– Неужели зараженное зерно? – недоверчиво спросила Тереза.
– Да, зараженное зерно. Лотарий это утаил, но после повторных подсчетов я установил, что немного зерна ему все же удалось где-то припрятать. Хоос ведь исчез из Фульды верхом на лошади, так? – Тереза кивнула. – Мне сказала Хельга Чернушка, – продолжил Алкуин, – однако, по словам Уилфреда, он прибыл в Вюрцбург на телеге. Следовательно, в Фульде ему помогал кто-то еще, кроме вас, – или рыжий Ротхарт, или сам Лотарий.
– Ну и что?
Алкуин сунул руку в карман и вытащил пригоршню зерна.
– А то, что в амбаре, где ампутировали руку твоему отцу, я нашел зараженное зерно.
Он объяснил, что Хоос, несомненно, хотел нажиться на терзавшем жителей Вюрцбурга голоде и нанял для выполнения разных поручений погибших позже юношей. По-видимому, он расплачивался с ними зерном, которое сам, будучи предупрежден Лотарием, в пищу не употреблял. Возможно, он не знал о столь быстром действии яда, и когда юноши неожиданно заболели и возникла угроза того, что о его поступках станет известно, он не задумываясь покончил с ними.
– И опять же обвинил моего отца.
– Конечно, Хоосу ведь нужно было найти его, а после обвинения в нескольких убийствах весь Вюрцбург бросился помогать ему в поисках. Не знаю, удалось ли Хоосу установить, что твой отец скрывается на шахте. Возможно, он это подозревал, возможно, ему помог случай. Как бы то ни было, Горгиас уже никому не был нужен. Павел и Хоос боялись, что в случае выздоровления он сможет написать еще один пергамент; Уилфред хотел свалить на него смерть Генсерика, а останься твой отец в живых, он смог бы доказать свою невиновность.
– Вы тоже желали его смерти, чтобы никто не узнал о его открытии.
– Каком открытии? – удивленно спросил Алкуин.
– Он ведь обнаружил, что документ поддельный.
Алкуин нахмурился. В этот момент явился слуга с кушаньями, однако монах с видом капризного ребенка отослал его назад.
– Повторяю, я очень высоко ценил твоего отца, и давай оставим эту тему. Что бы я для него ни сделал, он все равно умер бы.
– Но не как собака.
Алкуин, будто не слыша ее, взял Библию, открыл Книгу Иова и прочитал вслух несколько отрывков, видимо, надеясь тем самым оправдать свое поведение.
– Господь требует от нас жертв, – добавил он, – и насылает несчастья, хотя мы зачастую даже не понимаем, за что. Твой отец отдал свою жизнь, и ты должна быть ему за это благодарна.
Тереза взглянула ему прямо в глаза.
– Он успел научить меня, что нельзя быть похожим на таких, как вы, и за это я ему действительно благодарна, – решительно заявила она и вышла, оставив Алкуина в гордом одиночестве.
По пути на судно Исам объяснил девушке, почему Алкуин обвинил ее в краже пергамента.
– Он хотел защитить тебя, – заявил молодой человек. – Если бы он этого не сделал, Павел расправился бы с тобой.
Именно Павла ты видела тогда в туннеле, а юного стражника убил Хоос, но искал-то он тебя. Он нашел Библию в изумрудном переплете и стащил ее в надежде отыскать внутри пергамент, а когда его там не оказалось, бросил ее во внутреннем дворе собора, чтобы никто не заподозрил его в краже.
– И поэтому он заключил меня в подземную темницу? Позволил сечь меня? Хотел сжечь заживо?
– Пожалуйста, успокойся, – попросил Исам. – Он думал, в темнице, в ожидании казни, ты какое-то время будешь в безопасности. Высечь тебя приказал Уилфред, не знакомый с планом Алкуина.
– С планом? С каким планом? – в недоумении спросила Тереза.
– Он хотел, чтобы ему бросили вызов.
Девушка ничего не понимала, и Исам продолжил:
– Алкуин не знал, как защитить тебя и одновременно изобличить убийц, и потому предложил мне вызвать его на поединок. Когда я это сделал и Алкуин попросил выставить вместо себя другого, Павел выдал себя, предложив Хооса Ларссона.
– И ты ему поверил? Ради Бога, Исам, подумай хорошенько! Если бы Хоос победил, меня казнили бы.
– Нет, Дрого был в курсе происходящего, и даже если бы я погиб, тебя все равно освободили бы.
– Но тогда… за что ты сражался?
– За тебя, Тереза. Хоос убил твоего отца и должен был понести наказание.
– Тебя тоже могли убить! – И она заплакала.
– Это был Божий суд, а Господь такого не допустил бы.
На заседании капитула, созванном через три дня после похорон, Уилфреда простили за совершенные им преступления. Дрого как верховный судья постановил, что Корне и Генсерик за свои злодеяния заслужили смерть, и все собравшиеся с радостью приветствовали такое решение. Тем не менее Алкуин обвинил Уилфреда в чрезмерном тщеславии: граф действовал из христианских побуждений, но побуждения эти оказались смертоносными, сказал он.
Выйдя на улицу, Алкуин увидел Терезу, окруженную тюками с одеждой и книгами, и подошел попрощаться.
– Ты действительно хочешь уехать? – спросил он.
Девушка пребывала в сомнениях. Прошлым вечером Исам попросил поехать с ним в Аквисгранум, но она еще не дала окончательного ответа. С одной стороны, ей хотелось обо всем забыть, уплыть отсюда и начать новую жизнь, с другой – какие-то неясные чувства побуждали остаться с Рутгардой и ее племянниками: осесть в Вюрцбурге, выйти замуж и завести детей. Неужели всё, чему учил отец, в том числе и его стремление сделать из нее образованную и независимую женщину, погибло вместе с ним?
– Ты можешь остаться и работать со мной, – продолжил Алкуин. – Я еще побуду в крепости, чтобы привести в порядок скрипторий и уладить кое-какие дела. Уилфред отправляется в монастырь, поэтому ты сможешь спокойно помогать мне, а потом мы решим, как быть дальше.
Тереза задумалась. Она всегда мечтала работать с пергаментами, однако сейчас ее влек к себе иной мир, о котором рассказывал Исам и который она тоже хотела для себя открыть, и Алкуин это заметил. Помогая ей с тюками, он спросил о документе Константина.
– Я имею в виду первый текст, – пояснил он. – Твой отец должен был его закончить.
– Я никогда его не видела.
– Это жизненно важно. Если он отыщется, мы еще сможем представить его на собор, – не отступал Алкуин.
– Повторяю вам, я ничего не знаю. – Тереза немного помолчала, размышляя. – Но даже если бы и знала, никогда бы вам его не отдала. По-моему, он не заслуживает того, чтобы ради него лгали, убивали, завидовали, лезли из кожи вон, какими бы христианскими ценностями вы это ни оправдывали. Так что оставайтесь со своим Богом, а я останусь со своим.
Тереза вежливо простилась с Алкуином и тут же забыла о пергаменте, он ее не интересовал.
Однако по дороге к пристани она вспомнила о странных значках, похожих на балки под крышей, которые ее отец нацарапал на стене темницы.
Девушка нашла Исама на берегу – он помогал своим людям конопатить судно. Заметив ее, он бросил ведро с дегтем и побежал навстречу, чтобы помочь с поклажей. Тереза рассмеялась, увидев его измазанные черным лицо и руки, и поцеловала, пачкая дегтем свои темные блестящие волосы.
Апрель
31
Плавание прошло без происшествий. На всем пути их сопровождали стаи уток, которые своим кряканьем словно желали им доброго пути, и цветущие луга, похожие на огромные ковры, словно раскинутые кем-то к их прибытию. Они высадились в Браце, где простились с Дрого и присоединились к каравану, который скоро должен был отправиться в Фульду. Там они первым делом отыскали Хельгу Чернушку, чей живот успел вырасти до неимоверных размеров, превратив ее фигуру в подобие пузатого кувшина. Увидев их, женщина уронила лежавший на плече мешок с сеном и, переваливаясь, засеменила к Терезе. Она так крепко сжала девушку в объятиях, что та испугалась за свои внутренности, а когда Тереза и Исам сообщили о намерении обосноваться в Фульде, принялась так подпрыгивать от радости, что Тереза испугалась еще больше, как бы она не родила прямо тут.
Когда по дороге к владениям Терезы Хельга спросила, собирается ли она за Исама замуж, девушка натянуто рассмеялась. Пока он не просил ее об этом, но когда-нибудь наверняка решится, ответила она и стала рассказывать о своих планах – распахать побольше земель и построить прочный, просторный дом, как в Византии, с несколькими комнатами и отдельно расположенной уборной. Исам – человек решительный, к тому же у него есть кое-какие средства, так что у них все должно получиться.
Увидев Терезу и Исама, Олаф бросился им навстречу, словно мальчишка. Исам удивился, насколько ловко тот управляется с деревянной ногой, и поинтересовался, как действует сделанный им сустав. Пока мужчины увлеченно беседовали обо всяких инструментах, землях и лошадях, Тереза и Хельга Чернушка направились в хижину, которую Олаф с женой превратили в прекрасное жилище. Детишки потолстели, на столе стояла разнообразная еда.
Правда, места было мало, и хотя Олаф ночевал на улице, спать пришлось в тесноте, поэтому до рассвета все промаялись. Утром осмотрели засеянные поля, где уже появились всходы, а также необработанные земли, и вернулись в Фульду за материалами и инструментами; на следующий же день строительство дома было начато.
Однажды, когда Олаф и Хельга ушли в город, Исам решил поговорить с Терезой. Он положил на землю принесенные дрова, подошел к ней сзади и нежно обнял. Девушка повернулась и поцеловала его в губы. Исам стал гладить ее руки, теперь мозолистые и загрубевшие.
– Раньше они были как шелковые, – с сожалением произнес он.
– Зато раньше у меня не было тебя. – Тереза снова поцеловала его.
Исам оглянулся, вытирая пот со лба. Строительство шло медленно, и дом получался не такой просторный, как мечтала Тереза. Кроме того, нераспаханные земли требовали больших усилий, чем они рассчитывали, особенно если учесть предполагаемый доход. Но его восхищало, как умело и толково бралась Тереза за любую работу.
Они молча шли вдоль ручья. Исам отбросил ногой камешек, а когда Тереза спросила, в чем дело, признался, что хотел для нее совсем другой жизни.