Сиблинговая модель показывает нам, что всегда существует скрытый кризис в гендерных отношениях с его предсказуемым разрешением в форме превосходства большого/белого/мужского. Такое превосходство культурно кодифицируется как индивидуальное или коллективное всемогущество, которое стремится либо к уничтожению, либо к ограничению до состояния бессилия. Печальная ирония заключается в том, что, несмотря на свои пугающе жестокие эгалитарные препубертатные нравы, сальвадорские девочки из Лос-Анджелеса, формирующие шайки, испытывают ностальгию по прошлой семье как наиболее конвенциональные девушки преступного мира, пытаясь спасти своих мужчин. Эта семья из прошлого живет в воображаемом ядерном сообществе на сельской ферме. Однако это типично для Бразилии: бразильские фермы были рабовладельческими сахарными плантациями, и именно в сельской местности мужское насилие над женщинами было закреплено как неотъемлемое мужское право. Там, где пожилые мужчины вступают в брак с молодыми женщинами, согласно патриархальным законам, они могут избивать своих жен, следуя логике отцовской дисциплины, и применять неконтролируемое насилие в рамках латеральной самодифференциации в отношении тех женщин, которые не рассматриваются как возможные матери их детей. Но иногда младшие, более слабые, образованные другие, такие как Бьянка, находят способы взять реванш, прибегая к заменителям насилия.
В статье о «смерти близнеца» психоаналитик Джордж Энгель (Engel, 1975) описал, как в годовщину неожиданной смерти своего брата-близнеца он вновь испытал крайнюю растерянность и спутанность своего Я, которая была знакома им с братом, была очевидна для других людей и которой они оба боялись и эксплуатировали в детстве. Не только во сне, но и в состоянии бодрствования он откликался на имя своего брата, видел своего брата в зеркале, и примерно через год после его смерти у него был, по его собственному заключению, истерический конверсионный симптом «такого же», как у брата, сердечного приступа, после которого он, в отличие от брата, выздоровел.
Близнецы демонстрируют также изменчивость психических позиций, игру сходства и различия. Уже с рождения даже между монозиготными близнецами есть отличия; жизненный опыт будет способствовать дальнейшей дифференциации. Однако тяга к противоположным направлениям – это движущая сила идентификационных процессов. По мере того как близнецы становятся все более разными, они становятся также все более похожими. Роли (зависимые/независимые, более сильные/более слабые и т. д.) будут в определенной степени урегулированы, но при каждом жизненном кризисе ребенка они пересматриваются. Таким образом, нет ничего зафиксированного на все времена и для любой ситуации. Эти латеральные отношения указывают на то, что гендерное различие также является гибким маркером. Иногда гендеры будут далеко друг от друга, а иногда близко друг к другу; как и близнецы, они могут обмениваться характерными чертами. Это указывает на возможность трансформации того, что кажется, но не является бинарной ригидностью, требуемой для гендера. Близнецы – не столько исключение, как считают некоторые авторы, сколько пример некоего крайнего случая, который освещает проблемы, великолепие и ужасы сиблинговой нормы. С близнецами, братьями и сестрами, друзьями в банде, в религиозной общине, в браке, в повторении себя вы получаете – хорошо это или плохо – больше, чем рассчитывали.
Есть общая тенденция, согласно которой экономический успех связан с количеством детей на государственном и индивидуальном уровне. Вскоре мы, возможно, будем задаваться вопросом: куда делись все братья и сестры? Тем не менее в психологическом смысле братья и сестры имеют решающее значение и для единственного ребенка, который ожидает их рождения и боится того, что могло бы с ним случиться. Реальный сиблинг играет важную роль в том, чтобы открыть доступ к ненависти таким способом, который позволит справиться с этим для последующего развития социальности. Братья и сестры дают возможность научиться любить и ненавидеть одного и того же человека. Братья и сестры имеют значение сами по себе и в то же время находятся в центре любой родственной группы. В некоторой степени их могут заменить друзья и враги из группы сверстников – каждый должен понимать, что он не уникален и не всемогущ. Потеря грандиозного Я и принятие других, похожих на меня, являются решающими. Человек должен научиться выживать в мире других людей. Самоуважение и уважение других – это две стороны одной медали.
Между тем в мире, где братья и сестры все еще рождаются, они играют важную роль не только друг для друга, но и для всех латеральных отношений. Психические средства, с помощью которых устанавливаются сиблинговые отношения, имеют решающее значение. Расщепление Эго и объекта, идентификация и проекция, а также обращение любви в ненависть и наоборот – за всем этим, стоит надеяться, последует трансформация нарциссизма в объектную любовь, желания убить – в ненависть к тому, что неправильно или злокачественно в себе и в другом: все это строительные блоки латеральной, а не вертикальной парадигмы. Проблема сиблингов указывает также на важность латеральности для понимания взаимосвязанности насилия, власти и нерепродуктивной сексуальности, для появления гендера как различий, выкованных из матрицы одинаковости.
Примечания
Глава 1
1 В последнее время Франция исключена из этой тенденции. В течение почти двух столетий озабоченная исключительно низким уровнем рождаемости, Франция всегда была в авангарде пронаталистской политики; недавно она принесла свои плоды, и коэффициент воспроизводства населения стал равен 2,2 по сравнению, скажем, с коэффициентом 1,7 в Италии.
2 Эдипов комплекс назван в честь мифического греческого царя Эдипа, его жизнь, смерть и последующая история семьи ярко изображены в трилогии Софокла: «Царь Эдип», «Эдип в Колоне» и «Антигона». Родители Эдипа, чтобы избежать пророчества о том, что их сын убьет своего отца, оставили его на склоне горы. Пастух, однако, спас ребенка, и он был воспитан в королевской семье в Коринфе как сын. Эдип не знает, что его усыновили. Невольно он убивает своего биологического отца Лая и женится на биологической матери Иокасте, от которой у него рождается четверо детей. Эдипов комплекс – это совокупность бессознательных идей, сосредоточенных на желании овладеть матерью и убить отца (желание девочки по отношению к отцу и ненависть к матери – это ее эдипов комплекс, а не комплекс Электры, как часто утверждают).
3 Эта работа наиболее полно отражена в книге – Mitchell, 2000a.
4 Я имею в виду психопатию (и другие подобные состояния) в психоаналитическом, а не в психиатрическом понимании, то есть как динамический набор симптомов, связанных с бессознательными процессами, а не как расстройство личности (переименованное в асоциальное расстройство личности в DSM-IV-TR).
5 Проблема возникла отчасти потому, что в тюдоровской Англии люди могли уже читать Библию и узнавать, что Бог разрешил определенные отношения, которые, как они ранее считали, были запрещены.
6 Эрнест Джонс использовал термин «афаназис» в своих клинических наблюдениях этого явления, которое, конечно, не имеет отношения к сиблингам.
Глава 2
1 (Edipus the King // Sophocles. The Three Theban Plays / Transl. by R. Fagles. London: Allen Lane, 1982. Р. 66–67 (курсив мой. – Дж. М.).
2 Юлия Кристева (1982) объясняет эту ненависть, возникновение которой связано с самой ситуацией рождения. Она использует понятие «отторжение», чтобы описать реакцию матери на роды. У ненависти нет психической истории. Та же самая проблема психических реакций, возникающая впервые с появлением материнства (в том смысле, что у материнства нет детской/младенческой истории), присуща также работе Мэри Келли «Послеродовое свидетельство» (Post-partum Document – Kelly, 1983). Описание Кристевой, как и объяснение Винникотта, порождает вопрос: откуда в младенчестве матери возникает ненависть? Я полагаю, что ненавистный ребенок реплицирует сиблинга, которого мать ненавидела в детстве. В качестве случайного наблюдения отмечу заметный (или незаметный!) для окружающих факт, как много матерей случайно обращаются к своим детям по имени своего сиблинга.
3 Андре Грин (Green, 1995) считает, что большинство современных психоневрозов характеризуются неспособностью горевать. Соглашаясь с наблюдением, я также хочу предложить другое объяснение: эта неспособность скорбеть является проявлением истерического осадка во всех так называемых «пограничных» случаях.
4 Здесь я использую некоторые наблюдения Д. Винникотта и Анны Фрейд, а не Мелани Кляйн.
5 Я думаю о работе, проделанной с матерями и недоношенными детьми в трущобах Лимы, Перу, о которой мне сообщил Э. Пьяццон.
6 Когда такие критики, как Элейн Шоуолтер, пересматривают эти болезни и их современные аналоги, такие как синдром войны в Персидском заливе, и утверждают, что в конце концов они являются проявлениями истерии, они переосмысливают истерию как реакцию бессилия на тягостные условия. Это исключает из рассмотрения важные сексуальные и компульсивные проявления истерии. Что еще более важно, это не объясняет, почему симптомы истерии выражают бессознательные процессы. Почему протест не может быть сознательным?
7 Их родители делали и делают все, чтобы улучшить ситуацию. Возможно, что неполноценность старшего ребенка, выявленная уже в раннем возрасте, и очень тяжелое протекание беременности при рождении младшего ребенка сделали двух девочек особенно уязвимыми перед угрозой, которую они представляют друг для друга.
8 После написания вышеизложенного я слышала, как Майкл Раттер выступил с восьмой лекцией памяти Джона Боулби (Лондонская школа для девочек, март 2000 года), в которой он описал некоторые результаты своих исследований детей из румынских детских домов, усыновленных в Англии. Эти травмированные дети пережили ужасные ситуации, находясь в воспитательных учреждениях; им нравится быть с детьми, как будто эти дети возвращают им их потерянное детское «я». Чрезмерная забота Эмми о детях может быть аналогичного характера: желания сирот указывают на важность травмы в раннем детстве и на то, как ее можно решить. Эмми присматривает за «собой» так, как ей хотелось бы, чтобы делала ее сестра.