Такого не бывает, чтобы вавилонское великолепие шло вслед за дерзкой пышностью барокко, но мне такое сочетание очень нравится.
На колоннах стоят древние жертвенные быки со свирепыми мордами. А вот, смотрите, фонтан: Дарий поражает атакующего льва. В то же время это не святилище, не мертвый мемориал всего утраченного.
Вдоль стен расставлены сияющие этажерки с поразительно элегантной посудой. Среди всех этих красот устроено кафе. И снова я обращаю внимание на несравненный мозаичный пол. Множество маленьких столиков окружены золочеными стульями. Люди здесь разговаривают, гуляют, дышат, словно давным-давно привыкли к этому великолепию и уже его не замечают.
Что это за место, что за страна, что за земля, где так смело сочетаются стиль и цвет, где мастера разнообразных ремесел нарушают все традиции? Даже люстры здесь персидские: этакие огромные серебряные листы с вырезанными на них затейливыми узорами.
Сон или реальность? Я поворачиваюсь и ударяю ладонью по колонне. Проклятие, если меня здесь нет, то пусть я проснусь! А потом наступает уверенность. Я здесь, совершенно определенно здесь. Мои тело и душа находятся здесь, в вавилонской комнате под мраморным храмом.
– Идем, идем.
Чья-то ладонь легла на мою руку. Это Мариана или другая прелестница – круглолицая глазастая Лукреция? Обе они выражают мне сочувствие на своем музыкальном языке, похожем на латынь.
Наша самая темная тайна.
Все перемещается. Я действительно здесь, потому что мне никогда такое не придумать.
Я даже не представляю, как можно вообразить что-либо подобное. Я живу для музыки, живу для света, живу для красок – да, правда. Но что это? Зловонный коридор, отделанный замызганной белой плиткой, вода на черном полу, таком грязном, что даже черным его трудно назвать. И повсюду какие-то агрегаты, машины, бойлеры, гигантские цилиндры с навинченными колпачками и печатями. Краска облупилась, и среди гама и шума, сравнимого с тишиной, они кажутся особенно зловещими.
Ну конечно, это похоже на машинное отделение старого корабля, именно по палубе такого корабля я бродила в детстве, когда Новый Орлеан был действующим портом. Но нет, мы вовсе не на борту корабля. Слишком уж велики пропорции этого коридора.
Я хочу вернуться. Я не желаю видеть во сне что-либо подобное. Но теперь я уже точно знаю, что это не сон. Меня каким-то образом сюда перенесли! Наверное, это какое-то заслуженное мною наказание, ужасная расплата. Я хочу снова увидеть мрамор, красивый, сочного цвета фуксии мрамор на фоне панелей, украшающих лестницу. Я хочу запомнить богинь на стекле.
Но мы продолжаем идти по сырому зловонному гулкому коридору. Зачем? Отовсюду доносятся гнилостные запахи. По пути нам попадаются старые металлические шкафчики, словно оставленные в заброшенном солдатском лагере, погнутые, обклеенные вырезанными из журнала красотками далеких лет. И снова мы видим огромный зал, полный дрожащих, трясущихся машин; в них что-то перемалывается, кипит, пока мы проходим вдоль стального ограждения.
– Куда же мы идем?
Мои спутницы улыбаются. Они считают забавным секретом то, куда меня ведут.
Ворота! Огромные железные ворота преграждают нам путь. Но куда? В темницу?
– Тайный ход! – сообщает Мариана с нескрываемым восторгом. – Он проходит под всей улицей! Тайный подземный ход…
Я напряженно всматриваюсь, стараясь что-то разглядеть за воротами. Войти мы не можем. Ворота накрепко заперты цепями. Но вон там, где поблескивает вода… Что там?
– Там кто-то есть, разве вы не видите? Бог мой, там лежит человек. Он истекает кровью. Он умирает. У него порезаны запястья, руки сложены вместе. Он умирает?
Где Мариана и Лукреция? Снова улетели под куполообразный потолок мраморного дворца, где грациозно кружат на фресках греческие танцовщицы?
Я без охраны.
Зловоние становится невыносимым. Мужчина мертв! О Господи! Я знаю, что он умер. Нет, он шевелится, поднимает одну руку. С запястья капает кровь. Великий Боже, помоги ему!
– Разве вы не видите, что он мертв? Боже мой, он лежит в гнилой воде…
Мариана смеется сладчайшим тишайшим смехом, и ее руки мягко скользят по воздуху, когда она говорит:
– …тайный ход, который когда-то вел отсюда до дворца и…
– Нет, послушайте меня, дамы, там человек. Он нуждается в нас. – Я вцепилась в ворота. – Мы должны добраться до этого человека! – Ворота, преграждающие нам путь, такие же, как и все остальное здесь, – огромные. Тяжелые чугунные створки от пола до потолка увешаны цепями и замками.
– Просыпайся! Я этого не потерплю!
Поток музыки, разбившийся о тишину!
Я резко подскочила в собственной кровати.
– Как ты смеешь?!
Глава 6
Я сидела в кровати. Он пристроился рядом и смотрел на меня немигающим взглядом. У него были такие длинные ноги, что даже с этой высокой кровати они доставали до пола. Скрипка была мокрой. Как и он сам. С его волос стекала вода.
– Как ты смеешь?! – повторила я и, отпрянув, подтянула колени. Хотела было укрыться одеялом, но он сидел на нем. – Ты приходишь в мой дом, в мою комнату! Приходишь без приглашения и указываешь, что мне следует видеть во сне, а что – нет!
Он так удивился, что, похоже, не нашелся что ответить. Грудь его вздымалась. С волос все еще капала вода. А скрипка! Господи, что стало со скрипкой! Неужели это совсем его не волновало?
– Тихо! – сказал он.
– Тихо? – Я взорвалась. – Да я сейчас подниму на ноги весь город! Это моя спальня! И кто ты такой, чтобы диктовать мне сны! Ты… Чего ты хочешь?
Он по-прежнему не находил слов от изумления – буквально оцепенел, пытаясь обрести дар речи. Он склонил голову набок, и мне удалось рассмотреть его вблизи: впалые щеки, гладкая кожа, тонкий длинный нос и шишковатые пальцы. Он был по всем меркам очень красив, даже несмотря на свой неприглядный мокрый вид. Двадцать пять… Я бы не дала ему больше. Впрочем, здесь нельзя быть уверенной. Сорокалетний мужчина может выглядеть очень молодо, если принимает правильные таблетки, пробегает в день необходимое количество миль и посещает квалифицированного хирурга-косметолога.
Он дернул головой и бросил на меня злобный взгляд:
– Что за мусор тебе лезет в голову?
Голос у него был низкий и сильный – голос молодого мужчины. Если бы голоса, которыми мы разговариваем, имели названия – подобно певческим, – то его голос можно было бы охарактеризовать как «убедительный тенор».
– Почему мусор? – спросила я, оглядывая его сверху вниз.
Крупный мужчина, несмотря на худобу. Впрочем, меня это не волновало.
– Убирайся из моего дома! – велела я. – Прочь из моей комнаты и моего дома сейчас же, до той поры, пока я сама приглашу тебя в гости! Ступай! Меня приводит в ярость, что ты посмел явиться сюда без моего разрешения! Вломился прямо в мою комнату!
Послышался громкий стук в дверь.
– Мисс Триана! Я не могу открыть дверь! Мисс Триана! – в панике верещала Алфея.
Он посмотрел в ту сторону, откуда доносился голос Алфеи, потом перевел взгляд на меня, покачал головой и что-то пробормотал, после чего провел правой рукой по скользким волосам. Широко открытые глаза казались огромными. Я наконец разглядела, что самая красивая черта его лица – губы. Но все эти подробности не охладили моего гнева.
– Я не могу открыть дверь! – вопила Алфея.
– Все в порядке, – откликнулась я. – Можешь идти. Мне нужно побыть одной. Это мой знакомый музыкант. Нечего волноваться. Иди к себе.
Я услышала ее протесты, заглушавшие глубокомысленное ворчание Лакоума, но настояла на своем, и в конце концов оба они утихомирились.
Скрип половиц возвестил, что слуги удалились.
Я повернулась к нему.
– Выходит, ты ее заколотил? – спросила я, имея в виду, разумеется, дверь, которую ни Лакоум, ни Алфея не смогли взломать.
Лицо его оставалось неподвижным – наверное, таким хотел видеть его Бог или его собственная мать: молодым, серьезным, лишенным тщеславия и хитрости. Большие темные глаза пытливо вглядывались в меня, словно среди всех второстепенных деталей моей внешности он старался отыскать какой-то важный секрет. Он не был погружен в мрачные раздумья и казался искренним и порядочным.
– А ты не боишься меня, – прошептал он.
– Конечно. С чего бы мне бояться?
Но это была не более чем бравада. Я действительно на одну секунду испытала страх… Или нет, пожалуй, не страх. Другое чувство. Адреналина в крови поуменьшилось, и на меня снизошло ликование!
Я смотрела на призрака! Самого настоящего призрака. Я поняла это. Знала – и ничто не смогло бы лишить меня этого знания. Я была абсолютно уверена!
В ходе всех моих блужданий среди мертвых я обращалась к дорогим для души воспоминаниям и останкам и сама отвечала за них, словно они были куклами в моих руках.
Но он был призраком.
И тут я испытала огромное облегчение.
– Я всегда это знала, – сказала я и улыбнулась.
Откуда взялось это убеждение, сказать не могу. Я имела в виду только то, что наконец поняла: жизнь – это нечто огромное, ее нельзя вместить в рамки, от нее нельзя отмахнуться, и фантазии на тему «большого взрыва» имеют под собой небольшую почву, чем легенды о воскрешении из мертвых или чудесах. Я снова улыбнулась:
– А ты думал, что я испугаюсь тебя? Ты этого хотел? Ты пришел, когда мой муж умирал наверху, и начал играть на своей скрипке, чтобы испугать меня? Ты что, первый глупец среди призраков? Как такое могло меня напугать? С какой стати? Ты сеешь страх…
Я замолчала. Дело было не только в выражении незащищенности и мягкости на его лице, не только в соблазнительном подрагивании губ и манере хмурить брови – отнюдь не сердито, без осуждения. Дело было в чем-то другом – неуловимом и очень важном, о чем я только сейчас догадалась. Это создание действительно излучало что-то… Но что?
Безнадежный вопрос, я понимала. Ритм сердца снова нарушился, что каждый раз будило в моей душе страх. Я поднесла руку к горлу, потому что теперь мне казалось, что сердце бьется там, а не в груди.