разыгрывание аналитиком роли матери-законодательницы, которая сообщает своему ребенку-пациенту, что только аналитик может иметь детей (пациентов) и что пациент должен занять свое место в ряду с другими пациентами, таким образом, означает, что закон матери не может быть предметом размышления.
Закон матери действует как в вертикальной плоскости между ней и ее детьми, так и в латеральной, чтобы отличать детей друг от друга. Вертикально ее закон гласит, что дети не могут иметь детей. Именно этот закон попирается в истерии. Как уже говорилось ранее, фантомная беременность, истерические роды, мужские симпатические беременности – все это свидетельствует о том, что можно вообразить, будто размножаться можно партеногенетически или же можно родить ребенка от такого же, как я. Когда дети играют в родителей и их роли взаимозаменяемы и, следовательно, идентичны, когда существуют представления об анальных родах, тогда между девочками и мальчиками нет различий. Истерическая фантазия ни от чего не отказывается, не упускает никакую возможность, поэтому и нечего оплакивать. Поскольку перспектива рождения ребенка от самого себя не была утрачена и оплакана, само рождение и появившийся на свет ребенок не могут быть символизированы. Если у истеричного мужчины или женщины действительно есть дети, он или она не знает, что эти дети не являются ими самими, отчего создается благодатная почва для злоупотреблений.
Различая своих детей, мать и ее закон позволяют усвоить концепцию «серийности», или «порядка рождения»: Джон должен знать, что он потерял возможность быть Джейн. С одной стороны, ребенок занимает то же положение, что и его братья или сестры по отношению к родителю или родителям, что и его сверстники по отношению к своему учителю или начальнику, но, с другой стороны, он отличается от них: тут есть место для двух, трех, четырех или более. Об этом наш внутренний истерик не знает. Ненависть к братьям и сестрам позволяет сделать первый шаг: я ненавижу тебя, ты не я, это условие серийности. Мать ограничивает эту ненависть, запрещая ее отыгрывать. Детские игры («горячие стулья», «ручеек», «собачка» и все спонтанные игры) демонстрируют концепцию серийности. Мать установила этот закон, но в латеральных отношениях разворачиваются свои собственные процессы, которые управляют одинаковостью посредством создания различий.
Таким образом, закон матери действует также между сиблингами или между сиблингами и их сверстниками. Совершались бы убийства или инцест без этого закона? Как уже отмечалось, насилие между братьями и сестрами на Западе происходит из-за недостаточного родительского надзора или заботы. Такой недосмотр со стороны родителей в случаях жестокого обращения сиблингов друг с другом следует понимать как отсутствие закона матери. Это не означает, что сами матери несут за это ответственность, а скорее указывает на то, что этот закон относится к общей структуре отношений. Вполне вероятно, что такие факторы, как насилие в семье со стороны родителей, социальная изоляция женщин и бедность и/или растущая тенденция к очернению женщин в целом, не позволяют матери выполнять роль законодателя. Однако возникает вопрос: а необходимо ли внедрять нормы и правила извне, когда наши культурные условия не позволяют совершиться процессу интернализации? В ситуациях, когда старшие братья и сестры, а не родители являются главными опекунами детей младшего возраста, когда дети остаются одни в группе сверстников, принимаются ли и интернализируются ли эти запреты? Могут ли братья и сестры устанавливать законы друг для друга? О чем хотят поведать нам матери близнецов, когда говорят: «Он [или она] значит для своего брата (или сестры) близнеца больше, чем я, его (или ее) мать»?
Потомство, появившееся в результате кровосмесительной связи между братом и сестрой, является ужасающим свидетельством того, что без вмешательства закона матери, без какого-либо правила, выработанного в отношениях между братьями и сестрами, роли матери и сестры оказываются перепутаны. Возможно, в других этнических и исторических контекстах они в любом случае еще более спутаны. Во многих культурах разница в возрасте между старшей сводной сестрой или страшим сводным братом и молодым родителем может быть незначительной или отсутствовать вовсе. Анализ упустил из виду сиблинговое измерение этой путаницы. Кляйнианцы, в частности, пишут о состояниях спутанности, но объектами путаницы всегда являются родители или родители и младенческое Эго; ребенок фантазирует об «объединенном родителе». Ситуация, когда путают мать и сестру, распространена в мифах. Однако те, кто пишут о спутанности, только повторяют ее, а не анализируют. Так, Гайза Рохейм, психоаналитик и антрополог, обсуждая в 1934 году загадку Сфинкса, пишет:
Классические авторы не идентифицируют Иокасту [мать и жену Эдипа] со Сфинксом, но они указывают на близкие отношения. Сфинкс появляется как сестра Эдипа. Гесиод называет ее дочерью ее брата и их общей матери Ехидны (Roheim, 1934, p. 17; курсив мой. – Дж. М.).
Сделав наблюдение относительно этих родственных отношений, Рохейм тем не менее продолжает: «Это неоднозначное существо, соблазнительное и опасное, которое любит, но пожирает, поэтому является матерью героя» (ibid.; курсив мой. – Дж. М.). Может ли это означать, что этим существом была Антигона, которую всегда считали дочерью Эдипа?
Но к этому времени читатель запутался не меньше, чем сама ситуация. Существует много легенд о Сфинксе. Встреча с Эдипом – это конфликт; Сфинкс загадывает загадку, которую Эдип разгадывает. До этого Сфинкс пожирала всех, кто не смог разгадать ее загадку. Получив от Эдипа правильный ответ, Сфинкс спрыгнула с утеса. Предполагается, что в основе этой загадки лежит физическое соперничество между Эдипом и Сфинксом, имевшее место ранее. Будучи психоаналитиком, Рохейм представляет Сфинкс матерью, потому что она пожирает тех, кто пытается разгадать загадку. Ребенок «ест» грудь матери и, предполагается, думает, что мать в отместку съест его – существует много мифов в поддержку этой универсальной детской фантазии с разными вариантами на оси между пожирателями и пожираемыми. Но для Гесиода Сфинкс – сестра Эдипа (дочь ее брата и их общей матери), и потому она является более примитивной версией Антигоны – Антигона не как дочь, а как сестра, которую Эдип должен победить как сестру.
Любой инцест, будь то между поколениями или внутри поколений, между родителями и детьми или между братьями и сестрами, создает путаницу. Сестра перепутывается с матерью. Только закон матери или закон сиблингов настаивает на дифференциации. Вместе с вертикальной дифференциацией запускается латеральная: сестры и братья, девочки и мальчики не сильно отличаются друг от друга как сиблинги, однако одна из точек различия между ними заключается в том, что сестры могут стать матерями.
Дети не только участвуют в событиях окружающего их мира – они также являются наблюдателями, которые пытаются освоить категории и разграничения. Недавно мой четырехлетний приемный внук объявил моей взрослой дочери, что он «человек», но когда его спросили, кем является она, он твердо ответил, что «нет, она не человек», она «взрослая девушка». Здесь мы видим не проявление сексизма, а потребность ребенка понять не только принадлежность к поколению (эдипальный вопрос), но и варианты в рамках латеральных категорий, по крайней мере, как они соотносятся с идеологически доминирующей в западном мире оси ребенок – родитель.
Клиницисты и теоретики наблюдают за маленьким ребенком, прежде чем он начинает отличать латеральные и вертикальные отношения как две разные категории. Затем латеральное было отнесено к идеологии явно примитивного матриархата, который сам по себе является понятием патриархальной идеологии, где дань отдается скорее фантазии о всемогущих матерях, чем тому факту, что матери также являются законодателями. Важность дочерей и сыновей и их взаимоотношений друг с другом как братьев и сестер оказывается еще более сокрытой.
Антропологи давно ставят под сомнение универсальность эдипова комплекса. Например, Малиновский (Malinowski, 1929) утверждал, что на Тробрианских островах отец и его закон иногда разделяются, что отца заменяет брат матери. Используя в отличии от психоаналитиков метод включенного наблюдения, антропологи давно признали важность независимой структуры латеральных родственных связей; однако они тоже склонны подгонять все под вертикальную парадигму. Почему брат матери не может быть именно важным братом, а не представлять собой аналог эдипального отца? Поскольку происхождение находится под вопросом, сестра определяется как мать, но эта мать также является сестрой своего брата, и именно эти отношения упускаются из виду. Действительно, наблюдения Малиновского привели его к тому, чтобы пристально посмотреть на табу, существующее в отношениях между сестрой и братом, и на их подавленные сексуальные фантазии. Он вступил в дискуссию с британским психоаналитиком Эрнестом Джонсом, который отводил центральную роль исключительно эдипову комплексу и не хотел обсуждать другие варианты. В матрилинейной системе наследования приоритетом обладает сестра мужчины. Можем ли мы предположить, что в западных обществах сиблинговые или частично сиблинговые отношения становятся все более заметными в ситуации, которая все больше и больше ориентируется на мать? Замечаем ли мы их сейчас только потому, что упускали из виду до этого, или потому, что социальные условия высвечивают их особым образом?
Недостаточное внимание к братьям и сестрам может быть обосновано как исторически, так и этноцентрически. Как мы видели, в настоящее время многие развивающиеся страны стремятся обеспечить доступ в детские сады и ясли, но не для того, чтобы матери могли работать (как на Западе), а чтобы девочки могли ходить в школу12. Для девочки и младенца роли матери и сестры могут быть значительно слиты, но не спутаны.
Рис. 4. Гюстав Моро. «Эдип и Сфинкс» (1864). Музей «Метрополитен», Нью-Йорк