ть динариев, то есть отдал почти даром, если учесть, что волу было больше трех лет.
– Я тоже ростом не вышел, а каждый день тружусь не покладая рук, – пошутил Фьор, открывая в улыбке рот с несколькими деревянными зубами.
Он также показал им разную кожаную упряжь и орудия для обработки земли. Некоторые требовали починки, но продавались очень дешево, и Тереза с Алкуином решили их приобрести. Покончив с волом, они спросили Фьора насчет недорогих рабов, но тот, узнав, какой суммой они располагают, лишь покачал головой и сказал, что за такие деньги им вряд ли удастся купить даже свинью.
– Правда, я могу продать вам Олафа. Он хороший работник, но с тех пор как потерял ногу, от него одни неприятности. Если он вам подходит, хоть сейчас забирайте.
Заметив, что Тереза заинтересовалась, Алкуин отвел ее в сторону.
– Боже мой, он же одноногий, получишь нахлебника, да и только! Иначе с чего бы он отдавал его за бесценок, можно сказать, дарил? – пытался он вразумить девушку.
Однако Тереза проявила упрямство. Если она – владелица рабов, ей и решать, сколько у каждого должно быть ног.
– Его жена и дети тоже могут работать, – добавила она.
– Их он продавать не собирается или попросит еще денег, которых у нас нет. К тому же тебе нужен раб, а не целая семья.
– Не вы ли говорили, что лучше покупать женатых, мол, тогда они не убегут?
– Черт возьми, как он убежит, с одной-то ногой?
Тереза подошла к Фьору, по обыкновению смакующему вино.
– Хорошо, мы их забираем, – сказала она, показывая на женщину и ребятишек, которые, стоя за повозкой, ловили каждое их слово.
– О жене и детях речь не идет, или платите еще пятьдесят динариев.
– Пятьдесят динариев за этих скелетов? – с возмущением воскликнула девушка.
– Нет, по пятьдесят за каждого, итого сто пятьдесят.
Тереза в упор взглянула на Фьора. Может, он и считает себя опытным торговцем, но явно не понимает, с кем имеет дело. Девушка вытащила скрамасакс и одним ударом перерубила веревки, которыми к спине вола был привязан груз, и тот с грохотом упал на землю. Мужчина в изумлении воззрился на нее.
– Сорок динариев за всю семью, или останетесь со своим одноногим, коротышкой волом и сломанными инструментами.
В первое мгновение мужчина напрягся, но, взглянув на черепки, от души расхохотался.
– Вот чертовка! Хоть бы всех женщин дьявол забрал!
Все еще смеясь, он взял протянутый Терезой мешочек с деньгами, потом они выпили, и Алкуин с девушкой отправились в обратный путь. За ними хромал Олаф, его жена тянула за собой вола, а на нем восседали двое ребятишек, криками помогая матери.
Как и следовало ожидать, ходок из Олафа был никудышный, а вот собеседник он оказался любопытный. Пока дошли до города, он успел рассказать всю свою тяжелую жизнь, впрочем, не более тяжелую, чем у любого, рожденного в рабстве. Для него это состояние было естественным, он не тосковал по свободе, поскольку не знал ее, и не терпел жестокостей от хозяев, так как всегда трудился на совесть, и с ним обращались хорошо.
Единственное, о чем горевал Олаф, так это о потерянной ноге. Беда приключилась два года назад – огромная ель, которую он рубил, упала раньше, чем он ожидал, и придавила ногу, раздробив кости. К счастью, мясник ампутировал ее, прежде чем началось заражение, и Олаф чудом избежал смерти, однако с тех пор жизнь его семьи неуклонно ухудшалась, пока не превратилась в ад.
Сначала Фьор надеялся, что Олаф сможет работать по-прежнему, но когда стало ясно, что это не так, он превратился в обузу. Пока нога заживала, он старался быть полезен благодаря хорошему знанию окрестностей и умелым рукам, но как только Фьор обучил нового надсмотрщика, Олафу пришлось собирать отбросы, чтобы не дать умереть детям и Лусилии.
– Я еще могу работать, – настаивал он, пытаясь ускорить шаг. – Я умею ездить верхом, и в пастбищах я дока.
– Не вздумай покупать лошадей, он сбежит на первой же, – прошептал Алкуин на ухо Терезе.
Алкуин предложил семье Олафа эту ночь провести в аббатстве, а завтра уже переезжать в свою хижину в лесу. Поставив вола на конюшню, все отправились на монастырскую кухню и поужинали луковым супом, ржаным хлебом и яблоками, которые для ребятишек были невиданным лакомством. Всему семейству разрешили переночевать у огня, и мать с детьми, устав от волнений и впечатлений, моментально уснули, а Олаф еще долго ворочался на непривычно мягком тюфяке.
На следующее утро Тереза пришла за ними. На повозку погрузили зерно, немного еды и старые земледельческие орудия, которые через неделю нужно будет вернуть. Достать их помог Алкуин, он же отпустил девушку на этот день из скриптория, за что она была очень ему благодарна. До места добрались нескоро, хотя отправились самой короткой дорогой, так как детишки несколько раз останавливались пописать, а Олаф пытался идти пешком, демонстрируя Терезе свою пригодность в хозяйстве.
Мальчишки пришли от хижины в восторг: прыгали по крыше, словно белки, и до изнеможения носились вокруг по полю. По именам Олаф их не называл, только «коротышки», «крикуны» или «озорники», а вот жену всегда величал «дорогая Лусилия».
Муж с женой наскоро построили вокруг хижины ограду, подмели двор, сложили камни горкой, чтобы ветер не задувал огонь, и приготовили первое блюдо – репу с салом, которое сынишки слопали прямо из котелка. Затем Олаф смастерил простенькие ловушки для кроликов и мышей и расставил их поблизости – до весны это мясо и овощи будут единственной пищей всей семьи.
Днем ребята в один голос возвестили о прибытии человека на лошади. Это оказался Исам, присланный Карлом Великим.
Олаф подошел помочь ему, однако молодой человек не стал слезать, а наоборот, велел Терезе садиться в седло. Девушка удивилась, но повиновалась, и Исам так пришпорил лошадь, что та копытом повредила хижину.
– Алкуин рассказал мне об этой глупости, но дело обстоит даже хуже, чем я ожидал. Что это тебе взбрело в голову купить калеку? Хочешь сразу пустить все по ветру?
– По-моему, он не так уж плох, – ответила Тереза, указывая на Олафа, который уже успел поймать кролика.
– Этой земле нужно отдать себя целиком, здесь милостыню не подают. Здесь бывает дождь, град, снег, здесь нужно пахать, рубить деревья, ухаживать за волами, строить дом, косить, убирать и делать тысячи разных других дел. Кто всем этим будет заниматься? Одноногий и три скелета?
Тереза попросила остановить лошадь, слезла и пошла назад к хижине. Исам поехал за ней.
– Не упрямься! От того, что ты не будешь меня слушать, ничего не изменится. Надо их продавать.
Тереза обернулась:
– С какой стати ты взялся учить меня? Земли мои, и я буду поступать так, как захочу.
– Ну-ну… А долг как собираешься отдавать?
Девушка неожиданно остановилась. Забывшись, она вообразила, будто земли по праву принадлежат ей, но на самом деле это не так. Кроме того, она должна заботиться о рабах, а если они будут недостаточно работать, эти благодатные земли станут для них могилой.
Тереза спросила, как же ей быть, и Исам ответил, что единственный путь – избавиться от своего приобретения, других возможностей нет.
– Может быть, для чего-нибудь они и годятся, только не для этих земель. Давай съездим на рынок, вдруг удастся вернуть их.
Тереза сознавала, что Исам прав, но стоило ей увидеть двух играющих в хижине малышей, как решимость ее пропала.
– Давай подождем недельку, – предложила она. – Если я увижу, что от них нет никакой пользы, сама отведу их на рынок.
Исам нехотя согласился. Конечно, неделя будет потеряна, но по крайней мере эта ненормальная убедится в своей ошибке. Он спешился и зашел в хижину погреться. Каково же было его удивление, когда он оказался в чисто прибранном, уютном жилище, в котором, казалось, уже давно жили люди.
– Кто починил стены? – недоверчиво спросил он.
– Тот, кого ты считаешь беспомощным калекой, – ответила Тереза и слегка отодвинула его, чтобы закрепить болтающуюся доску. Олаф тут же поспешил ей на помощь.
– На-ка, попробуй вот этим, – сквозь зубы процедил Исам, протягивая ему нож.
– Спасибо, – поблагодарил Олаф, быстро справившись с починкой.
– На улице холодно, скажи жене, пусть заходит сюда. Есть у вас инструменты? – спросил Исам.
Олаф показал полученные в аббатстве топор, мотыгу и тесло и сказал, что вечером сделает деревянную кувалду и, возможно, грабли. Больше пока ничего не успеет, так как придется заняться купленным Терезой плугом.
– Он деревянный, – пояснил Олаф. – Хорошо бы поменять лемех.
Исам согласился, что без железного лемеха и хорошего отвала вспахать ничего не удастся, и взглянул на костыль Олафа.
– Можно посмотреть?
Это была грубо вырезанная вишневая палка, сверху обтянутая кожей. Исам попробовал ее на прочность и вернул.
– Ну ладно, мне надо ехать.
Он поднялся и вместе с Терезой вышел из хижины. Девушка поблагодарила его за проявленное терпение.
– Я по-прежнему считаю это безумием… Но если у меня найдется время, попробую сделать ему деревянную ногу.
Молодой человек вскочил на коня и попрощался, но уже на скаку обернулся и взглянул на девушку.
21
Следующую неделю Тереза то работала в скриптории, то ездила на свои земли. Олаф прорыл небольшую канаву к хижине, чтобы не ходить за водой на реку, сделал калитку в ограде и табуретки для всей семьи. Кроме того, они с женой полностью обустроили жилище. Хельга Чернушка дала им маленький столик и старые куски ткани, которыми Лусилия занавесила окна от холода, а Олаф соорудил посреди хижины очаг и положил рядом два мешка с соломой вместо постелей. Плуг он починил, но сам пахать не мог, а Лусилия за три дня работы натерла руки до кровавых мозолей.
– Всё эта треклятая нога, – жаловался он Терезе, с остервенением ударяя по костылю. – Раньше я бы вспахал такое поле за два дня, а женщина что… Видит Бог, не женское это дело.
Тереза глубоко вздохнула и с грустью взглянула на ребятишек, которые со смехом возились под ногами у вола – грязные, как головешки, однако уже не скелетики. Как ни жаль, но если Олаф все-таки не справится, придется их продавать.