«Вы – американец и служите в армии. У Вас есть командировочные предписания, поэтому виза Вам не нужна».
«Я не американец и лишь тесно связан с армией, но не более. Мне очень нужна виза».
ТУНИС, апрель 1943 года. Американский ас в кабине своего истребителя, сбившего девять немецких самолетов и один итальянский.
КОНСТАНТИНА, АЛЖИР, май 1943 года. Военнослужащие 301-й группы бомбардировщиков после вылета на дневное задание. Шасси самолета было снесено выстрелом, однако пилоту удалось совершить успешную посадку на «брюхо».
Он просмотрел документ, выданный британским консулом в Нью-Йорке. «В высшей степени незаконно, – заметил он сухо. – Вольности, допускаемые некоторыми консульствами, очень трудно понять». Он говорил, не поднимая глаз. «Какова цель Вашего визита в Англию?»
«Исключительно сентиментальная, сэр».
«Даю Вам четыре недели. Пошлина – один фунт и десять шиллингов».
V
Отправление откладывалось много раз, но, наконец, через 16 дней мы с Биллом Лэнгом приплыли в Ливерпуль. Было воскресное утро. До Лондона мы добрались к полудню и разошлись по своим делам. Билл отправился в самый лучший отель, а я сел на поезд и поехал в Мейденхед.
Итак, опять было воскресенье. Поместье Ярдли выглядело точно так же, как полгода назад. Но на этот раз, стучась в двери, я волновался чуть сильнее. Мне открыл мистер Ярдли. «Ты приехал как раз к чаю!»
В гостиной горел камин. У Ярдли гостила какая-то женщина, но волосы у нее были не розовые. Меня расспросили про Северную Африку. Я сказал, что война там очень скучная. На это мне вежливо ответили, что и в Англии война очень скучная. Я неторопливо подошел к граммофону. Миссис Ярдли следила за мной, не поворачивая головы. Она спросила невзначай: «Преуспел ли ты в занятиях румбой, будучи в Африке?»
«Мне нужно взять еще несколько уроков», – весело ответил я.
«Я знаю, как это организовать».
Мы закрыли эту тему, и я вздохнул с облегчением. Поговорили о погоде и военных пайках. Дождавшись паузы в беседе, я взял пластинку Тино Росси. «Кстати, – обратился я к Ярдли, – как поживает та светловолосая девушка, которой так нравились эти ужасные записи?»
«Элен Паркер? Ну, в последнее время она эти пластинки не заводит. Она должна была приехать сегодня, но по воскресеньям у нее ночное дежурство в Министерстве информации. Она, знаешь ли, там работает».
После обеда я сказал, что мне пора возвращаться в город. Никто меня не удерживал. Путь из Мейденхеда в Лондон показался мне более длинным, чем из Северной Африки в Англию.
С вокзала я позвонил в Министерство информации. Мне сообщили, что мисс Паркер работает в американском отделе и придет на службу в полночь. Значит, еще два часа…
Я нашел Билла в отеле «Claridge's». Он заказал для нас номер с двумя спальнями и гостиной. Телефон его девушки не отвечал весь день. Думая, что мне судьба тоже не улыбнулась, он предложил мне виски.
«У меня свидание в полночь», – сказал я.
Мне надо было счистить с себя шестимесячную североафриканскую грязь. В полночь я поднял трубку, позвонил в американский отдел министерства и стал ждать ответа.
«Американский отдел. Мисс Паркер у аппарата».
«Какого цвета у Вас волосы, мисс Паркер?»
«Кто говорит?»
«Какая Ваша любимая песня, мисс Паркер?»
«Где ты?»
«Мне кажется, я чуть-чуть влюбился».
«Ты страдаешь?»
«Жду тебя в буфете через 15 минут».
Когда она вошла в буфет, я стоял возле барной стойки, положив голову на руки, и пялился на бутылки, расставленные на полках. Она сразу подошла ко мне:
«Здравствуй».
«У тебя по-прежнему розовые волосы».
«Если бы ты заставил меня еще подождать, они бы стали седыми».
«А ты ждала?»
«Нет, я вышла замуж и родила шестерых детей».
«Надеюсь, они полюбят меня».
Мы вышли из бара, даже не прикоснувшись к вину. Обошли вокруг здания. Заходя в него, она сказала: «Приходи к восьми утра», – и убежала.
Улицы Лондона в восемь часов серы и пустынны. Мы нашли кафе, она заказала бекон, помидоры и чай с гренками. На сей раз мы были очень серьезны.
«Ты вернулся, потому что я ждала тебя?»
«Да».
«Ты останешься?»
«Нет».
«Ты любишь бекон с помидорами?»
«Но я бы хотел остаться».
Я рассказал, что мне нужно возвращаться на войну, но потом я приеду обратно. Я объяснил, что дело не только в войне: у меня такое положение, что не знаешь наверняка, чего ждать на следующий день.
«Я очень симпатичная».
«Кто это тебе сказал?»
«Так говорят все, с кем я встречаюсь».
«Почему ты ждала меня?»
«Я так решила, как только тебя впервые увидела».
«Ты и сейчас не дразнишься?»
«Оплати счет, пожалуйста».
Было 9 утра. Надо было заехать в редакцию «Collier», чтобы сказать о своем приезде и о том, что я беру недельный отпуск. Пинки выразила надежду, что ей тоже удастся взять отпуск. В «Savoy» мы поехали вместе.
Редакция журнала была по-прежнему в отеле, но Квентина там уже не было. Парень, который его замещал, сказал, что у него для меня есть телеграмма из нью-йоркской редакции. В ней было написано следующее:
ФОТОГРАФИИ СЕВЕРНОЙ АФРИКИ ПРЕКРАСНЫ ТЧК ВОЕННОЕ ВЕДОМСТВО НАСТАИВАЕТ НА ПЕРЕДАЧЕ ИХ В ОТКРЫТЫЙ ДОСТУП ТЧК ВАШИ ФОТОГРАФИИ ДОСТУПНЫ ВСЕМ ДО ТОГО КАК МЫ ИХ НАПЕЧАТАЕМ ТЧК СОЖАЛЕЕМ ВЫНУЖДЕНЫ ОТОЗВАТЬ ВАС НЬЮ-ЙОРК ТЧК ОПЛАТИМ БИЛЕТЫ ВЫДАДИМ ДОПОЛНИТЕЛЬНУЮ ЗАРПЛАТУ ЗА ТРИ НЕДЕЛИ COLLIER НЬЮ-ЙОРК
Я перечитал текст трижды, потом отдал телеграмму Пинки. Я спросил работника «Collier», когда он получил ее. Оказалось, тем же утром. Я поинтересовался, знает ли про телеграмму кто-нибудь, помимо него. Он ответил отрицательно. Надо было быстро соображать, что делать дальше. Вместе с работой я теряю аккредитацию военного корреспондента. Мне придется вернуться в Штаты, а с моими документами я оттуда никогда потом не выберусь. Значит, надо найти работу до того, как о моем увольнении узнают военные. Я описал ситуацию парню из «Collier». Он извинился и сказал, что не знает, чем тут можно помочь. Я попросил его подождать до полудня и дать мне шанс оглядеться и узнать, каковы мои шансы на трудоустройство в других журналах. Ему эта идея явно не понравилась, но возражать он не стал.
«Иди, – сказала Пинки, – я подожду тебя здесь».
Я взял такси и поехал в редакцию «Life».
Мои отношения с этим журналом были далеко не идеальными. За шесть лет сотрудничества меня дважды увольняли и один раз я увольнялся сам. Но с Кроки, которая заведовала лондонским офисом, меня связывала давняя дружба. Она была рада меня снова видеть и почти не удивилась, узнав о моих проблемах. Она сказала, что быстро найти работу мне вряд ли удастся. «В нью-йоркской редакции, – заметила она, – узнав о том, что ты опять остался на улице, наверняка решат, что тебе уже давно пора свыкнуться с таким положением». Вместе с тем у нее были сведения, что очень скоро в Средиземноморье начнется большая заварушка. Если я вернусь в Африку до того, как военные прознают о моем увольнении, и смогу извернуться и первым снять сенсационные кадры, тогда мои проблемы как-нибудь решатся. Задача была предельно ясна и почти невыполнима, но – попытка не пытка.
Кроки отправила в нью-йоркское бюро «Life» телеграмму, в которой было сказано, что Капа жутко недоволен сотрудничеством с «Collier» и его вынуждают уволиться.
Я помчался обратно в «Savoy». Когда я вошел в редакцию, Пинки восседала на столе рядом с телефоном. В углу комнаты притаился несчастный сотрудник «Collier». Он был на грани нервного срыва.
Я сказал, что все уладил, и если этот парень выждет еще двое суток и не станет сообщать военным о том, что меня уволили, то я сделаю его крестным отцом своих детей. Он ответил, что если мы немедленно уберемся из его офиса, то он как минимум на трое суток будет рад забыть наши имена.
Рядом с «Savoy» находится лучший ресторан Лондона – «Boulestin». Мне надо было поговорить с Пинки, и мы отправились туда перекусить. В ресторане по-прежнему подавали очень недурное шампанское, и я предложил выпить за мой скорый отъезд.
«Насколько скорый?»
«Я уеду сегодня вечером. Так надо».
Ее глаза заблестели от слез и шампанского. Я рассказал ей о хитром плане трудоустройства в журнал «Life» и о том, что мне было бы неплохо с помощью моего друга Криса Скотта, сотрудника пресс-службы военно-воздушных сил, забронировать местечко на самолете. После того как мы поели, я позвонил в пресс-службу. Криса Скотта уже направили куда-то в Северную Африку!
Пинки закусила пальчик и, подумав пару секунд, произнесла: «Кажется, я знаю, что делать».
Она велела мне бежать за разрешением на выезд и явиться к 17:30 в клуб «Mayfair».
Служащий паспортного бюро с большим подозрением отнесся к тому, что, прибыв в Англию в воскресенье, в понедельник я уже хотел отправиться обратно. Я сказал, что не имею права вдаваться в подробности, поскольку они имеют отношение к военным действиям. Он был впечатлен и выдал документы без дальнейших вопросов.
Пинки приехала в клуб в 6 вечера, заказала вина и сообщила, что я могу ехать. Она все устроила.
В аэропорту надо было оказаться в 6:30. Я заверил Пинки, что скоро вернусь.
«Да уж, было бы неплохо».
Я поинтересовался, что она будет делать вечером, после того как я улечу.
«Ты, мерзкий венгерский болван! Я буду обедать с офицером, который устроил тебе перелет, чтобы я была свободна этим вечером!»
Она весело поцеловала меня и убежала.
Сидя в темном самолете, уносящем меня из Англии в Северную Африку, я был абсолютно уверен в своей любви к Пинки. Теперь я знал ее имя и адрес. У меня даже была ее фотография.
VI
Белый город Алжир с высоты казался еще более белым, а синяя гавань выглядела черной, она была забита судами всех мыслимых типов и размеров.
В отделе по связям с общественностью при штабе Эйзенхауэра я обнаружил пустынную комнату для журналистов: привычная толпа газетчиков куда-то испарилась, не было видно и офицеров пресс-службы. Я попытался выяснить, в чем дело, но дежурные сержанты ничего внятного ответить не смогли. Они лишь сообщили, что офицеры пресс-службы находятся в полевом штабе Эйзенхауэра. Я попросил соединить меня по телефону. Мне сказали, что это невозможно, так как пресс-служба уже сутки как закрыта.