– Зачем ты вернулась? – спросил он, не отпуская ее.
– Вернулась сказать, как я тебя люблю, – дрожа, солгала Тереза.
– И поэтому лежишь на полу? – Хоос заметил, что дверь, которую он оставил прикрытой, теперь распахнута настежь, однако ничего не сказал.
– Тут темно, вот я и упала.
– Понятно. Ну а теперь говори.
– Что говорить?
– Как ты меня любишь. Разве ты не за этим пришла?
– Да, за этим. – Тереза попыталась выдавить из себя улыбку.
Хоос, по-прежнему держа девушку за руку, притянул ее и поцеловал в губы. Она не противилась.
– А теперь возвращайся в скрипторий.
Когда он наконец отпустил ее, Тереза уже всей душой ненавидела вытатуированную у него на руке змею.
Поверить в это было невозможно. От одной мысли о том, что Хоос Ларссон, которому она так доверчиво отдалась, собирается убить ее, в голове у нее помутилось. Не разбирая дороги, она бежала в скрипторий, словно изгнанница, преследуемая целой стаей диких зверей. Как ни пыталась она найти оправдание произошедшему, ничего не получалось. В воспаленном мозгу возникали то образы отца в заброшенной шахте, то любовные сцены с Хоосом. Слезы застилали глаза. Кто тот человек в сутане, которого она видела со спины? Может быть, сам Алкуин?
Когда Тереза добралась до скриптория, там никого не было, но караульный позволил ей войти, так как она успела завоевать его доверие. Документа, над которым она работала, тоже не было, и девушка предположила, что Алкуин или Уилфред забрали его. Однако Библия в изумрудном переплете лежала под какими-то пергаментами – Тереза схватила ее и пару перьев и торопливо вышла с намерением покинуть крепость.
Она шла по коридорам, избегая темных углов, откуда в любой момент мог кто-нибудь выскочить и схватить ее. И действительно, возле оружейного зала какой-то человек в сутане преградил ей путь. У Терезы кровь застыла в жилах, но оказалось, она уронила перо, и незнакомец просто указал ей на это. Девушка поблагодарила его и двинулась дальше, все убыстряя и убыстряя шаг. Она спустилась по лестнице и свернула в галерею, соединяющую вестибюль с внутренним двором собора, откуда можно выйти к крепостным стенам.
Тереза шла с опущенной головой, завернувшись в плащ, и вдруг увидела Хооса и Алкуина, беседующих на противоположной стороне двора. Хоос тоже заметил ее. Она отвела взгляд и продолжила путь, однако Хоос попрощался с собеседником и направился прямиком к ней. Покинув двор, девушка побежала, но, добравшись до стены, с ужасом увидела, что ворота закрыты. Хоос был уже близко – он шел не торопясь, однако вид имел весьма решительный. Сердце у Терезы забилось, она начала метаться в поисках выхода и вдруг возле конюшен увидела Исама верхом на лошади. Девушка тут же бросилась к нему и попросила подсадить ее. Ничего не понимая, Исам протянул ей руку, и она, плача, стала умолять вывезти ее из крепости. Молодой человек не стал задавать вопросов – пришпорил лошадь и крикнул, чтобы открыли ворота. Несколько секунд спустя они уже были за крепостными стенами, а вслед им летели проклятия Хооса.
По лабиринту узких улочек они добрались до заброшенных хижин на окраине и остановились около пустующего хлева. Исам завел лошадь внутрь, привязал, собрал охапку соломы и предложил Терезе сесть. Когда девушка немного успокоилась, он спросил, что стряслось, но только она начала говорить, как опять разрыдалась, и тут уже молодой человек оказался бессилен. Через некоторое время слезы сменились глубокой печалью, и тогда Исам порывисто обнял ее, сам испугавшись собственной смелости. Однако Терезу это приободрило, и она впервые за долгое время почувствовала себя защищенной.
Наконец девушка смогла поведать о происшествии в туннеле – о том, что Хоос собирается убить ее и что он знает, где скрывается Горгиас. Она начала убеждать Исама, что ее отец – не убийца и что нужно как можно быстрее отыскать его, поскольку ему наверняка грозит опасность, но молодой человек попросил ее не отвлекаться и продолжать рассказ. Тереза выложила все, что знала, не упомянув только о документе Константина. Исам слушал очень внимательно, спросил, какова роль в этом деле Алкуина, на что девушка не смогла ответить ничего определенного, после чего немного поразмыслил и наконец пообещал помочь.
– Но на шахту мы отправимся завтра – сейчас уже вечер, и наше появление может стать подарком для саксов.
Тереза на чем свет стоит проклинала ненавистных язычников. Она вспомнила, как ее чуть не изнасиловали после бегства из Вюрцбурга, как от жестокого нападения пострадало их судно, а в тот единственный раз, когда можно было совершить доброе дело, они его не совершили, сохранив жизнь этому мерзавцу Хоосу Ларссону. К ее удивлению, Исам встал на их защиту.
– Не пойми меня превратно, – сказал он. – Я сражаюсь с ними изо всех сил, но ненависти к ним никогда не испытывал. В конце концов, эти люди защищают свои земли, своих детей, свои верования. Конечно, они грубые и жестокие, а как бы ты себя повела, если бы однажды утром увидела, что всё, чем ты владеешь, уничтожено? Они сражаются за то, что впитали с молоком матери, за тот образ жизни, которого чужестранцы пытаются их лишить. Должен признаться, порой я восхищаюсь их храбростью и завидую их энергии, а иногда действительно начинаю верить в их ненависть к Богу, поскольку бьются они, как дьяволы. Но уверяю тебя, они виноваты лишь в том, что родились не там, где нужно.
Тереза в замешательстве смотрела на Исама. Хотя саксы, как и все люди на земле, – дети Божьи, можно ли приобщить их к Истине, если они не желают принимать ее? И вообще, какое ей до них дело? Вот Хоос – действительно дьявол, худший из всех, с кем ей доводилось встречаться. Единственный мужчина, заставлявший ее дрожать от наслаждения, оказался обманщиком, и теперь она ненавидела его так, что готова была голыми руками разорвать на мелкие части. И надо же было быть такой наивной, мечтать выйти замуж за это ничтожество и посвятить ему свою жизнь!
Однако холод оказался сильнее ярости, и вскоре Тереза, выбросив из головы Хооса, устроилась на груди у Исама. Тепло его тела придало ей сил. На вопрос о том, где они будут ночевать, Исам ответил, что здесь, так как в крепости он никому не доверяет. Молодой человек укрыл Терезу своим плащом, вынул из мешка немного сыра и предложил ей, а когда она отказалась, разделил кусок пополам и заставил съесть. При этом губы девушки слегка коснулись его пальцев, и Исам пожалел, что у него больше нет еды и он не сможет еще раз ощутить ее прикосновение.
Потом он вспомнил, как они познакомились. Ему сразу понравились ее достойный вид, янтарные глаза и пышные волосы, благодаря чему она выгодно отличалась от толстых и румяных жительниц Фульды, но окончательно покорили его храбрость девушки, ее порывистый, горячий нрав. В отличие от любого нормального мужчины то, что Тереза умела читать, не отталкивало его, а привлекало. Ему нравилось, как внимательно она слушает, да он и сам с удовольствием слушал ее рассказы о родном Константинополе.
И вот теперь он тут, рядом с ней, готовый помочь в этом странном деле, где непонятно, что – правда, а что – ложь.
27
Когда голоса разбудили Горгиаса, уже стемнело. Ему хватило времени лишь что-то на себя набросить и спрятаться. Второпях он ударился культей и чуть не вскрикнул от боли. Скрючившись, как мог, он молил Господа о защите. Вскоре голоса приблизились, и он понял, что пришельцев двое, а затем, в колеблющемся свете факелов, разглядел их: один был высокий и белокурый, второй по виду похож на священника. Войдя в хижину, они стали заглядывать во все углы, отбрасывая попадавшиеся под ноги предметы. В какой-то момент светловолосый подошел к Горгиасу почти вплотную, и тот уже думал, его вот-вот обнаружат, но неизвестный неожиданно повернулся, сделал знак священнику, оба скинули с плеч мешки, поставили их в нескольких шагах от его укрытия и растворились в ночи.
Подождав и убедившись, что возвращаться никто не собирается, Горгиас высунул голову и уставился на едва различимые в темноте мешки. Вдруг один из них зашевелился, и Горгиас, вздрогнув, снова спрятался. А вдруг там какой-нибудь раненый зверь, подумал он и, решив проверить, осторожно приблизился к ним.
Двигался он с трудом. За последнюю неделю с рукой стало так плохо, что несколько дней он пролежал без еды, не в силах подняться, в ожидании скорой смерти. Если бы силы позволили, он возвратился бы в Вюрцбург, но лихорадка вконец измотала его.
Добравшись до мешков, он потрогал один сначала палкой, затем рукой – внутри опять кто-то зашевелился и раздался слабый жалобный звук. Горгиас отступил, но звук, похожий на стон, повторился. Перепуганный, он раскрыл мешки, и глаза у него чуть не вылезли из орбит – перед ним, с кляпами во рту, лежали дочери Уилфреда.
Горгиас тут же освободил их от веревок, приподнял ту, у которой глаза были открыты, и похлопал по щекам ту, которая, похоже, спала, однако никакой реакции не последовало. Он подумал, что девочка мертва, и слегка приподнял ее за подбородок, как вдруг малышка закашлялась, расплакалась и, всхлипывая, стала звать отца. Горгиас понял, что если те двое их услышат, то непременно вернутся и убьют всех троих, поэтому схватил девочек в охапку и укрылся в одной из подземных галерей в надежде, что каменные своды заглушат детский плач. Однако успокаивать их не пришлось – они погрузились в какой-то необычно глубокий сон и проспали до самого утра.
Горгиас же, как и в предыдущие дни, почти не спал, и хотя лихорадка по-прежнему трепала его, присутствие девочек давало слабую надежду, которой он долгое время был лишен. На рассвете он встал и долго смотрел на них. Лица у них были мертвенно бледные, даже синеватые, поэтому он решил разбудить их и начал слегка встряхивать, боясь причинить боль. Когда девочки наконец открыли глаза, он приподнял ту, что выглядела менее вялой, пригладил ей локоны и посадил, словно тряпичную куклу, прислонив к тележке. Девочка зашаталась, но все-таки сохранила равновесие, хотя и ударилась головой о свою опору. Горгиасу показалось, малышка не в себе, так как она не издала при этом ни звука. Вторая вообще была словно в дурмане, и пульс у нее почти не прощупывался. Горгиас полил ей на голову воды, хранившейся в галерее, но она даже не шелохнулась. Он не знал, почему их тут бросили, но понимал, что им нужна помощь, значит, их следует доставить в Вюрцбург.