— Вот почему я села к нему на колени, а он оставил меня неудовлетворённой.
Завершила мелодию красивым спуском и двумя джазовыми аккордами, наиграв сверху небольшой мотивчик.
Открыв глаза, я увидела, как он сидит, скрестив руки на груди, с хитрой улыбкой. Когда последние ноты растворились в воздухе, я хлопнула ладонью по струнам.
— Ну как?
Он похлопал мне несколько раз, нарочито медленно.
— Очень забавно.
— Спасибо. — Я отложила гитару и снова взяла свою чашку.
— Неудовлетворённой, значит?
— Ну да. Разве нет?
— Да.
— И что ты с этим сделал? — лукаво спросила я.
Одна его бровь приподнялась.
— А что ты с этим сделала?
Я пожала плечами, позволяя его воображению додумать остальное, и спокойно сделала глоток кофе.
— Значит, я заслужила свою экскурсию?
— Думаю, можем поехать в бар, — сказал он. — Всё равно там никого не будет.
— И я хочу увидеть, где ты вырос.
— Ладно.
— Можно познакомиться с твоей семьёй?
Он посмотрел на меня с предупреждением, словно я перегибала палку.
— Допустим. Остин устраивает барбекю, только для своих, и Вероника нас пригласила.
— Ура! — радостно воскликнула я, стукнув пятками по дощатому полу крыльца. — Но нам нужно что-то принести. Не хочу приходить с пустыми руками. Давай заедем в магазин, я куплю продуктов! Хочу сделать салат.
— Не обязательно…
— Мне нужно всего несколько минут, чтобы одеться, — сказала я, поднимая гитару. — Буду готова через пять.
Я не могла сдержать улыбку, поспешив в комнату. Маленькое семейное барбекю во дворе, что-то совсем не похожее на мою жизнь в Нэшвилле. После тура, в котором большую часть времени я проводила либо одна в автобусе, либо в гостиничном номере, просто отдыхая, это казалось чем-то особенным.
По пути я мельком взглянула на телефон — отец снова звонил прошлой ночью. Оставил ещё одну голосовую, наверное, снова про этот «заём», который он, конечно, никогда не вернёт.
За последние пять лет я купила ему машину, погасила его кредитки, оплатила карточные долги и дважды спонсировала его попытки завязать в реабилитации. Мой брат, Кевин, не понимал, зачем я продолжаю это делать. Но он не был здесь. Он не видел, как мама приходила ко мне в слезах, уверяя, что на этот раз всё иначе, что отец раскаивается, что он понял свои ошибки и что теперь он с нами навсегда.
И потом был он сам. Красивый, харизматичный, он тоже когда-то был музыкантом — обладал глубоким, завораживающим голосом, который гипнотизировал публику. Настоящий обольститель. Умеющий обращаться со словами, мастер извинений, непревзойдённый виртуоз манипуляций через чувство вины. Он мог так закрутить твои эмоции, что к концу разговора ты уже сама верила, будто подвела его.
У тебя есть всё, орешек. Всё. Я знаю, что не заслужил твоего прощения, но разве я не сажал тебя к себе на колени и не учил играть на гитаре? Разве не выводил тебя на сцену петь дуэтом, когда ты была ещё совсем крошкой? Разве не я первым сказал тебе, что однажды ты станешь знаменитой? Ты что, забыла своего старика?
И не могла ли я помочь ему ещё раз? Последний раз? Вытащить его из передряги? Поставить на правильный путь, чтобы он наконец стал любящим мужем и отцом, каким всегда знал, что может быть?
Но сколько бы денег я ему ни давала, сколько бы раз мама снова пускала его в свою постель, как бы мы ни старались помочь ему одолеть своих демонов — это никогда не работало.
Я удалила его голосовое сообщение и написала матери:
Можешь, пожалуйста, попросить папу перестать мне звонить? Я поговорю с ним, когда вернусь.
Было ещё одно голосовое от Дюка, но я удалила его, даже не прослушав. И одно от Вэгса — решила просто проигнорировать. Впрочем, я вообще решила проигнорировать телефон на ближайшие двадцать четыре часа: никаких сообщений, никаких голосовых, никаких писем, никаких соцсетей. Я выключила его и спрятала в чемодан.
Натянув джинсы и футболку, я заколола косы и, просто ради забавы, надела один из париков, которые взяла с собой на случай, если понадобится маскировка. Этот был чёрный, с ровной стрижкой и густой чёлкой. Что-то вроде Умы Турман в Криминальном чтиве.
Когда я вышла из комнаты, Ксандер остановился как вкопанный и уставился на меня.
— Какого чёрта?
— Тебе нравится? — Я взъерошила волосы на одной стороне.
— Мне больше по душе твой натуральный цвет.
— Но он может меня выдать. А что, если меня кто-то узнает в овощном отделе? Или в замороженных продуктах? Ты можешь снова попытаться меня поцеловать, чтобы защитить мою личность, а этого мы не можем допустить.
Проходя мимо, я снова хлопнула его по груди. Он мгновенно перехватил меня за запястье, его пальцы сомкнулись, как замок.
— Тебе придётся перестать меня трогать.
— Боже, «не целуй, надень штаны, не трогай меня»… — Я покачала головой. — Ты и в постели такой же скучный?
Он прожёг меня тяжёлым взглядом.
— То, какой я в постели, не твоё дело.
— Ладно, ладно.
Я выдернула руку из его хватки и направилась к двери. Но когда уже взялась за ручку, он снова заговорил.
— Но, если что, в постели я просто чертовски хорош.
Глава 12
Ксандер
— Значит, вот оно?
Келли оглядела Buckley's Pub с порога, внимательно осмотрела бетонный пол и кирпичные стены, огромные экраны телевизоров, изогнутые кожаные кабинки, индустриальные подвесные светильники, зеркальные полки за барной стойкой.
Я стоял позади неё и жадно впитывал взглядом каждый её сантиметр, пока она меня не видела.
На ней было жёлтое платье с цветочным принтом и эти красные ковбойские сапоги, которые просто сводили меня с ума. Каждый раз, когда я смотрел на неё, мне казалось, что эти сапоги топчут мне грудь.
Мне стоило нечеловеческих усилий не перекинуть её через плечо и не утащить в постель прошлой ночью. Даже когда я взял себя в руки и поставил между нами границу, которая должна была быть там с самого начала, я смотрел, как она уходит, с пульсирующей болью в паху и напряжением, которое никак не проходило. Позже я стоял у её двери, сжав кулаки в мучительном колебании — голова говорила одно, тело умоляло о другом.
Но в итоге здравый смысл победил. Она была под моей защитой. Она выпила. Возможно, она даже не имела в виду те слова, что сказала.
Я не мог рисковать.
Поэтому пришлось разобраться с этим самому, отчаянно надеясь, что она не услышит, как я, задыхаясь, довожу себя до быстрого, лихорадочного оргазма прямо на её диване, а потом спешно вытираюсь бумажными полотенцами на кухне, заталкиваю их в пакет и закапываю в глубине мусорного ведра.
Я вёл себя как грёбаный подросток.
А утром она только усугубила ситуацию, намекнув, что сделала то же самое.
Я не был уверен, что выдержу так ещё две недели. Прошло всего два дня, а я уже сходил с ума. Как мне продержаться?
— Это оно, — сказал я, проходя мимо неё и хмурясь на отсутствие барных стульев и погасшие подвесные светильники.
— Мне нравится, — сказала она, прогуливаясь по залу к барной стойке. — Очень… — она согнула руку, показывая бицепс, — брутально. Пахнет деревом и тестостероном.
Я зашёл за стойку, раздражённо заметив чей-то оставленный после обеда мусор. Собрал его и бросил в мусорный пакет, оставленный прямо на полу.
— Никто сегодня не работает? — Келли провела ладонью по гладкой поверхности барной стойки, которую для меня сделал Остин из восстановленного дерева.
— Нет. Праздничные выходные.
Она внимательнее осмотрела бар.
— Вау. Это действительно красиво.
— Мой брат сделал.
Она удивлённо взглянула на меня.
— Серьёзно?
— Да. Он делает потрясающую мебель, в основном обеденные столы, из восстановленного дерева. Амбарные двери, старые шпалы, бочки из-под виски… что угодно.
Её глаза загорелись.
— Я хочу обеденный стол из восстановленного дерева. Он сделает для меня?
— Спроси у него. Он наконец-то отходит от управления Two Buckleys вместе с нашим отцом, чтобы открыть своё дело.
— Это здорово.
Она прижалась к барной стойке и ухмыльнулась.
— Ну давай, наливай, бармен. Посмотрим спортивные трансляции, поругаемся на телевизоры, поболеем за местную команду.
Я рассмеялся и покачал головой.
— У меня ещё нет алкоголя, и телевизоры не подключены.
— Облом.
Она вздохнула, развернулась и медленно пошла обратно, ведя пальцами по спинке стула.
— Так ты всегда хотел владеть баром?
— Не особо.
Я пытался думать о чём-то профессиональном или хотя бы нейтральном, но мои глаза всё равно блуждали. Эти рыжие волосы. Эти бёдра. Эти грёбаные сапоги.
— Думал, что будешь в ВМФ всю жизнь?
Она развернула стул, перекинула через него ногу и облокотилась локтями на стол, подперев подбородок кулаком.
В горле пересохло. Если бы у меня было хоть капля виски, я бы себе плеснул.
— Я не особо загадывал наперёд.
— Ты был парнем, который живёт одним днём?
— Нас так учили. Фокусироваться только на том, что делаешь в данный момент, не думать о том, что осталось сделать, и не переживать о будущем. Иначе было бы слишком легко перегореть и сдаться.
— Хотел когда-нибудь сдаться?
— Во время подготовки? Конечно. Все хотели. Но я был упрямым ублюдком.
Один уголок её рта приподнялся.
— О, с этим я знакома.
Я не мог выбросить из головы её раздвинутые ноги под столом, то, как она оседлала меня вчера. Мой рот на её груди. Блядь.
— А ты? — спросил я, пытаясь отвлечься.
— Я?
Она коснулась ключицы — там, куда я вчера уткнулся лбом.
— Я всегда была сосредоточена на музыке. В детстве мой папа играл в местных барах, а мама брала меня и Кевина с собой посмотреть. Я была заворожена этим светом, звуком, аплодисментами. Ему было так весело на сцене, и все его обожали. Иногда он поднимал меня к себе, и мы пели вместе. Это было похоже на магию — петь и видеть, как люди улыбаются, свистят, вскакивают и начинают танцевать.