Наконец они дошли до предоставленной девушке комнаты, никого не встретив по пути, и Тереза закрыла за собой дверь.
Хоос припал к ней долгим поцелуем и принялся гладить шею, лицо, затылок, а потом обнял так крепко, словно хотел удержать навсегда. Тереза чувствовала жар его тела, прерывистое дыхание, дерзкие губы, достигавшие самых потаенных уголков. От его бесстыдных ласк и слов она тоже распалялась: пальцами он ощущал ее затвердевшие соски, а языком – ее мягкий и влажный рот. Она позволила раздеть себя и покрыть поцелуями; с каждым мгновением она желала его все сильнее, после каждой ласки ей требовалась другая, еще более страстная и запретная.
Когда его член скользнул ей между ног, она затрепетала от наслаждения.
Сгорая от стыда и постанывая, она умоляла войти в нее, и он сделал это – медленно, но с напором сладострастия. Она обвила его ногами, чувствуя его тугую плоть, каждую клеточку его кожи и двигая бедрами в такт учащающемуся ритму. Еще быстрее, еще сильнее – она просила его продолжать, не останавливаться, щеки ее разгорались, и наконец жаркая волна затопила ее, доведя до исступления.
Он любил ее, и она отвечала ему тем же. Когда все закончилось, она еще долго ласкала его плечи, его сильные руки и вытатуированную на запястье змею.
Проснувшись, Тереза получила в подарок его улыбку. Хоос был уже одет, и она подумала, что в куртке из кожи и шерстяных штанах он похож на принца. Молодой человек сообщил, что должен отправляться в королевские амбары помогать в раздаче зерна, но, как только освободится, зацелует ее до смерти. Девушка, разнежившись, потянулась и попросила обнять ее, но Хоос объятием не ограничился и прильнул к ее губам, потом нежно провел пальцами по лицу и ушел.
Вскоре кто-то постучал в дверь. Тереза, думая, что это Хоос, полураздетая побежала открывать и нос к носу столкнулась с Алкуином. Тот попросил разрешения войти, и она, второпях одеваясь, кивнула. Монах довольно долго слонялся по комнате, а когда остановился, отвесил ей пощечину.
– Можно узнать, о чем ты думаешь? – гневно спросил он. – Разве кто-нибудь поверит в произошедшее с тобой чудо, если ты забавляешься с первым, кто попадется на пути?
Тереза, красная от стыда, со страхом смотрела на него. Она никогда не видела Алкуина в такой ярости.
– А если тебя кто-нибудь видел? А если Хоос начнет повсюду трубить об этом?
– Я… Я не…
– Ради всего святого, Тереза! Твоя мачеха видела, как он выходил отсюда, так что не притворяйся невинной овечкой.
– Простите меня… – Девушка разрыдалась. – Я люблю его.
– Ах, значит, любишь? Так выходи за него замуж и рожай детей! Или пойди на рынок и объяви во всеуслышание, что спишь с Хоосом, что недавно воскрешенная нашла себе более подходящего ангела и что часовня, которую собираются воздвигнуть, будет воздвигнута в честь шлюхи.
От волнения Алкуин даже не мог стоять и сел. Тереза не знала, что сказать, а ее собеседник постукивал пальцами по стулу, сурово глядя на нее. Наконец он поднялся.
– Ты должна прекратить видеться с ним, по крайней мере на какое-то время, пока страсти не улягутся и все не позабудут о пожаре.
Тереза потерянно кивнула.
Алкуин укоризненно покачал головой, благословил ее и, не сказав больше ни слова, вышел.
Через несколько минут явилась Рутгарда. Она переночевала в доме своей сестры и дожидалась, когда Алкуин уйдет. Хотя женщина была гораздо ниже падчерицы, она схватила ее за плечи, с силой тряхнула и сказала, что у нее нет головы на плечах, поскольку своим поведением она не только себя подвергает опасности, но и подыгрывает тем, кто обвиняет Горгиаса в убийстве. Рутгарда наговорила ей столько обидных слов, что Терезе хотелось оглохнуть. Она любила отца, но всему есть предел, и сейчас она предпочла бы, чтобы Вюрцбург испарился, все жители до последнего исчезли, и она осталась наедине с Хоосом. Ей было все равно, что о ней будут говорить или думать, что ее ждет, – она хотела быть рядом с ним. Нужно умолить любимого покинуть это ужасное место, вернуться в Фульду и жить припеваючи на своих землях со своими рабами до самой старости, без всяких козней и страхов.
Долго не раздумывая, она бросила Рутгарду, накинула на себя старую сутану и выбежала на улицу, где смешалась с толпой слуг, вместе с ними вышла за ворота крепости и поспешила к королевским амбарам.
Амбары находились на высоком холме на северной окраине города. Они были обнесены толстой стеной и соединялись с крепостью подземным ходом. Обычно в них можно было попасть только по туннелю, и лишь в случае крайней необходимости открывали ворота, которые вели прямо в крепость. Добравшись до места, Тереза увидела у входа огромную толпу, ожидавшую раздачи зерна. Делать нечего, придется ждать, пока откроют ворота, так как Хоос наверняка находится там. Незаметно для себя девушка оказалась внутри потока, который понес ее вперед. Люди, предусмотрительно запасшиеся мешками и котомками, свистели, толкались и напирали так, что грозили снести ворота. Иногда от самых сильных тычков среди сутолоки образовывались небольшие островки свободного пространства, однако толпа вновь затапливала их. Терезу швыряло так, будто она не человек, а тряпичная кукла. Она испугалась, что ее затопчут, но тут у нее оторвался капюшон, и кто-то узнал ее.
Словно подчиняясь какой-то сверхъестественной силе, толпа моментально отступила, люди перестали толкаться и с изумлением взирали на Терезу. Она не знала, что делать, и вдруг услышала чей-то голос.
Выкрикивая обращенные к ней угрозы, Корне заставил собравшихся расступиться и подошел к Терезе, которая стояла, не в силах пошевелиться, словно загипнотизированная змеей мышь. Он сделал движение, будто собирался отвесить поклон, но вместо этого поднял камень и ударил девушку по голове. К счастью, стоявшие рядом не позволили ему нанести удар еще раз и отнесли Терезу к амбарным воротам, где передали караульным.
Вскоре появились Хоос и Ценон, которого известили о случившемся, поскольку кровотечение не прекращалось. Врач достал из мешка грязные ножницы и хотел отрезать волосы, но девушка не разрешила – пришлось отодвинуть волосы расческой, после чего стала видна небольшая рана. По словам Ценона, она была не опасной, тем не менее врач смазал ее какой-то жидкостью, так что Тереза вскрикнула от боли, и наложил компресс.
Пока Ценон держал у ее головы смоченную в холодной воде тряпку, перед глазами девушки сверкнуло рубиновое ожерелье, которое она тут же опознала как отцовское. Тереза надеялась, врач немного отдвинется, чтобы получше рассмотреть его, однако тот стоял в одном положении, загораживая драгоценность руками. Наконец, когда он нагнулся за мешком, рубины снова сверкнули. Сомнений больше не было.
Тереза подождала, пока Хоос уйдет, и поспешила за Ценоном. Она нагнала его в полутемном коридоре, освещенном редкими факелами, который соединял амбар с крепостью. Врач шел нога за ногу, то ли подвыпивший, то ли чем-то подавленный, что, впрочем, было его обычным состоянием. Увидев девушку, Ценон удивился, а когда она схватила его за отворот рубахи, вообще потерял дар речи.
– Где ты это взял? – без всяких объяснений спросила Тереза.
– Да что с тобой, черт возьми? – Ценон оттолкнул ее, и она упала, однако тут же вскочила и напустилась на него с угрозами.
– Сумасшедшая! У тебя что, от удара в голове помутилось?
– Где ты взял ожерелье? – не отставала девушка.
– Оно мое. А теперь убирайся, не то будешь зубы с земли подбирать.
Тереза не сводила с него гневного взгляда.
– Ты ведь знаешь моего жениха, Хооса Ларссона, правда? Он здесь, на другом конце туннеля. – Тереза с силой рванула на себе платье, обнажив одну грудь. – Отвечай сейчас же, или я крикну, и он убьет тебя.
– Ради Бога, прикройся, не то нас обоих сожгут на костре.
Тереза попыталась закричать, но Ценон зажал ей рот. Он дрожал, словно побитая собака, и умоляюще смотрел на девушку, призывая ее молчать. Только когда она взглядом дала понять, что согласна, врач отпустил ее.
– Мне дал его твой отец, – наконец признался он. – А теперь оставь меня в покое, бесстыдница.
Однако Тереза заставила его рассказать, как все было, и Ценон нехотя поведал, что по приказу Генсерика пользовал Горгиаса в каком-то заброшенном амбаре. Он убеждал девушку, что просто хотел помочь, и получил ожерелье в качестве платы за свои услуги, однако об ампутации руки умолчал. На вопрос о том, где сейчас скрывается Горгиас, врач ничего не мог ответить, и тогда она потребовала отвести ее в тот амбар.
Ценон попытался ускользнуть, однако Тереза не пустила его, и он решил действовать иначе.
– Какие красивые грудки, – глупо ухмыляясь, сказал врач и попытался дотронуться до них. – Дай подержаться, и я тебя, так и быть, отведу.
Тереза отступила и быстро прикрылась. Если бы она могла, то отвесила бы ему пощечину.
– Слушай, ты, распутник поганый! Ты сейчас же меня туда отведешь и только попробуй прикоснуться – сгоришь как миленький.
Девушка не была уверена в действенности своих угроз, однако стоило ей сказать, что она обвинит его в краже ожерелья, как глупая ухмылка тут же исчезла с лица Ценона, он вытянулся, словно ему палку в зад воткнули, и согласился показать ей то место.
Поправив одежду, Тереза отобрала у врача мешок, чтобы сойти за его помощника, и они незамеченными покинули крепость через боковой выход.
Следуя за Ценоном, девушка видела, что он очень волнуется, будто ему не терпится побыстрее добраться до того амбара и покончить с этой комедией. Когда они почти дошли, врач остановился, махнул рукой в сторону нужной постройки и повернул было назад, но Тереза велела ему подождать, и Ценон повиновался, в сердцах пнув валявшийся на дороге камень.
Девушка приблизилась к наполовину заросшему бурьяном зданию, до которого, казалось, дотронься – и оно развалится. Тем не менее она осторожно приоткрыла дверь, вошла и чуть не задохнулась от жуткой вони. Отбиваясь от туч насекомых, она пыталась сдержать тошноту, но безуспешно. Через несколько минут она снова двинулась вперед в полутьме, надеясь отыскать хоть какой-нибудь признак присутствия отца. Вдруг она на что-то наткнулась, взглянула вниз, и сердце у нее заколотилось – среди сухой листвы торчала наполовину сгнившая рука, будто взывая о мести.