НА БОРТУ ТРАНСПОРТНОГО КОРАБЛЯ АМЕРИКАНСКОЙ БЕРЕГОВОЙ ОХРАНЫ «SAMUEL CHASE», СТОЯЩЕГО НА ЯКОРЕ В ВЕЙМАУСЕ, АНГЛИЯ, 1–5 июня 1944 года. Обсуждение деталей высадки в Нормандии с помощью модели секторов побережья, носящего кодовое название «Берег Омаха».
Гавань Веймаус дождалась своего звездного часа. Линкоры, корабли для перевозки войск, транспортные корабли и десантные баржи – все смешалось в одну кучу. Над всем этим в небе плавал заградительный шар, собранный из сотен серебристых аэростатов. Собирающиеся во Францию туристы принимали солнечные ванны и лениво наблюдали за гигантскими резиновыми игрушками, которые грузили на борт. При должном оптимизме все это можно было счесть за новое секретное оружие, особенно если смотреть издалека.
Все население американского корабля «Chase» делилось на три категории: стратеги, игроки и составители последних писем. Игроки обитали на верхней палубе. Они собирались вокруг пары крошечных игральных костей и кидали тысячи долларов на одеяло, постеленное вместо зеленого сукна. Составители последних писем, ютясь по углам, исписывали листы бумаги красивыми фразами, завещая все свои любимые игрушки младшим братьям, а деньги – семье. Что до стратегов, то они собирались в спортзале в трюме корабля. Лежа на животах, они разглядывали резиновый ковер, на котором были расставлены миниатюрные модели всех домов и деревьев французского берега. Командиры взводов прокладывали путь между резиновыми поселками и искали укрытия за резиновыми деревьями и в резиновых окопах, вырытых в ковре.
Еще у них были маленькие модели всех кораблей, а на стенах были развешены таблички с названиями побережий и отдельных секторов: «Fox Green», «Easy Red» и так далее. Все вместе эти сектора составляли так называемый «Берег Омаха». Адмирал и его свита присоединились к интеллектуальным упражнениям в спортзале и гоняли маленькие кораблики, пытаясь добраться до секторов, обозначенных на стенах. Они играли в эту игру явно со знанием дела. Чем дольше я смотрел, как эти джентльмены, увешанные медалями, играют на полу в кораблики, тем страшнее мне становилось.
Я следил за перемещениями фигурок в спортзале вовсе не из вежливости. Корабль «Chase» служил плавучей базой для множества десантных барж, которые должны были отделиться от него в десяти милях от французского берега. Мне надо было сосредоточиться и выбрать, на какой барже плыть и за какое резиновое дерево прятаться на берегу. Это напоминало мне разглядывание лошадей на ипподроме за десять минут до начала скачек. Еще пять минут, и придется делать ставки.
С одной стороны, боевые задачи роты «В» казались интересными, и идти с ними было относительно безопасно. С другой стороны, я хорошо знал роту «Е» и лучшие кадры снял, когда был с этими ребятами на Сицилии. Мои размышления о том, какую из этих двух рот выбрать, прервал полковник Тейлор, командир 16-го пехотного полка 1-й дивизии. Он предупредил, что штаб полка пойдет сразу за первой волной пехоты, и если я пойду с ним, то не пропущу представление и буду в относительной безопасности. Это было заявкой на победу: можно было ставить два к одному, что к вечеру я буду все еще жив.
Здесь мой сын может перебить меня и спросить: «В чем отличие военного корреспондента от всех остальных людей в военной форме?» Я отвечу так. У военного корреспондента по сравнению с солдатом больше выпивки, девушек, денег и свободы, а на этой стадии игры он может выбирать, где ему находиться, может позволить себе быть трусом и не бояться никакого наказания, кроме мук совести. Военный корреспондент может сделать ставку (а ставка – жизнь) на какого угодно скакуна, а может в последний момент вообще забрать ее обратно.
Я игрок. Я решил отправиться вместе с первыми солдатами роты «Е».
Утвердившись в намерении пойти в атаку в первых рядах, я стал убеждать себя, что операция будет пустячной и что все разговоры о «неприступной западной стене» не более чем немецкая пропаганда. Я вышел на палубу и внимательно посмотрел на удаляющийся английский берег. Бледно-зеленое сияние исчезающего острова так взволновало меня, что я присоединился к легиону составителей последних писем. Я написал, что брат может забрать себе мои лыжные ботинки, а мать может пригласить к себе кое-кого из Англии. Все это показалось мне омерзительным, и я не стал отправлять письмо. Я сложил его и засунул в нагрудный карман.
Теперь я присоединился к третьей категории. В 2 часа ночи партию в покер прервал корабельный динамик. Мы убрали деньги в водонепроницаемые поясные кошельки. Нам грубо напомнили, что Неизбежное неумолимо приближается.
На меня нацепили противогаз, надувной спасательный круг, лопату и еще какие-то штуковины. На руку я накрутил дорогущий дождевик, купленный в «Burberry». Я был самым элегантным воином-освободителем.
Предбоевой завтрак подали в три ночи. Матросы с «Chase» в безупречно-белых куртках разносили горячие пирожки, сосиски, яйца и кофе. Делали они это необыкновенно энергично и учтиво. Однако желудки перед десантированием отказывались принимать пищу, поэтому большая часть столь трогательных кулинарных усилий оказалась напрасна.
В четыре утра нас собрали на верхней палубе. Десантные баржи покачивались на корабельных кранах, готовые к спуску на воду. Две тысячи человек в полнейшей тишине замерли, ожидая первого луча нового дня. Каждый думал о своем. Это была своего рода молитва.
Я тоже стоял, не шевелясь. Думал обо всем понемногу: о зеленых полях, розовых облаках, пасущихся овцах, хороших временах, а особенно усердно – о том, какие у меня будут отличные снимки. Все ждали очень терпеливо и готовы были еще очень долго стоять в темноте. Но солнцу не у кого было узнать, чем этот день отличается от всех остальных, и оно поднялось над горизонтом в обычный час. Первые отряды перебрались в баржи, и нас, как на медленном лифте, опустили на воду. Море было неспокойным, и мы промокли еще до того, как баржа отошла от плавучей базы. Стало понятно, что у народа, который генерал Эйзенхауэр поведет через Ла-Манш, не останутся сухими ни ноги, ни что бы то ни было еще.
НА ЯКОРЕ ВОЗЛЕ БЕРЕГА ОМАХА, НОРМАНДИЯ, 6 июня 1944 года. Рано утром в день «D» американские войска пересаживаются на суда, которые доставят их на береговой плацдарм.
Солдат тут же стало тошнить. Но эта высадка была спланирована не просто тщательно, но даже изысканно: всем предусмотрительно выдали небольшие бумажные пакеты. Вскоре, однако, рвотой оказалось залито все вокруг. Я подумал, что вот в этом – вся суть любого дня «D».
До берегов Нормандии еще оставалось несколько миль, когда нашего настороженного слуха достиг первый недвусмысленный «бульк». Мы пригнулись к заблеванной воде, плескавшейся на дне баржи. В сторону надвигающегося берега смотреть не хотелось. Навстречу нам прошла первая пустая баржа, высадившая солдат и плывшая обратно к «Chase». Чернокожий боцман радостно улыбнулся и растопырил пальцы буквой V. Уже стало достаточно светло, чтобы начать снимать, и я вынул первый «Contax» из водонепроницаемой сумки. Плоское дно баржи коснулось французской земли. Боцман опустил стальной передний борт. За металлическими ежами, торчащими из воды, виднелась тонкая линия берега, затянутая дымом. Вот мы и в Европе, вот нам и «Easy Red».
На мою прекрасную Францию жалко было смотреть. Она выглядела убогой и неприветливой, а немецкий пулемет, поливавший огнем баржу, окончательно испортил впечатление. Солдаты из моей баржи спрыгнули в воду. Они шли по пояс в воде, с винтовками наготове, и вместе с заграждениями и дымящимся пляжем составляли отличную композицию. Я на минуту задержался на сходнях, чтобы снять первую настоящую фотографию десантирования. Боцман, который по понятным причинам торопился выбраться из этого ада, неправильно понял мою задержку. Он подумал, что я боюсь покидать баржу, и помог мне решиться, дав хорошего пинка под зад. Вода оказалась холодной, а до берега все еще оставалось больше ста ярдов. Пули дырявили волны вокруг меня. Я направился к ближайшему стальному ежу. Одновременно со мной до него добрался один из бойцов, и несколько минут мы с ним прятались за этим укрытием. Он снял водонепроницаемый чехол с винтовки и принялся палить, не особо целясь, в сторону берега, скрытого пеленой дыма. Звук выстрелов его винтовки придал ему достаточно мужества, чтобы двигаться вперед. Он ушел, и в моем распоряжении оказалось всё укрытие, ставшее теперь на фут шире. Теперь я был в безопасности и мог снимать других солдат, которые прятались точно так же, как я.
Было по-прежнему слишком раннее и слишком темное для качественной съемки утро, но на фоне серой воды и серого неба очень эффектно смотрелись маленькие человечки, притаившиеся за сюрреалистичными инсталляциями гитлеровских дизайнеров.
Я закончил снимать. В моих штанах бултыхалось холодное море. Я несколько раз неохотно высовывался из-за своей железяки, но свистящие пули загоняли меня обратно. В пятидесяти ярдах от меня из воды выглядывал наш полусожженный танк-амфибия. Это было ближайшим укрытием. Я оценил ситуацию. Дождевик оттягивал мне руку, а пригодиться он вряд ли мог. Выбросив его, я направился к танку. Пробираться к нему пришлось, минуя плавающие на поверхности воды тела. Я остановился у танка, сделал несколько снимков и собрал волю в кулак, чтобы совершить последний рывок к берегу.
Теперь немцы играли на всех своих инструментах. Пули и снаряды летели настолько плотно, что преодолеть последние двадцать пять ярдов было невозможно. Пришлось спрятаться за танк и повторять фразу, привязавшуюся ко мне во время Гражданской войны в Испании: «Es una cosa muy seria. Es una cosa muy seria». Это очень серьезно.
Начался прилив. Вода дошла до нагрудного кармана, в котором лежало прощальное письмо семье. Под прикрытием двух последних солдат я дошел до берега. Бросился на землю, и губы мои коснулись французской земли. Целовать ее не хотелось.
У фрицев было еще полно снарядов, и больше всего мне хотелось зарыться сейчас под землю, а наверху оказаться как-нибудь попозже. Однако вероятность того, что все произойдет с точностью до наоборот, с каждой минутой возрастала. Я огляделся и обнаружил рядом с собой лейтенанта, с которым мы ночью играли в покер. Он спросил, знаю ли я, что он видит. Я не знал. Вряд ли он мог разглядеть что-нибудь поверх моей головы. «Я расскажу тебе, что я вижу, – прошептал он. – Я вижу, как моя мама, стоя у парадного подъезда, машет моим стр