Уличная банда может быть не отрицанием, а альтернативой проповедуемой гегемонии ядерной семьи. Хотя тробрианцы с самого начала предписывают избегать взаимоотношений между братьями и сестрами, формальные запреты, обязанности и уважение возникают в период полового созревания, когда вместе с приходом фертильности инцест не только окрашивается сексуальностью, но и привносит возможность размножения. Можем ли мы предположить, что они признают инфантильность и латентное влечение сиблингов друг к другу? Как и в случае с единственной открыто декларируемой противоположностью этим запретам – разрешением на такие браки в эпоху Птолемеев, – эти практики и правила, по-видимому, указывают на то, как можно использовать силу сиблинговых чувств на благо общества, если направленность этой силы регулируется. Необходимость регулирования указывает на силу сиблинговых чувств. Не замечая и не анализируя латеральность, не воспринимая всерьез ни инцест, ни насилие, мы оставляем на волю случая то, будут ли превалировать хорошие или плохие последствия применения этой силы. Нет сомнений в том, что другие культуры знают или более осведомлены об этом. Мы везде используем нашу вертикальную модель; но доступный исследовательский материал, как в случае тробрианских наблюдений Малиновского, значительно шире ее.
Сравнивая случаи шизофрении среди итальянских мигрантов в бостонской клинике и случаи с тем же диагнозом в неаполитанской больнице, Энн Парсонс обнаружила, что ни один конкретный прогноз, сделанный на основании ее модели, не подтвердился: «Ни один пациент не стал психотиком после смерти матери, и только один после смерти отца» (Parsons, 1969, p. 110). Считается, что психоз связан со смертью родителей, но, когда Парсонс обнаруживает, что это не так, она не ищет других причин.
Парсонс – необычайно осторожный и проницательный наблюдатель, но мне кажется, что в индивидуальной истории болезни «Джузеппины» она упускает из виду значение смерти брата, бывшего всего на десять месяцев старше ее, которая пришлась на начало психотического расстройства в ранней юности. На мой взгляд, в истории Джузеппины выделяются два случая смерти, которые, вероятно, были связаны с психозом. Во-первых, ее брат умирает от туберкулеза, которого в 1960-х годах так опасались в неаполитанском обществе, что существовали особые ритуалы, помогающие справиться со страхом. Во-вторых, женщина, которую Джузеппина считает своим другом (то есть латеральные отношения), умирает во время аборта (она забеременела вне брака). Нарушая строгие социальные нормы, сама Джузеппина вступила в добрачные сексуальные отношения со своим будущим мужем. В своем психотическом расстройстве она интерпретирует каждый жест своего новорожденного ребенка как акт агрессии против нее, и, по-видимому, это является проекцией ее собственной агрессии к младенцу. То, что подруга, которая сделала аборт, на самом деле является подругой матери, а не Джузеппины, как она утверждает, лишь подтверждает картину, которую я рисую: став матерью, Джузеппина не может провести психических различий между собой, своей матерью и всеми другими матерями, что, вероятно, происходило с ней, еще когда она была ребенком, ожидающим появления родного брата. Новый сиблинг, которому она желала смерти, отождествлен с ее ненамного старшим братом, который умер. Его смерть, смерть ее подруги, смерть подруги матери заставляют ее бояться собственной смерти. Она перепутала их всех, и, вероятно, она путает своего ребенка с мертвым ребенком подруги. Вертикальные модели как психоанализа, так и культурной антропологии, которые использует Парсонс, не позволяют ей увидеть латеральное измерение, хотя материала для этого предостаточно.
В 1963 году антрополог Мейер Фортес вернулся со своей женой-психиатром Дорис Майер в Северную Гану к народу талленси, с которым он работал с 1934 по 1937 год. В работе «Психозы и социальные изменения» они описывают семейную жизнь талленси, опираясь на психоаналитическую модель (Fortes and Mayer, 1965). Социальный мир ребенка проиллюстрирован несколькими диаграммами. Развитие ребенка происходит рядом с матерью в комнате матери, затем он перемещается к отцу, где присутствуют его родные братья и сестры, сводные братья и сестры от других жен отца и, наконец, примерно в возрасте пяти лет ребенок оказывается в более широком клане дядей, тетей, кузенов и т. д. Эта социальная конфигурация точно соответствует внутренней схеме психоаналитического доэдипального (мать), эдипального (отец) и постэдипального этапа (более широкое общество). Но, помимо этой модели, работы Фортеса и Майер иллюстрируют нечто иное – структурирующую автономную область сиблинговых связей. Родители талленси еще в 1960-х годах воздерживались от сексуальных отношений друг с другом от момента зачатия ребенка до того времени, когда малыш мог передвигаться и питаться самостоятельно. Для матери интервал между рождением детей обычно составлял от трех до трех с половиной лет. Для ребенка, напротив, вполне вероятно, что ближайший сиблинг хронологически будет «близнецом», так как одновременно с ним может появиться сводный сиблинг от другой матери. Тем не менее ожидалось, что новая беременность матери и ее ребенок (единоутробный сиблинг) вызовут значительное беспокойство у малыша и сильное соперничество.
К тому времени, когда у матери появляется новый ребенок, как прокомментировали Фортес и Майер, уже существует чрезвычайно сильная группа сиблингов и сверстников, так что часто можно было наблюдать, как дети в возрасте от двух до трех лет ходили вместе, нежно обнимая друг друга. Наряду с сильной родительской заботой и привязанностью, которые Фортес и Майер неоднократно отмечают, они как бы между строк интересуются, способствует ли эта латеральная связь психическому здоровью талленси. Работая в детском саду очень либерального кибуца возле Галилейского моря в Израиле в 1962 году, я заметила такую же близость в небольших группах сверстников в возрасте примерно двух лет. Я читала об опасностях их общинного воспитания, но я наблюдала также его сильные стороны: латеральные связи были широко признаны и считались важными. Совсем недавно, посещая в составе группы прекрасные церкви XVI века на юго-востоке Албании, мы внезапно переключили наше внимание с фресок на такую идиллию: двое маленьких детей трех-четырех лет, мальчик и девочка, несли вместе корзину, прыгая и пританцовывая по грунтовой дороге. Они смеялись, пели причудливые обрывки фраз, болтали, обнимали друг друга за шеи, насколько им хватало рук, и разлепляли объятия, чтобы танцевать. Когда они увидели, что мы смотрим на них очарованными глазами, они застенчиво отдалились друг от друга и убежали. А мы обратили свой взор на икону любви.
В истории сиблингов есть свои плюсы и минусы. Я больше размышляла по поводу последних, потому что считаю, что наша неспособность признать значимость сиблингов и, следовательно, создать латеральную парадигму отражает нашу неспособность взглянуть на последствия интра- и интер-сиблинговой жестокости, которые проявляются в индивидуальном и коллективном насилии, в войнах или психических заболеваниях.
В 1965 году Мейер Фортес отметил, что в 1934–1937 годах, во время его первого визита к талленси, был выявлен один случай помешательства; тридцать лет спустя в этой социальной группе было уже тринадцать подобных случаев (Fortes and Mayer, 1965). Увеличение рабочей миграции, казалось, объясняло этот рост. Талленси совершенно ясно понимали, что представляет собой «безумие», и отличали его от эксцентричности, умственной отсталости и просто странных поступков. Дорис Майер, жена Мейера Фортеса, изучала межкультурные различия в психических заболевания, но вместо различий она обнаружила, что «безумие» талленси плавно перешло в западный психоз. Наблюдались единичные случаи послеродовой депрессии, мании, меланхолии, а в остальных случаях – шизофрения. Сегодня, 40 лет спустя, мы, вероятно, назвали бы некоторые из этих случаев пограничными или нарциссическими расстройствами личности, хотя 70 лет назад они вполне могли считаться случаями истерических психозов. Случаев паранойи не было, и Майер сравнила свои данные с наблюдением М. Дж. Филда, который в 1960 году сообщил об исследовании 52 шизофреников народности акан в Гане: 26 из них были параноиками; 50 % женщин были в депрессии. Возможная причина их склонности к паранойе и депрессии во взрослом возрасте объясняется тем фактом, что в детстве «обожаемый маленький ребенок переживает травму, превращаясь в объект презрения» (Field, 1960, p. 30). Поведение западноафриканских асанте и га сильно контрастирует с общественным устройством жизни у талленси. В то время как талленси помогают старшему ребенку справиться с ожидаемой интенсивной сиблинговой конкуренцией, другие семейные системы вытесняют старшего ребенка. Это явление описано английским врачом Сесили Уильямс (Williams, 1938), которая наблюдала в основном детей асанте и га в детской больнице города Аккра. Доктор Уильямс изучала распространенную детскую болезнь – квашиоркор.
В Африке к югу от Сахары квашиоркор, болезнь дефицита белка, которая все еще может быть смертельной, известна как «болезнь, которую ребенок получает, когда рождается следующий». Первая публикация Уильямс в журнале «Ланцет» начинается со следующих слов: «Название „квашиоркор“ указывает на болезнь, которой заболевает низложенный старший по возрасту ребенок при рождении следующего ребенка» (Williams, 1935, p. 1151). Если болезнь выявлена на ранней стадии, хорошее питание может спасти ребенка. Однако в дополненной статье о здоровье детей Золотого Берега[21] три года спустя Уильямс описывает идиллическую жизнь большинства маленьких детей на фоне отвержения старшего ребенка:
Женщина располагает большим количеством времени, которое ей нравится проводить с ребенком. Сначала она его медленно моет и тратит на это много времени. Затем она очень аккуратно и с удовольствием меняет пеленки. Она припудривает его. Эта безграничная любовь к маленькому ребенку резко контрастирует с пренебрежением и безразличием, с которыми она может обращаться с детьми старшего возраста. До двух лет жизнь балует ребенка, но это существование грубо обрывается. У его матери есть либо еще один ребенок, либо она уходит с мужем и оставляет ребенка бабушке. Я наблюдала выражение сильного гнева и горечи у ребенка, который обнаружил, что место на спине его матери узурпировано новым ребенком. после периода