ются в логику этого эссе, написанного позже.
Рис. 7. В воображении маленького ребенка новый ребенок предстает еще одним таким же, как он. Якоб Зайзенеггер «Эрцгерцоги Максимилиан II, Фердинанд II and Иоганн» (1539). Художественно-исторический музей, Вена
У Вольсфсманна были садистские фантазии, в которых он избивал больших лошадей, и мазохистские, в которых в его присутствии сначала избивали группу мальчиков, а затем его «преемника». Тем, кто избивал, чаще всего была материнская фигура (его няня). Все это подходит под описание, но иногда он представлял своего отца или его заместителя как того, кто наказывает. Основное внимание в анализе уделяется не этим мастурбационным фантазиям, а раннему детскому сну о шести или семи белых волках, сидящих на дереве за окном комнаты пациента. Взрослый Вольфсманн вспоминает, как в детстве он просыпался в тревоге от повторяющегося сна и впоследствии страдал от ужасных страхов и тревог. Сновидение, описанное во всех подробностях, является примером того, что известно как отложенное действие – сцена становится актуальной только на более позднем этапе. По-видимому, за два с половиной года до сна он в возрасте восемнадцати месяцев стал свидетелем полового акта своих родителей. Эта противоречивая реконструкция объясняет суть этого сна.
Но я хочу рассмотреть не опыт восемнадцатимесячного ребенка, который может быть достоверным и значимым, а нечто иное. Меня интересует вопрос, почему этот сон появился в определенный момент его детства? Он испугался до ужаса и истошно закричал, когда его старшая сестра показала ему картинки из сказок, в частности волков. Всего за несколько месяцев до этого сна его сестра соблазнила его. Он отреагировал на соблазнение агрессивными мастурбационными действиями по отношению к своей няне, которая сильно его отругала. Другими словами, фантазии об активном и пассивном избиении предшествовали травмирующему сну и продолжались за его пределами. Каково их значение?
Понимание этого сна о волках как более позднего воссоздания ранее непостижимого события (сексуального акта между родителями) представляет безусловную важность. Тем не менее я хочу посмотреть на этот сон в контексте сиблинговых отношений. В истории психоанализа факт наблюдения Вольфсманна за сексуальным актом своих родителей вызвал широкий резонанс. Фрейд знал о том, насколько противоречивой будет его интерпретация, и просил коллег собрать случаи, когда, по-видимому, имеются свидетельства аналогичного раннего наблюдения так называемой «первосцены» с последующими серьезными психологическими последствиями. Карл Абрахам предоставил один такой случай. Мелани Кляйн, пациентка Абрахама, считала, что наблюдение ребенком первосцены родительского коитуса является обычным явлением для детей, в том числе для ее пациентов, таких как Эрна. Для Кляйн и других это сцена, провоцирующая насилие по отношению к родителям, которое затем выражается в чувстве вины по отношению к ним, лежит в основе сиблингового инцеста.
До того как Фрейд запросил подтверждения, Абрахам уже опубликовал отчет о маленькой девочке, которая, несомненно, была свидетелем сексуального акта родителей. Ребенок пребывал в сумеречном состоянии, демонстрируя многие истерические симптомы, страдал от беспокойства и ночных кошмаров. Отец подтвердил, что его дочь, возможно, что-то видела и наверняка слышала споры, доносившиеся из спальни, мотивы которых присутствовали в кошмарах об убийственной сексуальности взрослых. Моя задача не в том, чтобы поставить под сомнение этот вопрос, а в том, чтобы указать на другой фактор:
Разговор с отцом выявил дополнительный материал. Оказалось, что девочка общалась с дочерью соседа, которая, как говорили, практиковала взаимную мастурбацию с другими девочками. Поэтому вероятно, что, возбужденная сексуальными действиями и беседами с этой подругой, она отреагировала на инцидент в комнате своих родителей гораздо более агрессивно, чем сделала бы это при иных обстоятельствах (Abraham, [1913], p. 167).
Иными словами, сексуальность ребенка пробуждается в группе латеральных сверстников.
Абрахама попросили только об одной консультации, и мы ничего не знаем о каких-либо фантазиях об избиении, хотя мы узнаем, что у девочки есть видения ужасающих животных, как у многих маленьких детей и у фобических взрослых, истерических пациентов и у Вольфсманна. Фрейд, как и Абрахам, прослеживает связь кошмара Вольфсманна с тем, что он стал свидетелем первосцены. Я не собираюсь подвергать это сомнению, а скорее хочу подчеркнуть, что описанное его «почти безумное поведение» связано с тем, что его соблазнила сестра и с испытанным им ужасом от изображений волков и других животных4. Хотя Абрахам провел все лишь одну консультацию, а Вольфсманн проходил у Фрейда длительный анализ, сопровождавшийся реконструкцией его младенческого невроза, два этих случая обнаруживают интересные совпадения. Существовали внешние подтверждения того, что сестра Вольфсманна была очень умной и сексуально активной, она мучила своего брата. В свою очередь, он очень завидовал ей и ее высокому положению, особенно по отношению к отцу. Разве не она была тем «преемником», который возникал в фантазии об избиении? В период полового созревания после периода сильной вражды и сексуальности в детстве они стали лучшими друзьями, и Вольфсманн, в свою очередь, тщетно пытался соблазнить свою сестру. Фрейд комментирует:
Таким образом, он совершил шаг, предопределивший гетеросексуальный выбор объекта, потому что все девушки, в которых он впоследствии при явных признаках навязчивости влюблялся, были служанками, уступавшими ему по уровню образования и уму. Если все эти объекты его любви были заместительницами запретной для него сестры, то нельзя не признать, что решающим моментом при выборе объектов было его намерение унизить сестру, положить конец ее интеллектуальному превосходству, которое так подавляло его ранее (Freud, [1918], p. 22).
Сразу после этого комментария, который следует за размышлениями о неврозах, психозах, личности и истории сестры, Фрейд кратко ссылается на теорию Альфреда Адлера. Адлер был единственным аналитиком, который всерьез рассматривал сиблинговую проблематику. Он особенно интересовался порядком рождения, что впоследствии стало привлекать внимание также и других исследователей (Sulloway, 1996). Имея в виду Адлера, Фрейд комментирует, что если бы он остановился в своих размышлениях в определенной точке, сфокусировав свое внимание на роли сестры Вольфсманна, и не прикладывал бы усилий для того, чтобы понять, что корень его травмы связан с наблюдением первосцены, то тогда этот случай подтвердил бы теорию Адлера, согласно которой воля к власти и стремление к самоутверждению лежат в основе как характера, так и невроза. Я думаю, что Фрейд был прав, отвергнув этот подход. Тем не менее, отказывая Адлеру в признании, Фрейд, кажется, упустил что-то важное. Жажда власти и стремление к самоутверждению не должны рассматриваться сами по себе – они могут быть аспектом сексуальности и влечения к смерти. Сиблинговые отношения вращаются вокруг секса и насилия; жажда власти и превосходства – всего лишь проявления этого, а не суть и смысл, как думал Адлер.
Я полагаю, что Фрейду не следовало бы волноваться из-за теорий Адлера, если бы он отвел сиблингам отдельное место в рамках своей теории влечений к жизни и смерти. Почему это не могло бы быть одновременно вертикальной межпоколенческой проблемой разрешения эдипова комплекса (куда относится и первосцена) и горизонтального или латерального вопроса разрешения сиблингового комплекса – сиблинга, по отношению к которому кто-то находится в одинаковой позиции, но отличается по идентичности? Г-жа Х и сестра Вольфсманна как старшие дети, казалось бы, чувствовали угрозу со стороны младшего брата, который занимает их место. Лишенные своего места, они мучают, изводят и соблазняют своих сиблингов и тех, кто их замещает. Г-жа Х разыгрывала это со своими любовниками и переживала в своей фантазии об избиении. На уровне мастурбационного удовлетворения она представляла себе, как любовник или муж (не отец или учитель) избивают ребенка, пока она наблюдает за этим. Согласно Фрейду, именно сестра Вольфсманна (а не его отношение к матери) опосредовала его последующий выбор гетеросексуальных объектов. Это коррелировало с активными садистскими фантазиями об избиении; его фантазии о пассивном избиении, связанные с его сексуальным желанием, чтобы его отец проник в него (изнасиловал/ соблазнил?), но наверняка они произошли от сексуальных нападок со стороны могущественной сестры. Для г-жи X были актуальны обе позиции: она нападала на своего брата, а позже отыгрывала агрессивную любовь своего отца.
Однако как бы мы могли теоретически осмыслить сиблинговую составляющую в содержании превалирующей фантазии о том, что «ребенка бьют»? Когда ряд аналитиков внесли свой вклад в обсуждение неврозов, возникших после Первой мировой войны, Абрахам предположил, что коллективный характер войны (война как групповое явление) позволяет людям проявлять жестокость, которая подавлялась бы «цивилизованной моралью» в случае, если бы ее проявил какой-то один человек. Он сравнил эту ситуацию с поеданием тотемной пищи. Фрейд задавался вопросом, как он пропустил это: солдаты, как дети и сверстники, объединяются. Вольфсманн и его сестра стали лучшими друзьями в подростковом возрасте, когда они объединились «против» своих родителей. Мелани Кляйн считает, что это положительный аспект сиблинговой сексуальности. К счастью, у нас есть любовь, дружба и поддержка; а к несчастью – насилие, направленное сначала друг против друга, а затем против другой группы. Отношения с родственниками, сексуальными партнерами, несомненно, должны рассматриваться в латеральной плоскости, а не в вертикальной. Выбор Вольфсманном гетеросексуальных объектов обусловлен латеральной моделью, которую представляла его сестра. В фантазиях г-жи Х об избиении фигурирует муж или любовник. Можно было бы предположить, что она выбрала своего мужа, потому что он соответствовал фигуре избивающего лица в ее фантазиях. В самом деле, не могло бы это быть потому, что многие браки повторяет детские отношения любови/ненависти со сверстниками, в которых много насилия, но все же при этом можно испытывать любовь?