Стоило открыть ее, и от жуткой вони их тут же вырвало. Теодор отошел еще дальше, а Алкуин пытался справиться с насекомыми, облепившими труп Генсерика. Закрыв нос тряпкой, он стал сбрасывать копошащихся на полусгнившем лице червей и, одержав победу, принялся искать место ранения. Маленькая дырочка, как и говорил Бернардино, обнаружилась на животе. Возле нее было пятно засохшей крови диаметром примерно с большую свечу. Никаких следов упомянутой карликом пены Алкуин на лице, вернее, на том, что от него осталось, не обнаружил, зато нашел такие следы на одежде, отрезал этот лоскут и спрятал в мешок. Кроме того, на правой ладони убитого оказались две странные отметины. Закончив осмотр, Алкуин для видимости положил внутрь кусочек дерева и прочитал молитву, после чего закрыл крышку и попросил Теодора помочь закопать гроб.
На ужин была предложена рыба, что Павла, похоже, чуть ли не оскорбило, и Уилфреду пришлось объяснять, что полученные припасы не предназначены для угощения, а от его собственных почти ничего не осталось.
– Жаль, что часть провизии ушла под лед, – посетовал граф, – людям она бы очень пригодилась.
– Разве того, что доставили, недостаточно? – спросил Павел.
– Увы! – горько усмехнулся Уилфред. – Разве шести селеминов пшеницы и трех мешков овса может быть достаточно? Так, на один зуб.
– Ниже по реке стоят еще два судна. Если нужно, мы можем починить это и сплавать туда, – предложил Исам.
– А чем же вы до сих пор питались? – спросил Алкуин. – Говорят, тут был голод.
Уилфред объяснил, что пытались продержаться на его запасах, но, когда стало умирать все больше народа, пришлось открыть королевские амбары.
– Как вам известно, хранящееся там зерно предназначено для участников военных кампаний, но положение было невыносимым, люди гибли, и я решил воспользоваться им.
– Не похоже, однако, чтобы вы сами сильно нуждались, – заметил Павел. – Мычание ваших коров и квохтанье ваших кур здорового может оглушить, а глухого – вылечить, – сказал он, указывая на птичники и скотные дворы.
От подобных слов Уилфред подался назад, словно от удара.
– Так-то римский посланник благодарит меня за щедрость? И с каких это пор священники пекутся о крестьянских невзгодах? – воскликнул он, оскорбленный до глубины души. – Живете, затворившись в соборах, и дела вам нет до нужд ваших прихожан. У вас есть и огороды, и скот, и птица, и земли, с которых вы получаете ренту, и слуги, которые за одно лишь пропитание обрабатывают поля и чинят изгороди. Со всех жителей епархии вы взимаете десятину и плату за пользование дорогами, а сами в королевскую казну ничего не платите. И вы еще осмеливаетесь говорить мне такое? Конечно, я не голодаю, я не настолько глуп, однако я не только священнослужитель, но и правитель. А вы представляете, что будет, если люди не смогут больше терпеть, если голод и отчаяние заставят их вооружиться и пойти приступом на кладовые?
Алкуин поспешил вмешаться.
– Пожалуйста, примите наши извинения. Мы впервые оказались в подобном положении, но конечно же благодарны вам за щедрость и гостеприимство. А теперь скажите: вы действительно считаете доставленные припасы недостаточными?
Павел остался недоволен словами Алкуина, однако не мог не признать, что вмешательство было вполне своевременным.
– Сами подумайте, – проворчал Уилфред. – Не считая священников и монахов, в Вюрцбурге проживают триста семей, но если так и дальше пойдет, в следующем месяце может не остаться ни одной.
– А огороды? – напомнил Алкуин. – Там ведь есть и чеснок, и лук, и капуста, и редька, и репа…
– Мороз погубил даже репейник. Разве вы не видели этих несчастных? – Он указал вниз, на толпу. – Для них сейчас луковица – все равно что яблоко.
– А ваши запасы…
– В амбарах осталось около ста модиев пшеницы и около трехсот – полбы, но она для людей не годится, мы кормим ею оставшийся скот. Да еще нашлись умники, которые – не от хорошей жизни, конечно, – стащили пару мешков. На следующий день их нашли у дома Ценона с выпущенными кишками. А жаль, с удовольствием бы их повесил.
Алкуин покачал головой. Если опасения Уилфреда оправданны, найти выход будет сложно.
– А эти реликвии не помогут нам раздобыть еще припасов? – спросил граф.
– Несомненно, помогут, Уилфред, несомненно.
Март
25
Со времени приезда в Вюрцбург у Хооса Ларссона не было ни минуты отдыха. Уилфред определил его в отряд Исама, который, во избежание новых атак саксов, каждый день проверял окрестности. Утром и днем они несли караул внутри крепостных стен, а в сумерки совершали объезд от восточной окраины до западной, заканчивая его на вершине скалистой горы, на которой стояла крепость. Все жители – мужчины, женщины и дети – должны были следить за ручьями и дорогами и чинить заграждения.
На вторую неделю пребывания в Вюрцбурге Хоос с отрядом отправились к заброшенным шахтам. Какой-то не слишком обремененный работой пастух заметил там костер, и Уилфред решил обследовать место, чтобы потом превратить подземные галереи в ловушку.
Рано утром двенадцать одетых в кожу мужчин, вооруженных мечами и луками, выехали из города. Исам поблескивал привезенной с собой чешуйчатой кольчугой. Хоос никогда таких не видел, но Исам убедил его, что в сражении это незаменимая вещь.
– Конечно, если упадешь в воду, она потянет тебя на дно, зато на земле ты будто под железным колоколом.
Хоос презрительно взглянул на него, потом прикинул, сколько осталось до шахты, и подумал, что в случае нападения саксов Исам с его дырявой защитой устанет считать раны от стрел.
– Вдруг Горгиаса встретим, – вывел его из задумчивости Исам. – Шахта – не самое плохое убежище.
– Слышал, что сказал Уилфред? «Если встретите, изрешетите его». Он ведь своей палочкой не только Генсерика проткнул, но и еще нескольких человек.
– Похоже, калеку сильно задела смерть коадъютора, а вот Алкуин так не думает. Не знаю, но мне кажется, если мы его увидим, нужно взять его живым.
Хоос ничего не ответил, но подумал, что в нужный момент у него рука не дрогнет.
До шахты добрались ближе к полудню. Посланные вперед дозорные сообщили, что место выглядит пустынным, однако на всякий случай Исам разделил людей на две группы. Первая отправилась в бывшие жилища для рабов, вторая – в галереи. В одной из построек Хоос нашел рыбьи кости и яичную скорлупу. Похоже, ели недавно, но вместо того чтобы сообщить о находке Исаму, он разбросал остатки пиршества и присыпал их землей. Заглянув во все углы и ничего подозрительного не обнаружив, группа Исама присоединилась к той, что осматривала шахту.
В первой галерее темнота была такая, словно они попали в бочку с дегтем. По мере продвижения проходы все больше сужались, так что идти приходилось пригнувшись, в затылок друг другу. Кто-то оступился, и земля тут же поглотила его – слышны было лишь удары тела при падении. Они раздумывали, продолжать ли путь или выбираться из этой ловушки, как страшный обвал чуть не погубил их всех. К счастью, они остались живы, но пыль грозила забить легкие, поэтому, когда один бросился к выходу, остальные, задыхаясь, последовали за ним. Подавленные, напуганные, в синяках и шишках, они выбрались наружу и решили немедленно возвращаться в крепость.
Когда в галерее вновь воцарилась тишина, Горгиас вылез из-за сломанных тележек, за которыми прятался, и, кашляя и отплевываясь, возблагодарил Господа за помощь. Затем он с трудом покинул свое убежище и разгреб остатки завала, им же самим и устроенного.
Слава Богу, он предвидел подобную ситуацию.
Несколько дней назад, во время одной из своих вылазок, он обнаружил в этой галерее плохо закрепленную балку. Сначала он испугался, но потом придумал, как в случае необходимости сломать поддерживавший ее столб. Он заменил землю вокруг его основания небольшими камнями, причем последний, на котором, собственно, столб и должен был держаться, был длинный и небольшого диаметра. Очень аккуратно он поставил его вертикально между основанием столба и оставшейся выемкой, а остальные камни убрал, так что столб всей своей тяжестью лег на этот продолговатый камень. Затем он привязал к нему веревку, присыпал ее песком, отступил в ближайшую нишу и удостоверился, что, если дернуть за веревку, камень сдвинется и вызовет падение столба, балки и вообще всех перекрытий.
Горгиас мысленно вернулся к событиям этого дня.
Утром, сидя в хижине, он услышал лошадиное ржание. Он быстренько расправился с рыбой, вышел наружу и сразу увидел приближающихся к шахте людей. Схватив Белянку, он со всех ног бросился к галерее и спрятался там, умоляя Господа не дать пришельцам войти внутрь. Однако вскоре показался первый факел, и ему пришлось перебраться к ловушке, спрятаться за тележкой и ждать, пока незваные гости подойдут достаточно близко. Спустя несколько минут он их увидел. Если бы они продвинулись еще немного, они бы его обнаружили – один чуть не наткнулся на тележку, служившую ему прикрытием. Горгиас приготовился – пора! Он намотал веревку на руку, что было сил дернул, камень сдвинулся, столб рухнул, и произошел обвал.
Когда он добрался до выхода, незнакомцев и след простыл. Горгиас порадовался удачному исходу дела, жаль только Белянке пришлось свернуть шею, чтобы в неподходящий момент не закудахтала.
По возвращении в Вюрцбург от одной из служанок Хоос узнал, что Тереза вышла вместе с мачехой: женщина хотела забрать из дома кое-какую одежду, а девушка – немного прогуляться. Хоос тут же оставил оружие, умылся и пошел повидаться с Терезой.
Он нашел ее сидящей на пне в одном из огородов, подошел сзади и слегка коснулся волос. Девушка обернулась – лицо у нее было грустное, хотя она и силилась улыбнуться, – и сразу заговорила об отце; Хоос пообещал помочь ей в поисках.
Укрывшись от порывов ветра в колоннаде, они обогнули внутренний двор собора. По пути Хоос сорвал несколько цветков и неумело украсил ими голову девушки – ее волосы пахли свежестью и влажной травой. Потом он обнял ее за талию и начал шептать о своей любви. Тереза даже закрыла глаза в надежде, что так эти слова запомнятся на всю жизнь.