— Я пришел, — сказал он громче. — Эй, ты… Я пришел.
Далеко-далеко проскрипело отжившее дерево. Лес скрежещет зубами, подумал Игар.
Он двинулся вперед, но не вниз, ко дну оврага, а зачем-то по его краю, будто чего-то ожидая или что-то разыскивая. Будто бы надеясь…
Сначала померещился запах давней гари. Давней, но от этого не менее едкой.
Потом впереди мелькнуло черное.
Игар споткнулся и остановился. Здесь случился пожар; черные скелеты елей втыкались в небо, как шипы. Древесные угольки красиво посверкивали в редких, мимолетных солнечных лучах. И листва, и хвоя обратились в пепел — тем страшнее и величественнее выглядели полотнища серой паутины, кое-где свисающие с ветвей, как обрывки савана.
Паутина не горит?!
Игару сделалось плохо, и он присел прямо на черную землю. Илаза… Судьба Илазы… Неужели он опоздал?!
Этому пепелищу никак не меньше нескольких недель. Нет, нет… Или Илаза, наоборот, спаслась? А скрут погублен?..
— Илаза…
Имя прозвучало странно. Почти незнакомо, и, чтобы избыть наваждение, он позвал снова, теперь уже громко:
— Илаза!
Тишина.
Он поднялся. Его долг…
До конца.
Он найдет ее… Вниз, к ручью, бегущему по дну оврага. Стоит ли говорить Илазе правду? Если она, конечно, жива… То стоит ли объяснять ей?.. Пожалуй, нет. Пусть и для нее, и для скрута объяснение будет…
Ему не удалось додумать до конца.
Он шел неторопливо, как человек, совершающий ежедневную прогулку. Полное бездумие закончилось, но сменившие его мысли были на редкость разрозненны и странны. Перед глазами почему-то время от времени возникало куриное яйцо, падающее на мозаичный пол. Именно на мозаичный. Яйцо шмякалось, растекалось желто-белой лужицей… Белые осколки скорлупы скалились зубчатыми краями… И все сначала. Шмяк…
Потом он пошел медленнее. Потом и вовсе остановился.
Илаза стояла на противоположном берегу ручья. Светлое платье ее давно сделалось грязно-серым. Лицо осунулось, повзрослело, как-то неуловимо изменилось…
Шмяк. Разбилось в его воображении назойливое белое яйцо.
С лица Илазы на него смотрела мать ее, княгиня. Он даже испугался на мгновение — не чары ли, не наваждение, не изысканная ли месть…
— Илаза… — сказал он хрипло.
Женщина судорожно сглотнула — и не проговорила ни слова.
— Илаза, я пришел… потому что…
Она молчала и не двигалась с места. Игар нашарил рукой корявый ствол и оперся на него, как на палку:
— Илаза… Прости. Я не нашел ее. Всю провинцию обошел — нету Тиар… Она умерла, наверное. Наверняка умерла…
Женщина на противоположном берегу мигнула. Игару показалось, что она старше его лет на десять.
— Я пришел, вот… А больше ничего не могу сделать. Прости, не могу…
Было бы легче, если бы она заплакала. Или разразилась проклятиями, или бросилась к нему на шею — но она просто стояла и смотрела. Как неживая.
Стиснув зубы, он шагнул вперед. В ручей…
Холодная вода живо напомнила ему тот день, когда, победившие судьбу, они с Илазой шли к камню-Алтарю. Приближались к нему с двух разных сторон… по колено в реке… широкой и мелкой…
Воспоминание мгновенно поблекло, сжалось, обмякло, как упавший с дерева лист. На его место прорвалось какое-то другое, запретное — Игар сделал усилие и загнал его в темные глубины памяти. Навсегда.
Достаточно, что имя ее…
— Тиар, — хрипло сказала Илаза, и это было первое ее слово. — Где Тиар.
— Ее нет…
— Не может быть, — голос Илазы звучал ровно и глухо, так могла бы говорить ожившая каменная статуя. — Не может быть. Где она.
— Ее нет…
В этот момент, не доходя до Илазы нескольких шагов, он спиной ощутил чужое присутствие.
И на какое-то время Илаза перестала существовать.
Медленно, будто боясь ненароком вывихнуть шею, Игар обернулся.
Тени не было видно — но Игар знал, где она. В густой кроне приземистого, еще полностью зеленого дуба.
— Ее нет, — повторил он в третий раз. — Я не нашел ее. Делайте со мной, что хотите.
Ему сразу сделалось легко. Потому что все, что нужно было сделать, сделано, и все, что нужно было сказать, сказано. Сейчас можно попросту сесть на травку и немножко отдохнуть.
Он улыбнулся. Не хватало, чтобы именно сейчас его разобрал его идиотский, не ко времени смех…
— Зачем же ты приперся, — сказала за его спиной Илаза.
Нервный смех оборвался.
— Зачем?.. — голос ее задрожал. — Ты… ты ничтожество. Тряпка. Ты втравил меня… обрек меня… а теперь не смог даже… даже… — она всхлипнула, и этот всхлип судорогой прошелся по всему ее телу.
Он хотел сказать ей что-то. Он хотел подойти и обнять — но не послушался язык и отказали ноги.
— Ты… — Илазу трясло, она входила в свою истерику, как нож входит в масло. — Ты… зачем ты пришел один?! Чтобы я еще раз полюбовалась на твою сопливую рожу? Зачем ты притащился, если ты не привел Тиар?! Слизняк… Куда я смотрела, когда купилась на твои сказки о любви… о благородстве… такова она, твоя хваленая любовь?!
Игар смотрел туда, где среди темных дубовых ветвей терялась другая темнота. Источающая взгляд.
— Отпустите ее, — сказал он неожиданно для себя. — Что даст теперь ее смерть? Видит Птица, я сделал все что мог — ради нее, своей жены… Если хотите мстить — мстите мне, она-то в чем виновата?
Илаза на мгновение примолкла, чтобы тут же захлебнуться презрением:
— Чего стоит теперь твое показное благородство? Чего стоит твое вранье, чего стоит твоя поза? Хочешь умереть героически? Не прокатит — умрешь, как червяк! Мокрица! Сопливая тварь!..
Она выискивала самые гадкие и самые страшные ругательства. Она называла его самыми отвратительными именами; потом упала на землю и забилась в рыданиях. Наверное, следовало напоить ее водой из ручья, но Игар не мог сойти с места.
— Не молчите, — шепотом сказал он темной кроне дуба. — Делайте что-нибудь… Взялись убивать — убивайте… Но только Тиар от этого не появится…
Тишина. Только отдаленный шум ветра, треск дятла да всхлипывания Илазы.
Наконец она затихла. Села на пятки, пряча лицо в ладонях; невнятно прошептала сквозь пальцы:
— Игар, прости…
Он молчал.
— Игар… Я не могу, прости…
— Ничего, — сказал он по-прежнему шепотом. — Потерпи…
Из кроны дуба смотрели. Взгляд давил, как надгробие — и Игар не мог понять, каким именно чувством переполнен третий, молчаливый свидетель супружеской сцены.
— Я выполнил все, что вы велели, — начал Игар, и голос его звучал на удивление ровно и сухо. — Я обошел всю провинцию Ррок, все города, и местечки, и поселки, и хутора… Я всюду искал женщину по имени Тиар, с темными волосами и карими с прозеленью глазами… и с пятном в виде ромба под правой лопаткой. Видит Птица, на пути мне попадалось много похожих женщин, но ни одна из них не была Тиар. Звезда Хота опустилась, путь мой закончен… Дабат.
— Дабат… — эхом донеслось до его ушей.
Еще не осознав, чей именно голос он слышит, он ощутил поднимающуюся к горлу тоску.
Так бывает во сне, когда обрываешься в пропасть без дна…
— Дабат, — теперь ему показалось, что это шуршат осенние листья. — Да будет так.
Тогда он всхлипнул — и повернул голову.
Она стояла тоже на берегу — но чуть выше по течению. В опущенной руке у нее был узелок — тот, с которым она обычно спешила на помощь роженице.
— Нет!
Уже на бегу он проклял свою долю и бесконечную глупость судьбы.
— Нет! Беги! Беги, умоляю… Ради Птицы…
Земля вдруг кинулась ему в лицо — запнувшись о корягу, он упал. Голова Тиар плыла над ним в сером небе — вернее, это плыли облака, и от этого темные с медным отливом волосы казались парящим в небе куполом башни.
Скрут тоже видел ее — но молчал. Мертво молчал, не выдавая себя ни звуком, ни движением.
Игар приподнялся на локте. Обернулся к темной кроне, выдохнул сквозь сжатые зубы:
— Если ты коснешься ее… Если только коснешься…
— Уходи, Игар, — сказала женщина глухо. — Бери Илазу и уходи… Все, что здесь произойдет, касается только…
— Я умру раньше тебя, — сказал он хрипло. — Чтобы добраться до тебя, ему придется отбросить с дороги мой труп.
Тиар шагнула по направлению к дубу.
Странно, но скрут был все еще там. Впрочем, он так быстр, что его «там» и «здесь» почти не разделимы…
Игар встал у нее на дороге.
Какое у нее измученное, печальное лицо. Теперь на нем ясно читаются ее годы; наверное, она успела впустить в этот мир половину живущего человечества. Привратница жизни…
— Отойди, Игар… Спасибо тебе. Теперь отойди.
Игар упал на колени. Потом на четвереньки; по щиколотку в ручье стояла Илаза. Снова бледная и молчаливая, будто неживая. Вот так…
Тиар шла. Игару казалось, что она касается травы только подолом старенького темного платья. Что ноги ее идут над землей…
И тогда ему явственно увиделось, как на голову ей падает, неслышно разворачиваясь, серая паутина. Как стягивает, сворачивает в кокон, утаскивает вверх. «Ты… представляешь себе… Как именно скрут поступает со своей… с обидчиком?.. Ты не сможешь такого вообразить. Никогда…»
— Тиар!..
Она обернулась. Глаза ее говорили: стой. Приказ был столь властен, что Игар, уже изготовившийся к прыжку, обмяк и снова осел на землю. А Тиар уже снова шла. Навстречу своей судьбе.
Игар зажмурил глаза. В черной темноте носились красные пятна, глядеть на это было непереносимо, он не выдержал и поднял веки. Тиар нe шла больше — стояла, беспомощно вглядываясь в переплетение крон. Она его не видит. Она тоже его не видит… Да понимает ли, что ее ждет?!
— Во имя твое…
Это произнесли ее губы? Или Игара обманул шелест желтых листьев?
— Аальмар.
Игар содрогнулся. Кажется, Илаза дернулась тоже; весь лес вздрогнул, безвозвратно теряя желтые листья.
Незнакомое имя вмещало в себя… то, чему Игар не умел дать названия. Но ощущение было такое, будто он заглянул в старый, безмерно глубокий, обжитый призраками колодец.