— Хотеть участвовать в собственной карьере — это не неблагодарность.
Ксандер отложил тарелку в сторону и сложил руки на груди. Его длинные ноги были вытянуты перед ним, скрещенные в щиколотках.
— Я знаю, но у них вся власть. Они владеют мной и всей моей музыкой. Контракт заканчивается, и все давят на меня, чтобы я подписала новый. А я не знаю, что делать.
— Звучит так, будто тебе просто нужно послать их всех к чёрту и петь то, что хочешь. Я бы так и сделал.
Я покачала головой.
— Ты не понимаешь, как это работает. Мне уже двадцать девять. Если я начну перечить, они просто найдут следующую девочку, которая поёт за пару долларов на местной ярмарке. Таких сотни в каждом маленьком городе. Таких же красивых, талантливых и голодных до успеха, как я была когда-то.
Он пожал плечами.
— Значит, это тот риск, на который ты должна быть готова.
— Это не только мой риск. Я рискую не только собой, но и всеми, кто на меня работает. Я отвечаю за слишком многих людей.
Как всегда, когда я начинала думать обо всём этом, у меня начинало ныть в животе.
— Если меня выкинут с лейбла, что будет с ними?
— Они же не твои дети.
— Для меня они почти как семья. Они рассчитывают на меня. Оставить людей, которые в тебе нуждаются — это эгоистично и предательски.
Он слегка наклонил голову.
— Кто тебе это сказал?
Отец, подумала я.
— Не важно, — сказала вслух. — Но я не могу просто взять и разрушить всё.
— Тогда, похоже, цена твоего выбора — отказ от собственного видения и работа по указке лейбла. — Он вытянул руки и сложил их за головой. — Я бы так не смог.
— А в армии ты приказы не выполнял? — парировала я.
— Выполнял. Но это другое. Я хотел быть полезным для своей команды.
Я резко выпрямилась, вцепившись в подлокотники кресла.
— А ты думаешь, я о чём говорю? Это не только про меня! — Я сжала зубы и продолжила: — И хватит с этими разговорами про «цену славы». Я не прошу убрать все минусы и оставить только плюсы! Я просто хочу, чтобы мои песни значили для меня так же много, как для того, кто их слушает.
Голос стал твёрже:
— Я хочу, чтобы все те ублюдки, которые говорят, что я не заслуживаю своего места, подавились своими словами.
Я почти чувствовала, как в груди загорается огонь.
— Я хочу, чтобы продюсеры и все эти офисные боссы перестали отвергать мои идеи!
Я посмотрела прямо ему в глаза.
— Я хочу место за этим чёртовым столом. Я не хочу быть блюдом на нём.
— Всё это тебе стоит говорить им, а не мне.
— О, ну спасибо, — выплюнула я, начиная засовывать вещи в сумку. — Почему я сама до этого не додумалась?
— Не обязательно злиться, — сказал он с раздражающе спокойным выражением лица.
— Я не злюсь!
Захлопнув сумку, я швырнула её через плечо и, топая, направилась к дому.
Глава 7
Ксандер
Я наблюдал, как она в раздражении удалилась, и гадал, не лишит ли меня теперь права находиться в её доме за то, что я задел больное место.
Я не собирался её злить, но если ей не нравилось, как с ней обращается её лейбл, почему она там оставалась? Разве не было других лейблов? Разве нельзя было стать независимой артисткой? Те люди, которые на неё работали, могли же найти другую работу, не так ли?
Было достойно уважения, что она чувствовала ответственность за свою команду — мне нравилась преданность. Наверное, мне стоило просто заткнуться, как она и сказала. Последнее, чего я хотел, чтобы она потом рассказала Салли, что я был с ней козлом. Когда она вернётся, я извинюсь.
В доме она шумела на кухне — я слышал, как звенит посуда, стучат вилки и ложки, — и предположил, что она готовит обед. Надеялся, что она выйдет поесть на улицу, но этого не произошло.
Прошло двадцать минут. Тридцать.
Притворившись, что мне нужно что-то взять из машины, я прошёл мимо окон и увидел её за стойкой на кухне. Вернувшись к креслам, сел и начал листать почту и сообщения. Почитал новости. Посмотрел повторы вчерашнего бейсбольного матча.
Келли всё не было.
Чёрт. Она правда так обиделась? Стоит ли мне зайти? Разве я сказал что-то настолько ужасное? Всё, что я сделал, — предложил ей сказать людям, управляющим её карьерой, то же самое, что сказала мне. Я же не намекал, что это будет легко, просто если она этого хочет, ей надо об этом заявить. Разве это не очевидно?
Творческие люди слишком чувствительные. Надо запомнить: никогда не встречаться с такой.
Вместо того чтобы идти искать Келли, я достал телефон и набрал Веронику.
— Привет, — сказал я, когда она ответила. — Как идут дела?
— Неплохо, — весело откликнулась она. — Маляры уже работают. Посудомойку новую установили. Но я ждала сегодня электрика, а он так и не появился.
— Чёрт, — пробормотал я. Найти надёжных подрядчиков было просто кошмаром. — Я попробую с ним связаться.
— Я ещё посмотрела анкеты, которые ты мне прислал, и отправлю тебе на почту тех, что показались мне наиболее подходящими. Хочешь, чтобы я с парой человек связалась и назначила собеседования?
— Да, пожалуйста. И спасибо.
— Ну а как там у тебя с Пикси Харт? Я видела твоё фото с ней.
— Какое фото?
— Оно появилось в сети сегодня утром. Точно не знаю, где его сделали, но ты стоишь на парковке с кофе в руках.
Я застонал.
— Чёрт возьми. Можешь скинуть мне ссылку, когда мы закончим?
— Конечно. Аделаида просто в восторге. Её прямо разрывает от счастья, что она дышит одним воздухом с любимой певицей. И как она?
Я взглянул на дом и понизил голос.
— Она… э-э… немного сложная.
— Серьёзно? В интервью она кажется такой милой. Такая простая, без звёздности.
— Может, она милая только с теми, кто ей нравится.
Вероника рассмеялась.
— Значит, ты ей не нравишься?
— Ни капли.
— А куда же подевались твои обаяние и магнетизм? — поддела она меня.
— Не знаю, но, похоже, она к ним невосприимчива. — Я не стал упоминать, что случайно увидел её голой, справил нужду рядом с её окном и оскорбил. — В основном она просто бесится, что на отдыхе за ней кто-то присматривает. И я её понимаю — домик, который она сняла, маленький.
— Насколько маленький?
— Одна спальня. Одна ванная.
— Вау. Это правда мало, особенно для двух людей, которые только что познакомились. — Она хихикнула. — А вы случайно не прижались друг к другу ночью?
— Ни за что. Она вообще грозилась выгнать меня на улицу, но в итоге предложила диван. Который мне коротковат. Сегодня всё тело ломит.
— Переживёшь, — беспечно сказала Вероника. — Попробуй посмотреть на ситуацию её глазами. Может, она просто хотела сбежать от славы и пожить обычной жизнью пару недель.
— Но ты не можешь быть обычным человеком, если хочешь быть знаменитым, — возразил я. — Почему это так трудно понять?
— Это не трудно понять, но, наверное, трудно так жить, — мягко ответила Вероника. — Представь, что тебя постоянно окружают люди, которым что-то от тебя нужно, но которым нет до тебя никакого дела. Должно быть, это странно и одиноко.
— Перестань её защищать, — проворчал я, хотя внутри что-то дрогнуло в сторону Келли. — Она со мной жестока.
Вероника засмеялась.
— Бедный Ксандер. Но с ней тоже многие ведут себя жестоко. Мы с Аделаидой смотрели её Инстаграм, и люди там просто не стесняются в оскорблениях.
— Она вообще не должна выкладывать посты в соцсети, — буркнул я. — Но она меня не слушает. И сегодня утром пыталась меня бросить.
— Правда?
— Да! Умчалась на своей машине, пока я был в ванной.
Вероника снова рассмеялась.
— И далеко она уехала?
— Вообще недалеко — до Старбакс в паре километров отсюда. Именно там и сделали то фото, что ты видела. Её узнали внутри, так что кто-то, скорее всего, вышел за ней следом и щёлкнул.
— Ну, я бы с удовольствием с ней познакомилась, — сказала Вероника. — Почему бы тебе не привезти её к нам на выходных?
— Потому что мы не друзья, Рони. Это просто работа.
Я произнёс это вслух, но почему-то самому себе показался неубедительным. В каком-то смысле она мне даже нравилась.
А ещё, чёрт возьми, мне хотелось, чтобы она понравилась мне.
— Ну, если передумаешь, мы завтра часов в четыре собираемся пожарить что-нибудь на гриле, так что вы оба можете приехать. Аделаида с ума сойдёт, если встретит Пикси Харт. И, по крайней мере, здесь ты будешь уверен, что она в безопасности и, возможно, даже не будет лезть в соцсети.
— Я подумаю, — ответил я, снова бросив взгляд на входную дверь. — Спасибо за помощь в баре. Я тебе должен.
После того как мы повесили трубку, я сразу же открыл Инстаграм и нашёл последний пост Пикси Харт. Это было фото, сделанное, должно быть, вскоре после её приезда. Я застонал — за её спиной был дом, и хоть номера над дверью были слегка размыты, их всё же можно было разобрать.
Она стояла, подняв лицо к солнцу, с закрытыми глазами, слегка раскрасневшимися щеками и улыбкой на губах. Она выглядела естественной, сияющей, счастливой.
Сначала я не увидел в комментариях ничего грубого.
«Ты такая красивая!!!»
«О боже, обожаю твой топ!»
«Я ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ!!!»
Я ТЕБЯ ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ? Чёрт, что это вообще значит? Я прокрутил дальше.
И тут понял, о чём говорила Вероника. Там были просто отвратительные комментарии — не только про её музыку, но и про её тело, лицо, одежду, прошлые отношения с Дюком Прюиттом. Я кликнул ещё на несколько её постов и увидел то же самое — в основном любовь и восторг, но и тонны злобы.
Челюсти сжались, температура внутри начала подниматься.
Почему люди думали, что у них есть на это право? Как эти уроды вообще проводят день, не получая в лицо? Что должно быть у человека в голове, чтобы он считал нормальным так открыто издеваться?
И если ты знаешь, что люди будут так себя вести, зачем продолжать выкладывать посты? Зачем давать шанс этим скучающим, несчастным мудакам выливать на тебя свою желчь? Её кожа достаточно толстая, чтобы выдерживать это день за днём?