И да хранит вас Бог.
Литума, хоть и не видел письма, догадался, что вместо подписи нарисован паучок.
— Кого похитили, сеньор Янаке? — спросил капитан.
— Мабель, — задыхаясь, произнес коммерсант.
Литума увидел, как у коротышки повлажнели глаза, как заструились по щекам слезы.
— Присядьте, дон Фелисито. — Сержант уступил ему свой стул и помог сесть.
Дон Фелисито закрыл лицо руками. Он плакал долго, беззвучно. Только подрагивало его маленькое тельце. Литуме стало его жалко. Бедняга, теперь эти сукины дети нашли способ его приструнить. Нет у них такого права, это несправедливо!
— Я могу вас заверить, дон: ни один волосок не упадет с головы вашей подруги. — Казалось, капитан Сильва тоже сострадает несчастью Фелисито. — Они просто хотят вас запугать, вот и все. Они знают, что не могут причинить Мабель никакого вреда. Знают, что она неприкосновенный пленник.
— Бедная девочка, — сквозь всхлипы пробормотал Фелисито. — Это моя вина, я втянул ее в эту историю. Боже мой, что теперь с ней будет? Никогда себе не прощу.
Литума смотрел, как на круглом небритом лице его начальника жалость уступает место ярости, а ярость вновь оборачивается состраданием. Он видел, как капитан Сильва протянул руку, похлопал дона Фелисито по плечу и, придвинувшись ближе, заверил коммерсанта:
— Клянусь самым святым, что у меня есть, — а это память о моей матери, — что с Мабель ничего не случится. Вам ее вернут в целости и сохранности. Клянусь моей пресвятой матушкой, я распутаю это дело и ублюдки расплатятся сполна. Я никому не даю таких клятв, дон Фелисито. Вы мужчина хоть куда, вся Пьюра это признаёт. Так уж, пожалуйста, не прогнитесь сейчас.
Литума был потрясен. Капитан сказал правду: он никогда не давал таких клятв. К сержанту возвращалась уверенность и крепость духа: капитан это сделает, они вместе это сделают. Они возьмут этих гадов. Говнюки сильно пожалеют о том, как подло они обошлись с этим бедолагой.
— Я не прогнусь сейчас, не прогнусь и потом, — прошептал Фелисито, вытирая глаза.
VIII
Мики и Эскобита проявили чудеса пунктуальности, явившись ровно в одиннадцать утра. Дверь открыла сама Лукреция, и братья чмокнули ее в щечку. Когда они уже сидели в гостиной, Хустиниана спросила, что им принести. Мики попросил эспрессо, Эскобита — стакан воды с газом. Утро выдалось серое, низкие тучи над бухтой спускались прямо к темно-зеленым волнам в клочьях пены. В открытом море виднелись рыбачьи лодки. Сыновья Исмаэля Карреры были в темных костюмах, при галстуках, из нагрудных карманов выглядывали платочки, на запястьях сверкали дорогие «Ролексы». Когда вошел Ригоберто, братья встали как по команде: «Привет, дядюшка». «Дурацкий обычай», — подумал хозяин дома. Непонятно почему, но его раздражала эта молодежная мода, возникшая в Лиме несколько лет назад: всех друзей семьи, всех знакомых старшего возраста стали называть дядюшками и тетушками, словно устанавливая несуществующее родство. Мики и Эскобита долго жали ему руку и улыбались, их сердечность выглядела чересчур пылкой, чтобы быть искренней: «Прекрасно выглядишь, дядюшка Ригоберто», «Уход на пенсию пошел тебе на пользу, дядюшка», «С последней нашей встречи ты помолодел, даже и не знаю, на сколько лет!»
— Какой отсюда красивый вид открывается, — наконец сказал Мики, указывая на море и набережную. — В ясную погоду отсюда, наверное, видно и мыс Чоррильос, правда, дядюшка?
— А еще я вижу всех этих парней, что летают на дельтапланах и парапланах, едва не задевая наши окна, — усмехнулся Ригоберто. — В один прекрасный день порыв ветра занесет какого-нибудь летуна прямо в дом.
«Племянники» отметили шутку преувеличенно громким хохотом. «Да они нервничают больше моего», — удивился Ригоберто.
Они были близнецы, но при этом не походили друг на друга ни в чем, кроме роста, атлетического телосложения и дурного нрава. Неужто часами занимаются в тренажерных залах клуба «Вилья» или «Регатас», тяжести там поднимают? Как им удается сочетать такую форму с ночной жизнью, выпивкой, кокаином и распутством? У Мики было круглое жизнерадостное лицо, губастый рот с хищными зубами и огромные уши. Он был очень светлокожий, просто гринго, и время от времени машинально улыбался, словно заводная кукла. Эскобита, наоборот, отличался смуглостью кожи, темными глазами-буравчиками, безгубым ртом и тонким пронзительным голоском. Лицо его украшали длинные бакенбарды, как у тореро или певца фламенко. «Кто из них глупее? — прикидывал Ригоберто. — А кто гаже?»
— Не скучаешь по своему офису, ты ведь теперь все время на досуге? — спросил Мики.
— По правде говоря, нет, племянник. Я много читаю, слушаю хорошую музыку, часами не выныриваю из своих альбомов по искусству. Живопись всегда привлекала меня больше, чем страховой бизнес, Исмаэль тебе, наверно, рассказывал. Теперь я наконец-то могу посвящать достаточно времени любимым занятиям.
— А какая ж у тебя библиотека, дядюшка! — воскликнул Эскобита, указав на ровные ряды полок над письменным столом. — Сколько книг, черт меня дери! И ты что, все их прочитал?
— Ну, вообще-то, пока не все. — «Этот, пожалуй, будет тупее своего братца», — решил про себя Ригоберто. — Некоторые из них — справочники, вот, например, в угловом стеллаже собраны словари и энциклопедии. Но я убежден, что намного больше вероятность, что книга будет прочитана, если она стоит у тебя дома, а не в магазине.
Близнецы смотрели на Ригоберто в растерянности, определенно не понимая, шутит ли он или говорит всерьез.
— У тебя столько книг по искусству, ты как будто уместил в одной комнате все музеи мира, — изрек Мики с выражением великой хитрости и мудрости на лице. И добавил: — Так что ты можешь ходить по музеям, даже не выходя из дому, как удобно!
«Если один из этих двуногих непроходимо туп, то другой уж точно умнее», — подумалось Ригоберто. Вот только невозможно было определить, кто именно: счет был ничейный. В гостиной воцарилась давящая нескончаемая тишина; чтобы скрыть напряжение, все трое уставились на полки с книгами. Час пробил, догадался Ригоберто. Он немного волновался, но любопытство брало верх: что же будет дальше? Нелепо, но в своих стенах, в окружении книг и гравюр, хозяин дома чувствовал себя защищенным.
— Ну что ж, дядюшка, — произнес Мики, часто заморгав, чуть-чуть не донеся мизинец до рта, — полагаю, настал момент взять быка за рога. Давай поговорим о печальных делах.
Эскобита потягивал минералку из полупустого стакана, слышно было бульканье пузырей. Он то и дело почесывал лоб, глазки его перебегали с брата на Ригоберто и обратно.
— Печальных? Отчего же печальных, Мики? — картинно изумился Ригоберто. — Что случилось, ребята? У нас опять проблемки?
— Тебе отлично известно, что случилось, дядя, — оскорбленно взвизгнул Эскобита. — Пожалуйста, не прикидывайся.
— Так ты имеешь в виду Исмаэля? — продолжал дурачиться хозяин. — Вы о нем хотите поговорить? О своем отце?
— Мы стали поводом для сплетен и посмешищем для всей Лимы, — театрально декламировал Мики, с наслаждением покусывая палец. — Тебе это наверняка известно, потому что об этом знает каждый камень. В этом городе, а возможно, и во всем Перу теперь ни над чем так не смеются. Никогда в жизни не мог я представить, что наша семья будет замешана в подобном скандале.
— В скандале, который ты мог предотвратить, дядя Ригоберто, — с горечью объявил Эскобита и состроил плаксивую гримасу. Казалось, он только теперь заметил, что стакан его опустел. Эскобита с преувеличенной осторожностью поставил его на столик.
«Сейчас идет мелодрама, потом начнутся угрозы», — констатировал про себя Ригоберто. Он, естественно, был встревожен, но происходящее все больше его увлекало. Хозяин дома смотрел на близнецов как на парочку низкопробных актеров; лицо выражало любезность и внимание. Непонятно отчего, но ему хотелось смеяться.
— Я мог предотвратить? — Ригоберто как будто растерялся. — Не понимаю, что ты имеешь в виду, племянничек.
— Ты человек, к словам которого папа всегда прислушивался, — пафосно воскликнул Эскобита. — Быть может, единственный, чье мнение для него имело вес. Ты это прекрасно знаешь, дядюшка, так что не надо крутить. Пожалуйста. Мы сюда пришли не в загадки играть. Пожалуйста!
— Если бы ты дал ему совет, если бы ты возразил, если бы указал ему на всю дикость его намерений, этого брака удалось бы избежать. — Мики слегка пристукнул по столу. За время разговора он сильно переменился: на дне светлых глаз извивались гадюки, голос уже закипал.
Ригоберто услышал музыку внизу на набережной: это была флейта-свисток точильщика ножей. Сигнал всегда раздавался в одно и то же время. Пунктуальный парень. Надо бы с ним наконец познакомиться.
— К тому же этот брак ломаного гроша не стоит, поскольку все это полный вздор, — добавил Эскобита. — Просто балаган, не имеющий никакой юридической силы. И это тебе тоже известно, дядюшка, ведь ты как-никак адвокат. Так что, если ты не против, давай говорить без выкрутасов. Будем называть вещи своими именами.
«Что пытается выразить этот недоумок? — спрашивал себя дон Ригоберто. — Оба они совершенно не к месту используют всякие присловья, расхожие словечки, не понимая, что они означают».
— Если бы ты нас вовремя известил о том, что замышляет папа, мы быстренько бы дали ему окорот, пусть даже с помощью полиции, — подхватил Мики. Он хотел, чтобы в словах его звучала печаль, но уже не мог сдерживать подступающую злость. Теперь его полуприкрытые глазенки смотрели угрожающе.
— Однако ты, дядюшка, вместо того чтобы предупредить нас, присоединился к этому балагану и даже выступил в качестве свидетеля. — Эскобита с яростью махал рукой в воздухе. — Ты поставил свою подпись рядом с закорючкой Нарсисо. Вы даже несчастного безграмотного шофера вовлекли в эту мерзкую, мерзопакостную интригу. Ах, как нехорошо — воспользоваться доверием дурачка. Откровенно говоря, такого мы от тебя не ожидали, дядя Ригоберто. В башке не укладывается, как ты мог участвовать в этом низкопробном фарсе.