– Я очень благодарна вам за Хельгу, – сказала она.
Алкуин не ответил, зато попросил поразмышлять вместе с ним. Девушка сосредоточилась.
– Значит, – подытожила Тереза, – если я правильно поняла, виновного во всех смертях нужно искать среди этих людей.
– Виновного в распространении болезни. Не забывай, что убийца девушки тоже пока на свободе.
Тереза еще раз просмотрела составленный Алкуином список. Первым в нем значился Коль – поскольку зараженное зерно нашли на его мельнице, он являлся главным подозреваемым. Следом шел Ротхарт, рыжий работник Коля, обладатель дорогих башмаков, золотой цепи и кольца с камнем, которые простому мельнику вряд ли по карману. Последним стоял Боров – пусть даже он не убивал девушку, но в дело с зерном вполне мог быть замешан.
– Вы никого не забыли? – спросила Тереза.
– Можно было бы включить еще двоих, но человек, который во время эпидемии стоял во главе аббатства, пару лет назад умер, а о том, кто внес исправление в полиптих, нам ничего не известно, кроме того, что он умеет писать.
– Выходит, всего четверо.
– Может быть, и больше, но пока мы их не знаем, а потому давай займемся этими четырьмя. – Алкуин подвинул свечи к столу. – Если вполне вероятно, что Коль, или Ротхарт, или они оба замешаны в этом деле, то не менее вероятно и то, что исправление в полиптих внес кто-то, находящийся в епископстве или аббатстве. Мне кажется, человек, который обещал сжечь оставшееся в Магдебурге зерно, а сам, похоже, нажился на нем, – тот же самый, кто повинен в нынешних смертях. Боров знал об этом, но в силу умственной отсталости не понимал, что это значит. По прошествии времени, по какой-то неизвестной нам причине преступники стали бояться, что он распустит язык, и отрезали его. Осмелюсь даже предположить, что именно они убили девушку, а вину свалили на несчастного идиота.
– Тогда Коля придется исключить – не станет же он убивать собственную дочь.
– Ты права, потому я и сказал «предположить». К тому же разве не проще было бы убить самого Борова, чем пытаться обвинить его в убийстве?
– Конечно, проще.
– И тем не менее Боров никого не убивал.
– Значит, нужно искать какой-то другой мотив.
– Да, другой мотив, почему необходимо было убить девушку. – Алкуин поднялся и стал ходить из угла в угол.
– А полиптих? Это мог сделать кто-то из монахов, умеющий писать и имеющий доступ в скрипторий.
– Не совсем так. В аббатстве полиптих находится в ведении приора, в епископате – субдиакона, но к нему также имеют доступ члены капитула, так как именно они проверяют поступление и расходование продуктов, в том числе и зерна на мельнице.
– Никогда не понимала, как организована жизнь в монастыре.
– Согласен, организация довольно сложная, но любопытная. Прежде всего, нужно помнить, что существуют четыре вида монахов. Анахореты, или отшельники живут в полном одиночестве, наедине с Богом и молитвами. Сарабаиты живут по двое, по трое или поодиночке, не подчиняясь ни Господу, ни кому-либо другому, кроме себя самих. Их закон – удовлетворение собственных желаний; все, что им нравится, – свято, что не нравится – запретно. Есть еще гироваги, которые бродят из одного ордена или монастыря в другой, являются рабами своих страстей и еще хуже сарабаитов. И наконец, кенобиты, верные Господу, живущие по уставу монастыря и послушные аббату.
– Значит, монахи Фульды – кенобиты.
– Именно так.
Тереза, захваченная рассказом, придвинулась к столу.
– Обычно монастырем или аббатством управляет аббат, а в его отсутствие – приор, и тогда это уже называется не аббатство, а приорат. Кроме них в управлении может участвовать еще один человек – субприор, а иногда и еще один. Далее следуют деканы, которые следят за посещением монахами служб и выполнением ими своих обязанностей, капеллан, занимающийся библиотекой и канцелярией, и ризничий, который ведает церковным помещением. Ему помогает младший ризничий, а ему, в свою очередь, – тот, кто следит за алтарем, и сторож.
– Но никто из них не имеет отношения к снабжению продуктами.
– Никто, кроме аббата и приоров. Любой из них мог купить или продать, не вызывая ни малейших подозрений. Непосредственно торговлей занимаются казначей, отвечающий за имущество и снабжение; эконом, отвечающий за продукты и приготовление пищи; человек, отвечающий за обработку земли, и еще один, отвечающий за жилые помещения. Те, кто занимается одеждой, трапезной или распределением среди монахов вещей, в которых почему-то возникла необходимость, не могут быть замешаны в этом деле.
– А аптекарь и тот, что работает в больнице?
– Насколько тебе известно, аптекарь умер от отравления, а за остальных, включая огородника, конюшего, сборщика милостыни и учителя в школе для бедных, я могу поручиться.
Тереза пометила что-то на вощеной табличке, и Алкуина это очень порадовало.
– Можно записать их имена.
– Я знаю лишь имя аббата – Беоций и двух приоров – Людовик и Агриппин. Что касается остальных, мне известны только их должности.
– И что вы предлагаете?
– У нас есть пара дней, прежде чем приговор приведут в исполнение, есть подозреваемые: Коль – хозяин мельницы, Ротхарт – его рыжий работник, епископ Лотарий и уже названные мной Беоций, Людовик и Агриппин, а еще есть Боров, который, несомненно, является ключевой фигурой в этой запутанной истории.
– Если бы мы могли поговорить с ним…
– После всего случившегося нам вряд ли позволят снова навестить его, но мы можем попросить жену Коля рассказать, как она нашла Борова возле трупа дочери.
Они договорились, что Алкуин побеседует с женщиной, а Тереза еще раз просмотрит полиптихи. Девушке не очень хотелось возвращаться к ним, но вновь идти на мельницу хотелось еще меньше. Немного полистав записи, она решила, что лучше навестит Борова.
По лабиринту освещенных солнцем улочек Тереза добралась до места. Пользуясь хорошей погодой, мужчины гнали скот на ближайшие пастбища, а женщины гуляли с бледными, словно обсыпанными мукой, детьми. Одна из них поздоровалась с девушкой, которую уже знала в лицо, немного поговорила с ней о погоде, и Тереза пошла дальше в хорошем настроении, чувствуя себя одной из жительниц этого чудесного города.
У скотобойни она увидела уже знакомого караульного, опять сидевшего у входа, с палкой в одной руке и куском сала в другой. По причине малочисленности зубов насладиться лакомством сполна ему никак не удавалось. От него по-прежнему пахло вином, и он, по-видимому, не признал девушку, поскольку, быстро взглянув на нее, продолжал грызть сало, будто от этого зависела его жизнь. После минутного колебания Тереза вытащила кусок яблочного пирога и показала караульному.
– Получите, если пропустите меня к Борову, – сказала она.
У караульного загорелись глаза, он схватил пирог, с жадностью откусил и быстро сжевал весь, не обращая внимания на девушку, а когда закончил, велел ей убираться. Тереза разозлилась.
– Уходи, а то палки отведаешь, – пригрозил он.
Тереза поняла, что он ее не пропустит, и решила подождать, пока его сменят, но, прохаживаясь неподалеку, вспомнила об окошке, которое Алкуин открыл в прошлый раз. Если оно не заперто, можно попробовать пробраться внутрь.
В поисках окна она обогнула здание.
Позади громоздилась дюжина небольших построек, теснивших друг друга. Когда-то в них жили мясники, теперь большинство было занято столярными и плотницкими мастерскими, бочарнями и мастерскими по починке телег и повозок. Тереза зашла в одну, наполовину разрушенную, однако помещение было довольно длинным и уходило куда-то в глубь скотобойни. Ее встретил одноглазый мужчина в кожаном фартуке, оказавшийся хозяином кузницы. Она попросила наточить скрамасакс, а сама сделала вид, будто заинтересовалась предметами, находившимися во внутреннем дворе, и с разрешения хозяина направилась туда, по дороге разглядывая стены с развешанными на них кувалдами, клиньями, молотками и зубилами, напоминавшими свиные колбасы. Пахло раскаленным металлом, и в холодный день это было приятно. Сбоку Тереза заметила дверь, которая соединяла мастерскую с помещением, вероятно, принадлежащим скотобойне. Вдруг кузнец взял ее за плечо.
– В чем дело? – спросила она, застигнутая врасплох.
– Интересуешься, что это? Загон, куда запирали животных, прежде чем перерезать им глотку, – рассмеялся хозяин. – Забирай свой скрамасакс.
Он ничего не взял с нее за работу, но предупредил, чтобы в следующий раз приходила с деньгами.
Выйдя из кузницы, девушка чуть не подпрыгнула от радости – она-таки нашла окно, и оно оказалось открыто! Теперь нужно отвлечь хозяина.
Только Тереза собралась подкрепиться оставшимся яблочным пирогом, как перед ней возник мальчуган со сморщенным, словно у старичка, личиком, в рваной одежде, свисавшей с костлявого тела.
– Хочешь кусочек? – спросила она.
Паренек был рад помочь богатой даме, путешествующей тайком и потому вынужденной переодеться в простое платье. С важным видом взяв пирог, он побежал в кузницу и повел хозяина туда, где, по словам Терезы, остались ее сломанная повозка и слуги. Когда они скрылись из вида, девушка бросилась во внутренний двор, но возле окна остановилась, не уверенная, что поступает правильно.
А вдруг Алкуин ошибается, и Боров действительно убийца? А вдруг он не привязан и набросится на нее? Тем не менее внутренний голос подсказывал ей, что если она хочет принести пользу и установить, кто же на самом деле виновен, то нужно действовать. Главное, чтобы кузнец не вернулся раньше времени.
Оглядев висевшие на стене инструменты, Тереза остановилась на кувалде, которую не смогла даже снять, а потому взяла небольшую кочергу и привязала ее к поясу. Затем сложила несколько поленьев, вскарабкалась на них и только дотянулась до нижней части окна, как услышала чьи-то шаги. Тогда она подпрыгнула, развалив поленницу, просунула в проем сначала голову, потом, изловчившись, пролезла сама и оказалась в душной темноте скотобойни. Поднявшись на ноги, девушка почувствовала, что у нее болят все кости, словно она целую ночь проспала на камнях. Сильнее всего пострадал левый локоть, которым она едва могла пошевелить. Тут со стороны окна раздался какой-то шум, и вскоре показалось лицо кузнеца. Тереза метнулась в самую темную часть помещения, скрючилась там и в страхе замерла, однако мужчина не заметил ее и слез с окна. Она надеялась, что кузнец вернется к себе, но по донесшимся до нее ударам поняла, что он заколачивает окно. Когда удары стихли, наступила полная тишина, нарушаемая лишь стуком ее сердца, а темень была такая, что ей показалось, будто она ослепла.