Является ли упоминание в этот момент брата бессознательной ассоциацией Балинт: может ли Балинт, аналитик, выступать в переносе Сары в роли брата, а не в роли матери? Вспомнив, что она чувствовала в шестилетнем возрасте, могла ли Сара представить себе пенис своего брата как скалку, его тяжесть как скалу, туманные сексуальные чувства как нисходящее облако?
Во сне собака вышла из моря и укусила ее, а затем исчезла. Это напомнило ей о предыдущем сне, в котором птица напала на нее, ударила ее по голове и исчезла. Говоря об этом раннем сне, она сказала, что больше всего ее ранило то, что птица так и не вернулась, как будто ей был абсолютно все равно, она была равнодушна. Затем она вернулась ко сну с собакой и сказала, что, когда пес укусил ее, он забрал ее матку, но теперь она получила ее назад и могла чувствовать ее у себя внутри (Balint E., [1963], p. 46).
Собака выходит из моря, кусает ее и крадет ее матку, птица нападает на нее и рассекает ей голову: пространство для мыслей и для размножения равнозначны. Неделю спустя Саре снится, что она просыпается и видит, что ее потолок горит; во сне она бросается в комнату родителей, но они не приходят на помощь. Вместо этого приходит ее высокий брат и тушит огонь, советуя ей «никогда больше не трогать лампочку и не включать свет» (Balint E., [1963], p. 47). Затем Сара рассказывает о других снах, которые указывают ее терапевту, что она и ее «объекты» находятся в безопасности, если она пуста, но если она полна «чувств, побуждений, желаний», она может воспламениться. Давайте посмотрим на эти сны: хотя мужчина может потушить огонь, он заберет то, что у нее внутри, опустошит ее и оставит ее пустой, приказав ей не трогать лампочку, как будто пожар был вызван ее опасными желаниями. Она также не должна включать свет и позволять кому-либо видеть, что происходит. Разве этот мужчина не ее брат, с которым она совершила инцест и которому она становится безразлична? Разве не напугана Сара тем, что она может возжелать его, поскольку сон свидетельствет о том, что она боится, что ее брат обвинит ее в инициировании инцеста, которого она может все еще хотеть, как показывает ее взрослое сексуальное поведение. Напуганная тем, что она хотела инцеста, который разрушил ее разум и тело, она остается в безопасности, когда она пуста и больна, когда за ней ухаживают люди, которые не считают себя отделенными от нее, а вместо этого предоставляют ей недостающую часть себя.
Когда я перефразирую историю и сны Сары, то мне кажется странным, что определяющая роль инцеста была проигнорирована. Однако ему не было места ни в клинической практике, ни в теории. Я полагаю, что если мы возьмем случай Сары как парадигму – конечно, на индивидуальном уровне это будут разные истории, – тогда новая психоаналитическая формулировка могла бы выглядеть следующим образом: ранние отношения между младенцем и родителем создают фундамент, появление другого ребенка или, как в случае с Сарой, признание старшего ребенка, приводит к необходимости разграничить сходство и различие, уравновесить любовь и ненависть, чтобы обрести свое место среди прочих в детской последовательности. Эти темы отражают аспекты первой мысли-вопроса: откуда появился еще один ребенок? Я считаю необходимым добавить к этому вопросу и другой: куда теперь мне идти? Если эта ситуация не разрешится более или менее удовлетворительно, то произойдет убийство Авеля или свершится запретная сексуальная связь, как у Сары и ее брата.
Предсказания будущего, каковыми являются терапевтические прогнозы, всегда сомнительны, и нам нужна реконструкция истории. Учитывая современную, изолированную нуклеарную семью с ее матрицентризмом, неудачи матери Сары, возможно, обеспечили условия для инцеста, и очевидно, что эти неудачи затем проявились в жизни пациента. Реконструированная история использовала бы текущие симптомы и сны с их ассоциациями, чтобы выдвинуть гипотезу о ходе психического развития. Такая история кажется мне оправданной, начиная с инцеста, в котором в отношениях переноса аналитик может быть не матерью, а братом, без которого Сара пуста, который пробуждает ее желания и чувства, а затем опустошает ее и, вероятно, обвиняет ее – важные темы в материале Сары. Ее нынешний симптом – чувство небытия, когда она ощущает себя «чужаком в мире», – отражает сиблинговую проблематику.
Случай Сары иллюстрирует мое утверждение о том, что появление сиблинга – это травма для психики, которая организует допсихическую беспомощность новорожденного. Если сиблинговая травма не преодолевается, а вместо этого подкрепляется инцестом, тогда жертва продолжает жить, ощущая угрозу смерти или уничтожения еще непрочной личности. Мы можем предположить, что брат Сары передал ей свою сиблинговую проблему (возможно, неразрешимую из-за его страха перед насилием отца, мы ничего не знаем также о его старшем брате). Сара, как и Эмми в главе 2, была напугана до смерти, она лежала без сна ночь за ночью, боясь этого. Инцест будет содержать насилие, необходимое для выживания, и, даже если он не является насильственным, этот инцест вращается вокруг смерти самого себя. Элен в «Войне и мире» совершает самоубийство[14], Кэтрин («Грозовой перевал») умирает при родах, а близняшка Рахель («Бог мелочей») видит свою смерть только в своих глазах, эта смерть не получает осуществления в травмирующем мире. В сиблинговом инцесте содержится смерть.
Появление или ожидание сиблинга придает психический смысл самому раннему страху уничтожения, который угрожает ребенку, когда мать не присматривает за ним или не признает его кем-то одушевленным (первичный страх); это место сиблинга в отношениях как с доэдипальной, так и с эдипальной матерью. Мы можем себе представить, что брат Сары видел угрозу в рождении Сары, поэтому с первого момента ее существования он мог воплощать то, чего она боялась. К тому времени, когда ей исполняется шесть или семь лет, они становятся друзьями, так как она похожа на него, лазает по деревьям и становится сорванцом; сексуальность (влечение к жизни) присоединяется к непрекращающемуся ужасу и приводит к инцесту. Как показывает случай Сары, понимание переноса в виде материнского переноса (как это делается в обычной практике) и непризнание угрозы со стороны брата – это повторение проблемы Сары. Как и ее родители, мы, аналитики, не обратили внимания на инцест как таковой между братом и сестрой, между сестрой и братом, а это серьезный вопрос.
Мелани Кляйн заметила, что детская сексуальная игра между сиблингами или сверстниками является весьма распространенным явлением и продолжается в латентном периоде и в подростковом возрасте. Вполне вероятно, что инцест между Сарой и ее братом начался с подобной игры, когда Саре было около двух лет (кажется, это типичная модель). Поскольку Кляйн считает, что такая латеральная сексуальность связана с чувством вины и тревоги по отношению к родителю, она утверждает, что такое поведение может варьировать от разрушительного до полезного: оно может усиливать или смягчать чувство вины/тревоги. Другими словами, для Кляйн (как и для других авторов) вина и тревога не связаны с самими сиблинговыми отношениями:
…Хотя в некоторых случаях подобные ранние переживания могут причинить много вреда, в других они могут благоприятно повлиять на развитие ребенка. Помимо удовлетворения либидо ребенка и его стремления к сексуальным знаниям, такие отношения выполняют важную функцию, уменьшая его чрезмерное чувство вины, тот факт, что его запрещенные фантазии, направленные на родителей, разделяются партнером, дает ему ощущение наличия союзника и, таким образом, значительно облегчает бремя его тревоги (Klein, [1932], p. 119).
Это может показаться довольно шокирующим замечанием, но отличается ли описанная ситуация от инцеста близнецов в романе Рой, если мы заменим «родителей» на «мир» и на умершую двоюродную сестру? Проблема возникает из-за упущения из виду автономности сиблинговых отношений, из-за чего в этих отношениях хронически игнорируются роль смерти субъекта, насилие и сексуализация вины. Утверждение Кляйн по поводу вины и тревоги в связи с родителями – это вариация убежденности Балинт в материнском признании, но ни один из этих авторов не уделяет достаточно внимания отношениям между сиблингами.
Глава 4Взгляд со стороны: «Ребенка бьют»
Илза в возрасте двенадцати лет и Герт в возрасте тринадцати с половиной лет время от времени совершали акты, похожие на половые, которые происходили довольно внезапно… Анализ обоих детей показал, что они имели сексуальные отношения друг с другом в самом раннем детстве. непреодолимое чувство вины породило навязчивый импульс в них обоих. и заставляло их повторять свои действия.
Как было отмечено в предыдущей главе, согласно теории Кляйн, вина, которую ребенок испытывает за свои деструктивные желания по отношению к родителю, может быть ослаблена за счет межсиблинговой сексуальной активности. Вина по отношению к родителям бессознательна и, следовательно, вызывает навязчивые действия. Однако в приведенной выше истории болезни Герт (но не Ильза) чувствовал сознательную вину за секс со своей сестрой, хотя после каждого такого случая он «забывал» происшедшее. Когда бессознательное чувство вины по отношению к родителям, вызывающее навязчивые симптомы, осознано и ослаблено, то это приводит к высвобождению способностей играть и иметь мастурбационные фантазии, а детская игра и сексуальные фантазии необходимы для творческой жизни. У Герта в течение длительного периода компульсивных сексуальных актов со своей сестрой отсутствовали какие-либо сознательные фантазии о мастурбации. Фантазия – это способ мышления. Можно сказать, что кровосмесительный акт заменил мышление. Благодаря терапии психологическая вина со временем была смягчена, компульсивные действия перестали быть необходимыми, и у Герта смогла появиться фантазия о мастурбации; это была обнаженная девушка, и он видел ее тело, но не голову. Постепенно голова начинала проявляться и стала узнаваться как голова его сестры. «К тому времени, однако, – комментирует Кляйн, – навязчивые действия и его сексуальные отношения с сестрой полностью прекратились.