Выводы было сделать нетрудно: боевые действия должны начаться с минуты на минуту, гораздо раньше, чем я ожидал. Я опоздал. Я пропустил момент начала операции, а значит, не сделаю сенсационные кадры и останусь без работы. Известие о том, что я уволен, настигнет военных, когда я буду здесь, в Алжире. Все хлопоты были напрасны. Разница лишь в том, что домой меня отправят не из Лондона, а отсюда.
Я бродил по пресс-службе, отчаянно надеясь, что меня, как обычно, спасет чудо. И оно свершилось, когда я зашел в уборную. Там я встретил своего коллегу, военного фотографа, в прескверном состоянии. Он страдал от «солдатки» – поноса, вызванного боевым пайком, – и так часто бегал в туалет, что не мог никуда поехать. Он рассказал, что тренировался несколько месяцев, чтобы прыгнуть с парашютом вместе с десантной дивизией во время ее первого крупного боевого задания. Его послали снимать Сицилийскую операцию, но он заболел, и в последний момент ему пришлось вернуться.
Настроен он был весьма философски. Он не особенно любил прыгать с парашютом. Я понял, что это мой шанс одной диареей убить двух зайцев. Я спросил, смогу ли я подменить его. Он отправил запрос в штаб десантников, за мной прислали самолет, и я полетел на импровизированный аэродром близ Каируана, посреди тунисской пустыни. Там стояли сотни транспортных самолетов и планеров, готовых взлететь в любой момент.
Меня отвели в палатку для прессы. Там я обнаружил своего лондонского знакомого – капитана Криса Скотта. Он стал офицером пресс-службы 9-го транспортно-десантного авиационного подразделения. Я рассказал, что со мной произошло.
«И что, ты по-прежнему враждебный иностранец и по-прежнему бегаешь за девушками с розовыми волосами?» Я показал фотографию Пинки. Он долго смотрел на нее, потом сказал: «Очень печально, что тебя убьют во время этой операции. Мне придется лететь в Лондон и расстраивать девушку с розовыми волосами. Но для тебя, Капа, я это сделаю».
Он представил меня командующему 82-й воздушно-десантной дивизией генерал-майору Риджвею. Тот был весьма приветлив.
«Если ты хочешь прыгнуть с парашютом и снять мою дивизию в бою, то мне все равно, кто ты по национальности – венгр, китаец или еще кто. Тебе раньше доводилось прыгать?»
«Нет, сэр».
«Ну, это не самое естественное занятие, но ничего сложного».
Когда мы вернулись в палатку, Крис ввел меня в курс дела. Пунктом назначения была Сицилия. За шесть часов до высадки морского десанта туда перебросят нашу дивизию. Воздушное десантирование назначено на час ночи, а баржи подойдут к берегу на рассвете.
У Криса появилась идея. Он предложил мне занять место в самолете, который полетит впереди остальных, и сфотографировать летящих парашютистов. Самому при этом выпрыгивать не надо – обратно я смогу вернуться на том же самолете. Если мне удастся снять первого выпрыгивающего парашютиста, то у меня будет фотография первого американского солдата, ступившего на сицилийскую землю. Мой самолет вернется в три часа ночи. Мы проявим пленку и отправим в Америку радиограмму. Фотографии придут туда раньше, чем новость о начале операции! Мои снимки появятся на первых полосах газет.
Мне нравились все детали этого плана. Скотт становился мне все более и более симпатичен.
Вскоре нас позвали на инструктаж. Пилотам и офицерам-парашютистам описали все фазы предстоящей операции. Нам сказали, что в пункте назначения нас могут встретить зенитным огнем – там много немцев. «Тут-то каждый и вспомнит о душе». Убедившись, что каждый понял свою задачу, нас отвезли к самолетам.
Крис попрощался со мной и сказал, что будет ждать моего возвращения на аэродром. Фотографию Пинки я ему не отдал, но на всякий случай оставил ее адрес. Мы взлетели.
В самолете было восемнадцать парашютистов. Прыгать вместе с ними я не собирался, поэтому устроился в носовой части, чтобы не оказаться у них на пути, когда придет время десантироваться. Свет был выключен, но против использования вспышки никто не возражал. Когда мы долетим до цели, будет столько света от взрывов, что на этом представлении мою лампочку никто не заметит.
Мы летели над самым Средиземным морем. Самолет трясло нещадно. Внутри было темно и тихо. Большинство десантников либо спали, либо сидели, закрыв глаза.
Скоро я услышал какие-то странные звуки. Это у нескольких солдат началась страшная рвота – кажется, они уже начали «вспоминать о душе». Парень, сидевший рядом со мной, всю дорогу молчал, но теперь вдруг повернулся ко мне и спросил: «А ты вправду гражданский?»
«Да», – ответил я.
В САМОЛЕТЕ ПО ПУТИ ИЗ КАИРУАНА (ТУНИС) НА СИЦИЛИЮ, июль 1943 года. Американские парашютисты перед началом Сицилийской операции союзнических войск.
Он снова ушел в себя, но минут через пятнадцать обратился ко мне опять: «Ты хочешь сказать, что сам захотел сюда попасть, тебя никто не заставлял?»
«Так и есть», – ответил я, а про себя добавил: «Если б ты только знал…»
Он снова умолк. На этот раз пауза была короче: «То есть, если бы ты захотел, то мог бы вместо всего этого сегодня вечером улететь в Штаты?»
«Вероятно, да».
Наконец, он спросил напрямую: «Сколько ж тебе за это платят?»
«Тысячу в месяц», – соврал я.
Больше у него уже не было времени размышлять о моей работе. Из темноты показалась наша Земля Обетованная, озаренная светом горящих домов и бочек с маслом. Здесь получасом ранее прошли наши бомбардировщики, которые должны были произвести впечатление на вражескую «приемную комиссию».
Впечатление, по-видимому, оказалось недостаточно сильным: немцы методично заполняли небо разноцветными трассирующими пулями. Уворачиваясь от них, наш самолет нырял то влево, то вправо.
Зажглась зеленая лампа. Это был сигнал для парашютистов. Он означал, что пора готовиться к прыжку. Солдаты поднялись и выпрямили вытяжные фалы своих парашютов. Я приготовился снимать. Зажглась красная лампа – сигнал к отделению. Мой сосед прыгал последним. Он повернулся ко мне и крикнул: «Мне не нравится твоя работа, дружище! Она слишком опасная!» Он выпрыгнул, и самолет опустел.
Я остался один на один с восемнадцатью вытяжными фалами, болтающимися на ветру в проеме открытой двери. Мне было безумно одиноко. Я бы немало отдал за возможность вместе с этими парнями плыть по воздуху сквозь темноту.
Крис ждал меня на летном поле. Он собрал в маленькой палатке импровизированную фотолабораторию. Жара под черным тентом стояла невыносимая. Чтобы проявитель не вскипел, Крис приказал сержанту принести из столовой два огромных куска льда. Тот противился: лед предназначался для приготовления мороженого.
Раздевшись, мы начали работать. Пот капал с нас прямо в проявитель. К тому моменту, когда у нас получились первые отпечатки, весь лед растаял. Мы откинули полог палатки, и в нее из пустыни ворвался прохладный вечерний бриз. Крис подогнал джип к палатке. Мы натянули на свои мокрые тела рубашки и штаны и помчались на полной скорости по пустой дороге. Мы ехали в Тунис, в пресс-лагерь, где ради сицилийского шоу усадили цензоров с радиоустановкой.
Крис сосредоточенно вел машину по вечерней дороге, утыканной воронками от взрывов, а я тем временем решил посмотреть свои снимки. Они были слегка нерезкими, немножко недодержанными, да и композиция их была далека от совершенства. Но это были первые фотографии высадки в Сицилии. Редакции получат их за несколько дней до того, как фотографы, работающие на флоте, доберутся до берега и смогут передать свои репортажи.
К 7:30 мы доехали до Туниса. Цензоры беспрекословно передали изображения по радиосвязи. Мы вошли в столовую пресс-лагеря, и в тот же миг по громкоговорителю официально объявили о начале операции в Сицилии. Журналисты, услышав эту новость, повскакивали со своих мест, а я негромко сказал, что как раз только что с Сицилии. Меня окружили охотники за сенсациями, я оказался в центре внимания как единственный источник информации. Меня расспрашивали о деталях. Я дал поминутный отчет о полете, описал, как у бойцов менялось настроение и состояние желудка с момента взлета до прыжка.
Пока я раздавал интервью, Крис вышел из столовой. Он вернулся как раз в тот момент, когда я набросился на яичницу. Он помахал мне прямо с порога. От еды отвлекаться не хотелось, но у Криса в руках я разглядел желтую бумажку.
Когда я вышел из столовой, Крис сказал: «Ну вот», – и протянул бумажку мне. Я прочел на ней следующее:
ВОЕННАЯ ПРЕСС-СЛУЖБА АЛЖИРА ПРОИНФОРМИРОВАНА РОБЕРТ КАПА УВОЛЕН COLLIER ТЧК ПРИКАЗАНО ВЕРНУТЬСЯ АЛЖИР ПЕРВОЙ ВОЗМОЖНОСТИ
Это было сокрушительное поражение. Я сделал фотографии, но мне это ничего не даст. Пул военных фотографов, руководство которого вынудило «Collier» уволить меня, использует эти снимки и сделает из них сенсацию, но нигде не будет указан их автор, и я не получу за них ни цента. «Да провались оно все! Пойду доем яичницу», – сказал я.
«Погоди! – остановил меня Крис. – Ты все еще готов прыгнуть с парашютом? Сегодня ночью десантируется подкрепление. Если ты полетишь, никто не сможет тебя найти еще несколько недель, а я не стану подтверждать получение телеграммы до завтрашнего утра».
Так я и остался без яичницы. Крис повез меня обратно по той же дороге в лагерь, где войска подкрепления готовились к предстоящей им ночью работе.
Крис без труда пристроил меня в десантные войска. Мне выдали парашют. Ничего никому объяснять не пришлось. В полночь мы поднялись в воздух. Во второй раз за эти сутки я летел на Сицилию. Теперь я был в одной упряжке с бойцами и, как и все, думал о душе. Мои познания о прыжках с парашютом были весьма скромными. Мне надо было выйти в открытую дверь с левой ноги и сосчитать: «Пятьсот один… Пятьсот два… Пятьсот три», и, если основной парашют после этого не раскроется, дернуть за кольцо запасного. Я был слишком вымотан, чтобы думать обо всем этом. Да и не хотел. Я просто уснул.
Меня разбудили незадолго до включения зеленого сигнала. Когда настала моя очередь, я шагнул левой ногой в темноту. Соображал я плохо и, вместо того чтобы считать секунды, повторял: «Вот прыгает уволенный фотограф». Я почувствовал толчок – парашют раскрылся. «Вот уволенный фотограф летит», – сказал я с удовлетворением. Меньше чем через минуту я опустился на дерево посреди леса.