В России две напасти:
Внизу – власть тьмы,
А наверху – тьма власти.
Может, поэтому мы сегодня стыдимся о нем вспоминать? И зря, очень зря!
О Победоносцеве надо помнить всегда. Его тень всегда сопровождала и, вероятно, долго будет еще сопровождать российскую власть. С одной стороны, это тень… укоризненная. Победоносцев был очень порядочным и нравственным в личном отношении человеком. Невозможно себе представить, чтобы Победоносцев, например, брал взятки. Поэтому двух царей, которых он воспитал еще подростками, Александра III и Николая II, можно упрекнуть в чем угодно, но только не в аморальном поведении. Победоносцев был высокообразованным человеком. Это был в общем-то потерянный для России выдающийся гуманитарий. Он следил за всеми новейшими течениями русской и европейской мысли, читал все газеты, все новинки книгоиздания. Что, правда, не помешало ему держать Россию до 1905 года в жесточайших цензурных тисках. Победоносцев любил Россию – это чистая правда. По своим убеждениям он принадлежал к славянофилам, дружил с Иваном Аксаковым, состоял в интересной переписке с дочерьми Ф.И.Тютчева Анной и Екатериной.
Но парадоксальным образом эта душевная любовь к России, ее народу, ее церкви подвела Победоносцева. Два главных принципа его тайного правления были: «народ чует душой» и «так благоволит Бог». Именно эти два принципа он постоянно внушал Александру III в служебных письмах, чего бы это ни касалось: казни народовольцев или запрещения постановки пьесы «Власть тьмы». Победоносцев, как пишет историк Ю.В.Готье, «до конца жизни Александра III, подсказывая императору те или иные мнения и планы и стремясь эти мнения и планы внедрить в его сознание, постоянно говорит о “народе”, который думает именно так, как думает сам Победоносцев». Это касалось и Господа Бога. Дело в том, что Бог у Победоносцева тоже почему-то всегда «благоволил» и думал «именно так, как думает сам Победоносцев»…
Притом было неясно, почему именно он, сын профессора Московского университета и бывший придворный учитель, знает, что именно «чует народ»? Почему не боевой офицер и помещик Лев Толстой или сын великого русского историка философ Владимир Соловьев, с которыми Константин Петрович сражался так, словно они-то и были главными врагами России? Наконец, почему именно ему было даровано свыше быть гласом Божьим?
В результате это привело к тому, что вся история России конца XIX – начала ХХ века приобретала какой-то странный фаталистический характер. В стране ничего нельзя «трогать», ничего нельзя менять! «Ибо так благоволит Бог», и так «чует народ». Никакие либеральные реформы невозможны, потому что «страшно»! Что скажет народ и что скажет Бог? Впрочем, это не помешало ему в 1881 году, под предлогом убийства Александра II, которого Победоносцев, кстати, не любил, сменить весь либеральный кабинет министров. Правда, странный он какой-то был фаталист?
В результате Бог «благоволил» России сначала 1905-й, а потом и 1917 годы. В этом промежутке Победоносцев, оскорбленный реформами, объявлением свободы слова и свободы совести, ушел в отставку, и его растоптала свободная пресса, которой он двадцать пять лет пытался по-отечески управлять…
Свободная пресса изрядно потешилась над больным стариком, сводя с ним былые счеты. Но он и не думал на эти нападки отвечать. Его не стало 23 марта 1907 года.
9 ноября 2012
Театр одного писателя
Странное дело… По моему ощущению, хорошей и даже очень хорошей художественной прозы с каждым годом появляется всё больше и больше, а реакция на нее со стороны критики почти нулевая.
И дело тут не только в том, что литературной критики как культурного института в России практически уже нет (точнее, она окончательно исчезнет в ближайшие годы). Нет, проблема скорее начинается с другого конца. Со стороны российского читателя всё слабее и слабее доносится сигнал «заказа» на хорошую и даже очень хорошую художественную прозу, а ее невостребованность, в свою очередь, парализует и критику, у которой нет особого стимула писать о том, что вызывает так мало интереса.
Писать серьезные, основательные обзоры современной прозы в «толстые» журналы? По этическим меркам нынешнего дня это сродни подвигу, потому что прочитать надо во сто крат больше, чем напишешь. Надо еще всё это как-то соединить в своей голове, расставить приоритеты, отбросить лишнее, хотя и прочитанное, выделить всё самое лучшее (навлекая на себя недовольство «не самых лучших»), найти переклички между книгами, высказать по этому поводу какие-то нетривиальные рассуждения. А что в качестве награды? Какой будет резонанс у твоей работы?
Почти нулевой.
Эти грустные мысли возникли у меня как раз в связи с одной из лучших прозаических книг прошлого года – «Острое чувство субботы. Восемь историй от первого лица» Игоря Сахновского.
Нельзя сказать, что книгу совсем не заметили. Прекрасную рецензию написала, например, Майя Кучерская. (Сама яркий прозаик; и выходит, что о писателях остается писать критику самим писателям.) «Мастерство Игоря Сахновского, – пишет она в своей рецензии, – трудноуловимо. Вроде ничем тебя не пытаются пленить – ни стилистических вихрей, ни интонационных воронок, ни резких сюжетных скачков. Всего здесь в меру, повествователь спокоен, как Бог, но стиль – язык – архитектура текста столь безупречны, что их даже не замечаешь. Формальное совершенство играет роль строгой рамы, свободно пропускающей читателя в мир Сахновского, по которому бродят “большие белые женщины”, недоумки-олигархи, статный Владимир Набоков с изящной супругой под руку, итальянские красавицы эпохи Возрождения, флибустьеры ХVII века и городские сумасшедшие ХХI, а воздух в этом мире – цветной».
Но еще более любопытен отзыв на книгу Игоря Сахновского Льва Данилкина, чьи отклики на новые книги всегда появляются в «Афише» первыми и порой, увы, остаются и единственными. Данилкин парадоксально раскритиковал новую книгу Игоря Сахновского как раз за то, что книга эта… как-то слишком хорошо написана:
«…каждый раз диву даешься, до чего музыкальна проза Сахновского: ритм, интонация, лучшие слова в лучшем порядке, легкость в мыслях необыкновенная – как это у него вытанцовываются такие складные абзацы? Иной раз на мысли себя ловишь – да нет, ну это не рассказ, это рок-концерт какой-то: писатель с гитарой на сцене прыгает, а зал беснуется от восторга… В роман, однако, истории не интегрируются; цветной воздух уносится в вентиляцию; Сахновский сначала выстроил удивительный дом с привидениями – а затем сам выпер их всех к чертовой матери. Странный случай, когда представление автора о вседозволенности, которую дает талант, сыграло с ним дурную шутку», – пишет Данилкин.
И как во всем этом разобраться обычным читателям, которые ждут не критических парадоксов, а просто советов прочитать ту или другую книгу. Как это, например, и сделала в своем блоге одна читательница: «Я в последнее время стала мало читать, а многие книги начинаю и бросаю, потому что кажется, что это всё уже было. Но книгу Сахновского я проглотила на одном дыхании… В текстах Сахновского всегда есть какое-то волшебство, которого мне в последнее время так не хватает в литературе…»
Что же с нами происходит? Или мы уже слишком «наелись» хорошей художественной прозой, или за девяностые годы утратили вкус к ней, который не восстановился в «нулевые»? Но факт есть факт: замечательная проза проходит у нас почти незамеченной, как это и случилось с книгой живущего в Екатеринбурге писателя Игоря Сахновского «Острое чувство субботы».
Восемь историй от первого лица, где часть персонажей как бы перетекает из одного рассказа в другой, из второстепенных делаясь главными, написаны Игорем Сахновским на самом деле удивительно просто. Но в этой простоте есть какой-то секрет, потому что написать даже одну историю от первого лица, то есть мыслями, чувствами и словами другого человека, – это очень непросто, а написать целых восемь историй, ни разу не повторяясь, не смешивая язык героев, не навязывая им своего языка, – почти невозможно. Помните замечательный фильм «Эти разные, разные, разные лица…» (1971), где Игорь Ильинский играет всех персонажей нескольких рассказов Чехова? Высший класс, виртуозное мастерство! – говорим мы. Да, но Игорь Ильинский играл уже готовых героев. Ему нужно было в них перевоплотиться. Игорь же Сахновский «играет» героев, которых нужно «сделать», вызвать к жизни. И он делает это с таким тончайшим мастерством, что диву даешься!
Например, рассказ «Большая белая женщина» написан от женского лица, женским голосом, и это сделано Сахновским настолько органично, что комар носу не подточит. А вот в рассказе «Чем латают черные дыры» исповедь идет от лица безумного старика, одновременной помеси из Дон Кихота и героя «Записок сумасшедшего» Гоголя, но и вполне живого персонажа, из тех, что встречаются на улицах и в соседних подъездах.
А рассказ «Семья уродов» вообще написан от лица шведки-лесбиянки, которая терроризировала семью Владимира и Веры Набоковых, когда они жили в Монтрё. Рассказ можно было бы счесть мистификацией, если бы он не имел реальных оснований.
Это не просто книга, но театр одного писателя или, лучше сказать, кинематограф одного писателя, который и сам себе режиссер, и актер, и оператор. Даже трудно сказать, сколько в эту книгу вложено писательских сил.
Но таланта в ней очень-очень много!
13 января 2013
На тебе, боже, что стандарту негоже
Когда я начал вести в «Российской газете» свою рубрику «Игра слов», первая моя статья называлась «Белая сотня» и была посвящена предложению тогда премьер-министра и кандидата в Президенты РФ Владимира Путина составить список из 100 книг, которые должен будет прочитать каждый уважающий себя молодой человек в России. Вот слова Владимира Путина из его статьи «Россия: национальный вопрос», опубликованной в «Независимой газете» 23 января 2011 года: