По обеим сторонам узкой, извилистой горной дороги тянулись виноградники. С каждой лозы свисали спелые, теплые грозди. Я предложил водителю ненадолго остановиться. Однако вместо этого он нажал на газ, указав на свежие воронки и американского солдата, неподвижно лежавшего в придорожной канаве.
«Я не останавливаюсь. – сказал он. – Уж на этой кровавой дороге – точно».
Над нами просвистел снаряд. Он взорвался всего в ста ярдах позади нас. Я убедился, что водитель прав. А виноград наверняка был кислый.
«Форт Шустер» оказался вовсе не крепостью, а старой итальянской таверной, стоявшей у изгиба дороги на самой вершине перевала. Ее толстые многовековые стены были сложены из местного камня. За поворотом дороги открывался вид на плоскую равнину, на которой стоял Неаполь, но прошло еще несколько дней, прежде чем я осмелился зайти за этот поворот, чтобы полюбоваться пейзажем.
В таверне расположился медпункт, а «фортом Шустер» его назвали в честь главврача. Посреди комнаты стоял большой стол, его использовали для неотложных операций. Когда я вошел, медики готовились отправлять раненых в Майори, в церковь.
ПЕРЕВАЛ ЧИУНЗИ, НАД МАЙОРИ (СОРРЕНТИЙСКИЙ ПОЛУОСТРОВ), сентябрь 1943 года. Окопы рядом со стратегическим аванпостом, который американцы назвали «форт Шустер». Из них простреливалась главная дорога, ведущая на север, в Неаполь.
Войну и кровь я начал снимать еще в Испании, но и через семь лет при виде разодранных тел и свежей крови меня начинало тошнить. Я поставил свой рюкзак в самом дальнем углу, рядом с двумя огромными бочками вина.
Немцы поливали огнем перевал и хребет без передышки. Всюду рвались снаряды, но таверна оказалась сложной мишенью – она была скрыта за изгибом дороги.
А вот парням, сидевшим в окопах на хребте, доставалось крепко: к полуночи таверна была полна. Возле двери положили убитых, в центре – раненых, а в дальнем углу валялись бочки и фотограф.
Ночью пришел подполковник Уокер, командир пехотного батальона 36-й дивизии, со своими солдатами. «Извини, доктор, но нам надо атаковать, а немцы выставили две новые минометные батареи и сравняли с землей мой командный пункт».
Телефоны поставили прямо между ранеными. Места в таверне не осталось совсем, мне пришлось задвинуть свой спальник в щель между двумя бочками.
Вскоре у самой вершины перевала разорвался минометный снаряд. Осколками пробило матрасы, закрывавшие окна. Но я был в относительно безопасном месте: дополнительной защитой мне служили сто пятьдесят галлонов вина.
Обстрел продолжался всю ночь. Немцы вычислили точное расположение наших позиций на хребте, и после каждого взрыва в таверну приходили отчеты об убитых и раненых. Подполковник Уокер доложил в штаб рейнджеров, что его наблюдатели не смогли определить местонахождение новых вражеских минометов. Он опасался, что его стремительно сокращающийся батальон долго не продержится.
Дарби приказал стоять насмерть. Пообещал, что днем пришлет подкрепление. И действительно прислал: к рассвету на перевал забралась 75-миллиметровая пушка, установленная на потрепанном вездеходе, управляли которым четверо рейнджеров. На броне вездехода были написаны названия четырех знаменитых битв: Оран, Кассеринский перевал, 609-я высота, Джела. Командовал подкреплением капитан О'Брайен.
«ФОРТ ШУСТЕР», сентябрь 1943 года. Американцы докладывают обстановку британскому крейсеру, обстреливающему с моря немецкие войска в деревне под перевалом Чиунзи.
На его гимнастерке красовалась Серебряная звезда, а под носом – пышные усы. Он рассчитывал, что за счет этого будет выглядеть старше своего двадцати одного года.
Мы застыли в недоумении. Одна легкая пушка против двух немецких минометных батарей! О'Брайен полюбовался нашими перекошенными физиономиями, а потом успокоил нас: к перевалу шла большая и мощная группировка.
Задачей О'Брайена было найти этих неуловимых немецких минометчиков. Его план был прост. Он предложил выдвинуть свой вездеход ярдов на 75 вперед, на открытую позицию. Немцы начнут его обстреливать и тем самым обнаружат себя. Это была смелая идея, которая неизбежно должна была привлечь весь вражеский огонь на перевал. Но выбора у подполковника Уокера не было, и он дал добро.
Я выбрал камеру с самым длиннофокусным объективом. Я хотел снять бой от дверей форта. Вездеход тронулся. Вскоре засвистели наши и вражеские снаряды, и где чьи – разобрать было невозможно. Я вынужден был запрыгнуть обратно в таверну, дождавшись паузы между выстрелами, но все-таки успел сделать 36 кадров захватывающего представления.
Минут через двадцать боеприпасы у вездехода закончились, и он вернулся на нашу сторону перевала. О'Брайен и его команда не пострадали, но на броне появилось много свежих вмятин. Во время перестрелки стало понятно, что огонь немцы ведут из маленькой деревни, затерянной в лесах прямо под перевалом. Туда были отправлены разведчики. Снаряды меж тем продолжали свистеть, штукатурка в таверне продолжала осыпаться, но нам оставалось лишь ждать.
Вечером до нас добрался молодой американский лейтенант с четырьмя тяжелыми минометами. Вместе с ним прибыл столь же молодой британский лейтенант с небольшой радиоустановкой и двумя солдатами. Английский парень оказался с крейсера, стоящего в заливе.
«ФОРТ ШУСТЕР», сентябрь 1943 года. Перекус
Минометы установили во дворе таверны. Крейсер ждал указаний: он был готов открыть огонь по любой точке, которую ему укажут.
Вскоре разведчики вернулись и сказали, что немецкие минометы действительно стоят в деревне. Орудия хорошо спрятаны в домах, стрельбу из них ведут через большие дыры, вырезанные в крышах.
Мы составили план небольших показательных выступлений союзнической артиллерии. Обстрел решили начать, как только рассветет. Для начала химическая рота выстрелит из своих четырех орудий дымовыми шашками.
Затем восемь корабельных пушек британского крейсера внесут вклад от имени Империи. Ну и напоследок из укрытия снова выйдет вездеход и добьет всех немцев, которые попытаются сбежать из деревни. Что до меня, то я выберусь из таверны под покровом ночи, найду себе хорошо защищенное укрытие с видом на деревню и буду снимать все происходящее.
Полночи я полз по склону. Я ужасно тосковал по «форту Шустер» и подумывал о том, что мне маловато платят.
Мой наблюдательный пост осветили первые лучи восходящего солнца. Деревня была прямо подо мной, всего в 750 ярдах. Фоном для нее служил Везувий, изрыгавший красивый столб густого дыма. Я позавидовал вулкану: в отличие от него я опасался даже зажечь сигарету – мое укрытие могли обнаружить.
Равнина была спокойна, как кладбище в будний день. Мне были прекрасно видны сотни крестьянских домиков, и казалось, что меня из деревни видно столь же отчетливо. Каждое окно смотрело именно на меня, и я старался еще глубже зарыться в кусты. Мне было холодно и совсем не до красивых видов. Больше всего на свете я хотел смотреть на грязные стены «форта Шустер», причем изнутри. А здесь, блином распластавшись по холодной земле меж двух линий огня, я имел небогатый выбор: бояться, лежа на пузе, или бояться, лежа на спине.
Наша первая дымовая шашка приземлилась в самом центре деревни. Минометы, крейсер и вездеход принялись поливать белый дым огнем. Я оторвал голову от земли дюйма на три, не больше, и из такого положения стал фотографировать. Однако картина в видоискателе постоянно была одна и та же, и ничем, кроме цветных фильтров, разнообразить снимки я не мог. Дым от деревни вырос до неба. Везувий, стоявший позади, смотрелся младшим братом.
Снаряды летали прямо у меня над головой. Минометы свистели, крейсер визжал, и еще какой-то мерзкий писк в эту какофонию добавлял вездеход. В ответ полетели немецкие снаряды, они с воем ударялись в вершину холма всего в ста ярдах надо мной. Я спрятал голову в траву. Солнце согревало мне спину, и я мечтал, чтобы в воздухе не летало и не пело ничего, кроме птиц.
К вечеру все снова стихло. Тонкая пелена черного дыма все еще поднималась к небу от горящих стен деревенских домов, да мерно дышал безмятежный Везувий.
В темноте я пробрался обратно к «форту Шустер» и обнаружил, что командование на себя приняли генерал-майор Риджвей и полковник Дарби. 82-я десантная дивизия была переброшена в Майори. Следующим утром планировалось начать генеральное наступление на Неаполь.
Я упаковал спальник и попрощался с «фортом Шустер». В полночь вместе с бригадой британских минометчиков я перешел через Чиунзи. Уже днем мы были на равнине. Минувшей ночью немцы отступили. Деревенские домики, которые так меня пугали, заполнились ликующими итальянцами. Они кормили нас фруктами, поили вином и бесконечно повторяли, что только нас всю жизнь и ждали.
По пути мы не встретили никакого сопротивления. Останавливались, только чтобы узнать, нет ли впереди немцев, глотнуть вина или поцеловаться с девушками. В Помпеях один из бойцов стал рваться к пошлым картинкам на стенах древних руин. Мы пошли осматривать развалины с двумя старыми итальянскими экскурсоводами, заплатив каждый по 2 лиры. Прекрасные фрески, иллюстрирующие римские представления об искусстве любви, были поняты и одобрены солдатами. Отблагодарив гидов, мы продолжили наш путь в Неаполь.
На новых развалинах Неаполя надписи были иными. Огромными буквами на стенах было выведено: «MORE IL FASCISMO» и «VIVE LOS AMERICANOS». Местные девушки выглядели очень грязными – система водоснабжения в Неаполе была разрушена около месяца назад.
Снимать победу – это все равно что снимать венчание спустя десять минут после отъезда новобрачных. Праздничная церемония в Неаполе была очень короткой. Остатки конфетти все еще блестели в уличной грязи, но голодные гости быстро исчезли, обсуждая, сколько часов будут жених с невестой ссориться на следующее утро. Повесив камеру на шею, я бродил по пустым улицам, раздосадованный и одновременно довольный: можно было с чистой совестью ничего не снимать.