ы.
Стрелки показывали 20:43.
Поезд, сбросив скорость, выкатился из темного зева тоннеля и остановился у платформы станции «Студенческая». Двери вагона бесшумно открылись, и шумная стайка студентов вынесла Сыпачева к эскалатору. Разведчики наружного наблюдения не спускали с него глаз. Другая бригада вела четверых американцев. Они вышли из машин, подобно стае стервятников кружили в толпе у выхода из станции метро и ждали своего часа — забрать из тайника секретные материалы, а взамен положить деньги и новые инструкции.
На часах было 20:52.
Основная группа захвата выдвинулась к железнодорожному переходу, а резервная перекрыла путь отхода шпиона.
Сыпачев вышел из станции, покрутился на площади и, убивая время, прохаживался перед торговыми киосками. Поглядывая в витрины, он косился по сторонам и пытался обнаружить слежку. Разведчики наружного наблюдения предусмотрительно держались на расстоянии и с помощью скрытых видеокамер фиксировали каждое движение и жест шпиона. Его поведение становилось все более нервозным.
Стрелки неумолимо бежали по циферблату и показали 21:00.
Гурьев и Новиченко, затаив дыхание, не отрывали взглядов от серой тени на экране. Она плыла и двоилась в тусклом свете уличных фонарей. Нервы у Сыпачева оказались далеко не железными. Он не решался подняться к железнодорожному переходу и продолжал топтаться у торговых киосков.
«Ну, давай же, иди!.. Иди!» — Гурьев мысленно подгонял шпиона.
Сыпачев, словно услышал его, встрепенулся, повел плечами, будто освобождаясь от груза страха, и направился к тайнику. Впереди показался горб железнодорожного перехода. По ней сновал человеческий муравейник. От тайника его отделяло не больше пятидесяти метров. Нервная дрожь сотрясала Сыпачева. Он боялся ошибиться и твердил про себя инструкцию резидентуры ЦРУ:
«Семнадцатая ступенька. Ниша между ней и ограждением. Опустить в нее контейнер с информацией. Вернуться через тридцать минут и забрать пакет с деньгами и новым заданием.
Первая! Вторая! — мысленно считал Сыпачев, поднимаясь наверх. — Семнадцатая!»
Неловкий шаг. Он споткнулся и припал на колено. Рука выхватила из кармана куртки пакет с контейнером, и запихнула в щель. Страх, все это время давивший на Сыпачева невидимым прессом, свалился с плеч. Он распрямился.
«Получилось!.. Получилось!» — ликовал в душе шпион.
Радость была недолгой. Бойцы группы захвата действовали стремительно, не дали Сыпачеву сделать даже шага и припечатали к ограждению. У него не нашлось сил сопротивляться. Он тряпичной куклой болтался в крепких руках, не чувствовал холода наручников на своих запястьях и не слышал отрывистых команд. Перед глазами Сыпачева болтался пакет со шпионскими материалами, а на перекошенную физиономию нацелился объектив кинокамеры.
Этот ключевой кадр в операции по захвату шпиона оператор крупным планом вывел на экран КП. Гурьев задержал взгляд на лице Сыпачева; оно представляло бледную, застывшую маску, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Свинцовая усталость навалилась на него. Голос Новиченко прозвучал как сквозь вату. Гурьев встрепенулся, снял наушники, отключил микрофон и обронил:
— Вот и все, Анатолий Вячеславович!
— Одним мерзавцем стало меньше, — заключил Новиченко.
— К сожалению, Сыпачев не первый и не последний.
— Но, по крайней мере, в ближайшее время в ГРУ воздух станет чище.
— Как знать, как знать, — не был столь уверен Гурьев и распорядился: — Я на доклад к генералу. Ты поезжай в Лефортово и подключайся к работе следователей. Пока горячо, надо крепить железными показаниями засыпавшегося шпиона Сыпачева.
— Есть, — принял к исполнению Новиченко и покинул КП.
Дав указание Бацкому сделать копию видеозаписи захвата шпиона, Гурьев возвратился к себе в кабинет, через дежурного по Управлению уточнил, где находится Безверхний. Генерал был у себя в кабинете. Гурьев взял с собой материалы оперативной разработки на Сыпачева, направился на доклад. Безверхний принял его без задержки. Усталый, но довольный вид Гурьева говорил сам за себя. Кивнув на стул, Безверхний поинтересовался:
— Как прошла операция, Петр Николаевич?
— Можно сказать, по нотам. Сыпачева взяли с поличным! — доложил Гурьев.
— Хорошо. Вот что значит правильно написанная партитура, — с улыбкой произнес Безверхний и уточнил: — При задержании были эксцессы?
— Нет! Молодцы ребята из группы захвата, уложились в несколько секунд! Никто ничего не понял.
— А что американцы?
— Четверо крутились поблизости, вероятно, видели захват. Уж больно быстро снялись после задержания Сыпачева, — отметил Гурьев и посетовал: — А жаль, а то бы можно было начать игру с резидентурой.
— Нет, Петр Николаевич! — был категоричен Безверхний. — Не тот случай. Играть интересами ГРУ, а тем более ее сотрудниками у нас нет такого права.
— Ясно, Александр Георгиевич! Какие наши дальнейшие действия?
— Как обычно, оперативное сопровождение и оказание помощи следствию. Пусть этим займется Новиченко. Он въедливый и педант.
— Я уже направил его в Лефортово, чтобы подключился к работе следователей.
— Молодец, что не ждешь команды! — похвалил Безверхний.
— Спасибо. Разрешите представить на ваше имя рапорт на поощрение сотрудников, наиболее отличившихся в операции?
— Конечно!
— Если не возражаете, самых высоких наград заслуживают Новиченко и Носов.
— Согласен. Но, как понимаешь, окончательное решение за директором, — напомнил Безверхний и поинтересовался: — А про Рябенкова, что молчишь, не заслуживает?
Гурьев, помявшись, решился сказать:
— Я понимаю, это большая проблема. Но если можно, Александр Георгиевич, помогите Николаю с квартирой.
На лице Безверхнего появилась болезненная гримаса. Квартирный вопрос в Управлении в последнее время приобрел особую остроту. Жилья строилось все меньше, а нагрузка на военную контрразведку росла, далеко не все ее выдерживали и уходили на гражданку. Ему приходилось изворачиваться ужом перед теми, кто распределял квартиры, обращаться к друзьям и бывшим сослуживцам, занимавшим не последние должности в крупных компаниях, чтобы выбить эти треклятые квадратные метры. Безверхний тяжело вздохнул и признался:
— Петр Николаевич, извини, но ты просишь слишком много. Сам знаешь, какая в Управлении очередь на квартиры, и конца ей не видно. Тот же Новиченко стоит на улучшение четвертый год.
— И все-таки, Александр Георгиевич. У Рябенкова особый случай, — настаивал Гурьев.
— Хочешь сказать, был в Чечне. Так у нас больше половины управления побывало в горячих точках.
— У Николая на днях родился третий ребенок. Дети разнополые. Семья живет у черта на куличках, снимает двухкомнатную квартиру в хрущевке. Парень пашет от зари до зари. Надо помочь, Александр Георгиевич!
— Значит, трое, — произнес Безверхний и задумался, через мгновение на его лице появилась лукавая улыбка, а в голосе зазвучали озорные нотки. — Нам — бывшим коммунистам, грешно такое говорить, но что поделаешь. Так что в народе говорят в таком случае, Петр Николаевич?
Гурьев пожал плечами и уклончиво ответил:
— Разное говорят, Александр Георгиевич. Хорошо бы, чтобы его услышали.
— Услышали. Ну, раз Бог любит Троицу, то и нам придется полюбить. Скажи Рябенкову, пусть пишет рапорт на квартиру, трехкомнатную. Буду пробивать!
— Спасибо, Александр Георгиевич! Он отработает.
— А вот это зря, Петр Николаевич! Ты же не за метрами шел в военную контрразведку?
— Да вы что, Александр Георгиевич?! У меня такого и в мыслях не было! — вспыхнул Гурьев.
— Вот и я полагаю, Рябенков тоже не за метрами шел. Военный контрразведчик — это призвание, это судьба! — заявил Безверхний и сменил тему разговора. — Носов хорошо владеет словом?
— В каком смысле?
— В том, что говорит и пишет.
— Не Цицерон, конечно, но документы отрабатывает на высоком уровне. К изложению материала подходит творчески. Бывает, что заносит на детективный жанр, приходится поправлять.
— Творчески — это хорошо! Очень даже хорошо! А то, что заносит, так это не беда. Оно даже и к лучшему, — говорил загадками Безверхний.
Гурьев насторожился. Отдел только-только удалось полностью укомплектовать, и интерес генерала к Носову предвещал, — впереди предстоят кадровые потери. Гурьев взмолился:
— Александр Георгиевич, пусть Носов хоть до конца года поработает, а там перемещайте.
— Что, жалко?
— Жалко, сильный, перспективный работник. Опыта наберется, и можно назначать.
— А если сейчас назначить?
— В аналитический отдел?
— Нет, на литературный фронт!
— Э-э, это куда же?! — опешил Гурьев.
Безверхний улыбнулся, решил больше не мучить Гурьева и поинтересовался:
— Петр Николаевич, как ты посмотришь на то, если я включу Носова в состав внештатной группы. После майских праздников она вплотную займется историей Смерша.
— А-а, это те, кто копается в центральном архиве.
— Во-первых, не копается, а проводит исследование. А во-вторых, этим Носову придется заниматься в свободное от службы время.
Гурьев мялся и не знал что ответить.
— Ну, так что скажешь? — торопил с ответом Безверхний.
— Честно?
— Говори, как есть!
— О Смерше мало что известно. Я, тем более, в архиве не работал, — начал издалека Гурьев. — Но не у всех, кто слышал о проекте, мнение положительное.
— Так-так. И что это за мнение? — насторожился Безверхний.
— Они полагают, лучше не ворошить прошлого. Если верить тому, что сегодня пишут о Смерше в Интернете, так страшнее организации не существовало.
Здесь выдержка изменила Безверхнему, и он дал волю своим чувствам.
— Не пишут, а раздувают информационное кадило, чтобы опорочить наше прошлое! Опорочить подвиг наших отцов! Пишут! А кто пишет? Те, кто никогда не держал в руках даже листа из архивного дела! Тоже мне историки спецслужб! Вместо того, чтобы пасквили сочинять на Смерш, лучше бы поговорили с нашими ветеранами!