«Теперь, когда юг Франции освобожден, – сказал Гастон, – я поменял винтовку на шейкер для коктейля. Но испанцы не сложили оружие. Скоро они перейдут Пиренеи и выгонят Франко из Испании».
Я допил коктейль. Стало лучше.
Когда в январе 1939 года фашисты захватили Барселону, все сто миль дороги, ведущей из этого города к границе с Францией, были запружены людьми, бегущими от легионов Франко. Интеллигенция и рабочие, крестьяне и торговцы, матери, жены и дети – все они шли за машинами, в которых двигались жалкие остатки разбитой республиканской армии. Они тащили свои узелки и брели на опухших ногах в свободную демократическую Францию.
Газетчики написали об этих людях свои статьи, я их сфотографировал. Но миру это было не очень интересно, а через несколько лет появилось много других людей на других дорогах, которые бежали и падали, подгоняемые теми же солдатами с той же самой свастикой.
Французские жандармы приняли истощенных испанских беженцев с жестокостью и безразличием благополучных, сытых людей. Один за другим беженцы подходили к границе. С тыла их исход оберегали бойцы республиканской армии – несколько тысяч солдат, составлявших Мадридскую бригаду. Они бились с врагом с первого дня до последнего, но когда все мирные жители пересекли французскую границу, им ничего не оставалось делать, как войти вместе с ними в эту страну. Их командир, генерал Модесто, восседал на белом коне у испанско-французской границы. Солдаты бригады шагали в мерцающем свете факелов. Их винтовки были начищены до блеска, головы гордо подняты вверх, в глазах блестели отсветы огня. Проходя мимо генерала, они, сжимая кулаки и вытягивая правые руки, кричали: «Ya volveremos… Мы вернемся!»
Удивленные французские жандармы автоматически приветствовали их в ответ. Но потом всю бригаду посадили в концлагеря.
В штабе войск Французского Сопротивления в Тулузе меня принял генерал Альварез. Он был юн, энергичен и полон желания пересечь ту границу в обратном направлении. Но ему надо было дождаться соответствующего сигнала от союзнических войск. Он был уверен, что ждать осталось недолго. Союзники потеряли немало солдат на дорогах в Рим и Берлин. Дорога на Мадрид должна была стать следующей.
Он предложил посетить его войска. Всего у него было около двадцати тысяч солдат, собранных в маленьких приграничных деревушках на французской стороне Пиренеев.
Когда я приехал, у моих испанцев была большая вечеринка в старой таверне. Они распевали песни и пили густое красное вино из бутылок с двумя горлышками. За широкое горлышко бутылку держали, а тонкую струйку из узкого ловили приоткрытым ртом.
В центре комнаты смуглая цыганка из Андалузии пела фламенко. Остальные хлопали в ладоши в такт припеву и кричали «Holé!». После цыганки вышел грустный каталонец, затянувший меланхоличные хоты своей провинции. Каталонцы слушали его с умилением, а остальные кричали «Muy bien!» в конце каждой песни. Следующим был галисиец с широким крестьянским лицом и песнями про зеленые поля и высокие горы. Он спел много таких песен, и после каждой «последней» его просили спеть еще одну.
В комнате сидел худой человек, который не хлопал в ладоши и не кричал, и теперь пришла его очередь петь. На груди у него было много орденских лент, полученных за участие в крупных сражениях в Испании и Франции. Он спел песню, которую я раньше не слышал. Слова были на испанском, но красивая мелодия не была знакома никому.
Когда он закончил, воцарилась тишина. Потом кто-то спросил: «Расскажи мне, hombre, где поют такую песню?»
«В Аранской долине, – ответил он, – всего в двадцати милях отсюда, за горой. Это маленькая долина, всего три деревни. Вокруг – гигантские горы, которые отделяют их и от Испании, и от Франции. Там поют эту песню, и там все эти годы ждет меня моя Новиа».
Поднялся бородатый мужчина с капитанскими погонами. «Я командир погранпоста Кол д'Аран. Предлагаю пойти в эту долину».
Все тут же согласились. Солдаты, сидящие в таверне, вызвались перейти через горы и посетить то место, где поют такие красивые песни и где Новиа вот уже шесть лет ждет мужчину, а он всего в двадцати милях от нее.
Позвонили в Тулузу, чтобы попросить разрешение. Однако генерал Альварез отказал. Солдаты страшно расстроились. Да еще и бочка, из которой наливали вино в бутылки, опустела. В общем, вечеринка явно подходила к концу.
Потом из штаба позвонили. На этот раз генерал дал разрешение. «Границу могут пересечь сто пятьдесят человек. Им следует избегать кровопролития, а вернуться во Францию они должны не позднее, чем через сутки. Они должны выяснить, что испанцы думают о своих изгнанных братьях и знают ли они, что во Франции еще есть испанские антифашисты».
Что касается Americano, то мне было велено остаться. В штабе сказали, что я могу дойти только до погранпоста, в противном случае может случиться международный скандал.
Мы забрались на грузовики, сто с лишним человек, и осторожно поехали по извилистой дороге, петлявшей между горами на высоте восьми тысяч футов. Погранпостом оказалась крошечная деревянная лачуга. Там мы спешились. Узкая тропа уходила в облака, лежавшие на вершине горы. По другую сторону была Испания.
Я остался с бородатым начальником поста. Остальные повесили на плечи винтовки, пошли друг за другом и скоро растворились в тумане.
ТУЛУЗА, ноябрь 1944 года. Митинг Национального союза Испании – антифашистской организации, которая полагала, что в ответ на помощь в освобождении Франции союзнические войска должны помочь в освобождении Испании от режима генералиссимуса Франко. Союзники, впрочем, так не считали.
В лачуге мы развели костер, сварили крепкого кофе и сели ждать. В 11 утра мадридское радио прервало программу для передачи важного сообщения: «Десять тысяч преступников испанской национальности проникли через границу из коммунистической Франции. Они вооружены американским оружием и одеты во французскую военную форму. Об инциденте извещены приграничные подразделения армии и Фаланги. Ожидается, что вскоре нарушители будут уничтожены».
Бородач сказал, что Франко, вероятно, вскармливали прокисшим молоком и что он родился с ложью на устах. Пограничники были того же мнения. Потом свое специальное заявление сделало французское радио: «Все испанцы, воевавшие вместе с бойцами Французского Сопротивления, будут удалены на расстояние не менее 20 миль от границы. Те, кто пересекли границу и ушли в Испанию, после возвращения будут разоружены и интернированы». Командир поста пробормотал что-то про молоко, которым вскармливали французов. Все мы разволновались.
Вскоре к посту подъехали французские военные грузовики с солдатами регулярной армии. Они приказали командиру и его пограничникам немедленно удалиться и отчитаться перед тулузским штабом. Я остался с французами. Пришел вечер, но никто из испанцев так и не вернулся. Сидя вокруг костра, начали спорить. Одни французы жаловались, что из-за этих чертовых иностранцев у них вечно возникают неприятности. Другие припомнили, что эти чертовы иностранцы чертовски здорово бились с немцами и освобождали родные деревни этих самых французов. Все, однако, сошлись на том, что испанцев следует интернировать, как и было приказано.
В полночь в лачугу вошел пограничник, форма его была в снегу. Французский капитан сказал, что снег – это уже слишком, но что испанцы сами напросились. У них, должно быть, промокли и замерзли ноги, когда они перебирались через высокую седловину перевала. Ночью так никто и не пришел, лишь большие хлопья снега кружились в воздухе.
К утру снега было уже по колено. Снегопад продолжался, и французы сказали, что в таких условиях перейти через перевал невозможно.
Однако в 10 утра из тумана вышла худая тень. Она медленно приближалась к хижине, оставляя глубокие ямы в снежной целине, которая еще недавно была дорогой. Человек шел один, на спине он нес шесть винтовок. Французский военный остановил его. Тот сложил оружие и сказал, что готов сдаться. Капитан оказался в очень затруднительном положении. Он тихонько выругался и сказал, что было бы неправильно арестовывать человека, который пронес шесть винтовок сквозь такую непогоду. Ему велели быстро исчезнуть и идти сушить ноги в деревню. Испанец сделал несколько шагов, потом обернувшись, посмотрел на вершину горы и произнес: «Creo que hay otros… Думаю, там могут быть еще люди». И медленно пошел прочь.
Следующий солдат нес на спине раненого товарища. Этих двоих тоже не решились арестовать. К полудню через пост прошло тридцать семь человек. Все они были слишком милыми и жалкими, чтобы их интернировать.
Постепенно мы узнавали детали происшедшего. Когда испанцы предыдущей ночью спустились с горы, их приветствовала вся деревня. Священник сказал, что знал об их антифашистской деятельности и молился за них. Накрыли невероятный стол. Все ели хлеб, пили вино и танцевали. Вдруг один из бойцов сообщил, что в деревню идет Фаланга из соседнего гарнизона. Испанцы решили организованно ретироваться, но когда они уже поднимались в гору, внезапно начался снегопад, сильно снизивший скорость их перемещения и сделавший их темные фигуры хорошими мишенями для винтовок Фаланги. Большинство солдат было убито, их замерзшие тела так и остались лежать в испанском снегу.
ВОЗЛЕ ТУЛУЗЫ, ноябрь 1944 года. Испанский антифашист во французском изгнании. В октябре 1944 года он участвовал в неудачной операции по пешему пересечению Пиренеев с целью освобождения нескольких испанских деревень.
Вместе с последним солдатом на пост пришли два юноши. Это был тот самый худой солдат, который пел странную песню, но теперь его губы были плотно сжаты. Юноши, плетущиеся позади него, были в форме Фаланги. Худой солдат подошел к огню и велел мальчишкам снять ботинки и растереть ноги.
Я предложил ему свою фляжку, и он сиплым голосом рассказал мне, что эти парни – младшие братья Новии. Их заставили вступить в Фалангу. Новиа и ее братья отступали вместе с солдатами. Дойдя до середины склона, они должны были сделать свой выбор. Юноши хотели записаться во французскую армию, чтобы воевать с немцами. А Новии надо было возвращаться в деревню, чтобы ухаживать за матерью… и еще много лет ждать своего возлюбленного.