего за руку, тот взвыл, и от звука его голоса девушка замерла.
– Чертовка, ты что, хочешь мне руку откусить? – взвился мужчина, облизывая укушенное место.
Тереза не верила своим ушам – его тембр, его интонации… Выходит, это вовсе не неизвестный.
– Хоос, это ты?
Конечно, это был он, и Тереза не раздумывая бросилась в раскрытые ей объятия. Затем он откинул капюшон, и девушка увидела его улыбающееся лицо, а он тем временем гладил ее волосы, вдыхал ее запах. Тем не менее спустя несколько минут он сказал, что здесь опасно и нужно уходить.
– Но где ты был? – всхлипнула она. – Я думала, больше никогда тебя не увижу.
Хоос признался, что шел за ней и что сбежал из аббатства, так как должен немедленно вернуться в Вюрцбург.
– Но ты еле держишься на ногах.
– Поэтому мне нужна лошадь.
– Это же безумие, саксы убьют тебя. Разве ты не помнишь, что они с тобой сделали?
– Забудь об этом и помоги мне.
– Но я не знаю…
– Послушай, – перебил ее Хоос, – я должен быть в Вюрцбурге на следующей неделе. Я рисковал жизнью, спасая тебя, а сейчас я сам нуждаюсь в твоей помощи. Добудь мне лошадь.
В его взгляде светились решимость и отчаяние.
– Хорошо, но я ничего не смыслю в лошадях. Придется спросить Чернушку.
– Чернушку? Кто это?
– Уже забыл? Женщина, у которой мы остановились, когда приехали в Фульду. Теперь я у нее живу.
– Не думаю, что стоит это делать. У тебя разве нет денег? Алтар ведь дал тебе целый мешочек.
– Но я отдала их Чернушке за жилье и еду, у меня осталась всего пара динариев.
– Проклятье! – он стиснул зубы.
– Давай спросим Алкуина, вдруг он поможет.
Хоос даже рассердился, услышав это имя.
– Ты с ума сошла? Почему, ты думаешь, я сбежал из аббатства? Не верь этому человеку, Тереза, он совсем не такой, каким кажется.
– Почему? Он был очень добр к нам.
– Я не могу сейчас это объяснить, но ты должна мне поверить и не иметь с ним никаких дел.
Тереза не знала, что и думать. Она верила Хоосу, но и Алкуин ей нравился.
– Так как же нам быть? О, твой кинжал! – вспомнила она. – Можно попробовать продать его. Уверена, на эти деньги ты запросто купишь лошадь.
– Если бы он был цел, но его украли, скорее всего,– эти проклятые монахи, – с горечью произнес Хоос. – Не знаешь, кто тут торгует лошадьми и упряжью?
Тереза покачала головой. К тому же ему пока незачем ездить верхом, это опасно для раны. Вдруг Хоос остановился – у него была одышка, будто у старика, и он схватился рукой за грудь.
– Как ты себя чувствуешь?
– Это не важно. Черт возьми, мне нужна лошадь! – выкрикнул он сквозь кашель и прямо-таки рухнул на лежащий ствол. Тереза испугалась, не открылась ли рана.
– Знаешь, я только что вспомнила… Сегодня я была в одном месте, где есть лошади, – неожиданно для себя выпалила она.
Хоос встал и с нежностью взглянул на нее, затем взял ее лицо в ладони, медленно потянулся к ней и поцеловал. Терезе показалось, она умирает. От жара его губ все ее тело дрожало, она закрыла глаза и отдалась во власть наполнившего ее наслаждения. Потом слегка приоткрыла рот, и его язык скользнул внутрь. Когда она медленно отстранилась, щеки ее пылали, а сверкающие глаза были как никогда прекрасны.
– Что же будет со мной, когда ты уедешь? – спросила Тереза.
Хоос снова поцеловал ее, и все опасения, словно по волшебству, рассеялись.
Они шли к таверне Хельги Чернушки, целуясь на каждом углу, будто воришки, которые боятся, что их застукают. После каждого поцелуя они начинали тихо смеяться и ускоряли шаг – до следующего угла. В таверну они вошли с заднего хода, чтобы Хельга их не заметила, сразу поднялись на сеновал и вновь принялись целоваться как сумасшедшие, однако, когда Хоос начал ласкать ей грудь, Тереза отстранилась. Затем она принесла ему поесть, накрыла одеялом и велела ждать. Если все сложится удачно, через несколько часов она вернется с лошадью.
Девушка понимала, что это безумие, но тем не менее взяла с собой свечу, огниво, трут, немного сырого мяса и кухонный нож и направилась к городским воротам, не зная, открыты ли они и пропустят ли ее. К счастью, основная охрана была у южного выхода, а здесь полусонный стражник не только не остановил ее, но даже махнул на прощание рукой.
По дороге к мельнице девушка вспоминала губы Хооса, его жаркое дыхание на своих щеках, и внутри все сладко замирало. Она торопилась дойти, пока светит луна, и очень надеялась, что собаки ее не почуют, а если и почуют, то мясо отвлечет их, пока она пойдет к лошадям. Тереза была уже у мельницы, а луна еще не скрылась, так что про огниво и трут можно позабыть. Собак не было видно, однако на всякий случай она разбросала часть мяса на главной дороге, а часть – на боковой тропинке.
В конюшне Тереза обнаружила всего четырех лошадей, как ей показалось, спящих. Она осторожно осмотрела их, но так и не решила, которая подходит больше всего. Вдруг послышался лай, сердце у нее забилось, она метнулась в угол, укрылась соломой и в страхе замерла. Через несколько секунд лай стих, и только тут она поняла, какой ужасный поступок чуть было не совершила.
Что она здесь делает, как вообще могла решиться на кражу, спрашивала она себя, и вынуждена была признать, что даже ради Хооса не имела права предавать себя и своего отца, который воспитывал ее совсем иначе.
Она чувствовала, что вела себя недостойно, но была не в состоянии объяснить, почему оказалась на мельнице. А ведь ее могли схватить и судить за кражу, могли даже вынести смертный приговор. Да, она не оправдала ожиданий Хооса и теперь уже не оправдает. Она плакала от стыда за свои намерения, затем попросила прощения у Господа и взмолилась, чтобы Он ей помог.
Тереза была перепугана. Любой шум, будь то всхрап лошади или скрип дерева, заставлял ее вздрагивать в ожидании неминуемой поимки. Она проползла между ног лошадей, пробираясь к выходу, и вдруг с ужасом увидела четырех мужчин, направлявшихся к стойлам.