— Привет, — поднялся мне навстречу Ву. — Иди-ка сюда, мы кое-что покажем.
Он развернулся к мониторам, с планшета очистил экраны и повернулся к Ольге.
— Открой слева данные с эксперимента после травмы, а справа — последние, с мячами. Чистые данные, без обработки.
Ву дождался, пока появятся сами ЭЭГ и под ними — визуализации с оборудования, фиксировавшего изменения метрик пространства.
— Смотри, — он подтолкнул мне кресло, на своем тоже отъехал подальше.
Боровский сел на корточки между нами. Ольга осталась возле компьютера, вцепившись побелевшими пальцами в джойстик.
Я долго разглядывал картинки.
— Не видишь? — Ву иронично покачал головой. — Ольга, подсвети ему корреляции.
Ольга на что-то нажала. На экранах цветом выделились зоны: в двух разных экспериментах оказался практически одинаковый рисунок ЭЭГ и колебания пространства в обоих случаях тоже были очень похожи.
— А теперь разницу покажи, — Ву сложил руки на груди и любовался изображениями, словно это были произведения искусства.
Предыдущие выделения пропали, появились новые.
Боровский резко встал и сделал шаг к мониторам.
— Ярослав, отойди с глаз, — одернул его Ву.
— Видишь? — Боровский обернулся ко мне. — Ты видишь это?
Он проигнорировал Ву и подошел к самим экранам.
— Судя по всему в обоих случаях у тебя начинался распад. Картины начала идентичные. Но в эксперименте после травмы головы, — Боровский ткнул пальцем в выделенный участок ЭЭГ, — распад затормозился. Скорее всего из-за физических нарушений в участках мозга, которые участвуют в этом процессе. А вот тут, — он благоговейно провел ладонью по участку, где была изображена полная дезорганизация всех ритмов, — ты в итоге сорвался. К сожалению, при распаде датчики разрушились и данных ЭЭГ после его начала нет. Но и того, что есть достаточно. И это, Алексей Юрьевич, это просто прекрасно!
Боровский еще раз провел рукой по монитору.
— Может быть, — он задумчиво смотрел на графики, — научившись, с помощью этих данных, индуцировать подобные колебания, мы сможем сделать устройство, которое даст ваши способности и обычным людям.
— Знаешь, — внезапно подала голос Ольга, — давай сначала необычных стабилизируем.
Боровский пожал плечами и снова уставился на графики.
— И что дальше? — я смотрел на Ву, но тот не успел ничего ответить.
— Еще бы один распад для верности, — Боровский с надеждой уставился на меня. — Ты же как-то контролируешь это состояние? Можешь повторить?
Ольга с грохотом положила джойстик на стол, но сдержалась и ничего не сказала. На ее бледном, осунувшемся лице лихорадочно блестели полные негодования глаза.
— Обойдемся пока без распадов, — Ву поднялся. — Алексей, нужны обычные данные ЭЭГ при переходах через разрывы. Но в случайные моменты времени добавим несколько импульсов, которые, если теория верна, окажут влияние на интенсивность пространственных колебаний. Ты вряд ли что-нибудь почувствуешь — чтобы ситуация не вышла из-под контроля, будем использовать минимальные коррекции. А на приборах эффект должен быть виден. Пока заберу Ольгу, с ней проговорим технические детали эксперимента и набросаем схему корректора. Поработаешь с ребятами из ее команды.
— Я останусь здесь, — оживился Боровский.
Ольга вздрогнула, но снова смолчала.
— Хорошо.
Мы проводили взглядом Ву, который что-то непринужденно говорил Ольге и, когда они скрылись за дверью, я риторически спросил:
— Как он может с ней общаться?
— Да брось, Алексей! Она тебя защищала. Вот из-за меня ни одна женщина в перестрелку не ввязывалась, — Боровский с завистью посмотрел на закрывшуюся дверь лаборатории. — Ну что, распад?
— Иди-ка ты… Датчики проверь.
Снятие базовой ЭЭГ с переходом через разрывы мы проводили столько раз, что сейчас я мог бы проделать это не просто с закрытыми глазами, а даже вздремнув в процессе. Каких-то изменений не заметил, даже засомневался — а были ли импульсы? Так что, закончили мы быстро.
А после я уселся на полу, позвал Ярослава и втянул его в игру с мячами. В очках он видел места разрывов, я открывал их в разных точках, пытаясь его дезориентировать. Уже минут через двадцать мы хохотали, как дети. Ловя мяч, Боровский кидал его в неожиданное для меня место, я перехватывал через разрыв и кидал в Ярослава, открывая разрыв где-то рядом с ним. Периодически мы оба промахивались, и инженеры Ольги грудью бросались на мяч, защищая оборудование.
Через пару часов оба выдохлись. Боровский дал отмашку на перерыв, и мы буквально вывались из дверей лаборатории. Ярослав отправился в столовую, а мне есть совершенно не хотелось. Я долго перебирал программы стоявшей в холле лабораторного этажа кофе-машины, пока не осознал, что не хочу ничего из ее меню. Хочу… эспрессо с подсолнечной халвой, сливками и медом, припорошенный корицей и мускатом, с едва заметной ноткой ванили. Невидяще, я смотрел в стену, вспоминая вкус измельченной в крошку халвы, спрятавшейся в горьком кофе. Бросил взгляд на часы. До Лондона далеко, а мы еще не выполнили план по экспериментам…
Снова уставился в меню.
Да, халвы у меня не было. Но в холодильнике лежала плитка горького шоколада. Я купил ее в Лондоне после больницы. Лео ужасалась, как такое можно есть, но в тот момент мне очень хотелось именно эту шоколадку. Затем события завертелись так, что стало не до сладкого, но вот сейчас пришла в голову прекрасная мысль.
Я быстро поднялся к себе, отломил от плитки кусок и спустился в столовую. Там перевел кофе-машину в ручной режим. В своей большой непроливайке растопил часть шоколада. В мерном стаканчике сделал обычный эспрессо, налил его сверху. В капучинаторе взбил молоко, аккуратно добавил его вместе с пенкой в непроливайку, следя за тем, чтобы молоко не перемешалось с кофе. Сунул туда же еще один кусок шоколадки — пусть тает в молоке. Затем, с помощью небольшого хака, вытянул из автомата две порции взбитых сливок, предназначавшихся для утренних панкейков. Не жалея сливок, выложил над непроливайкой из них целую башню, сверху присыпал корицей. Воткнул две трубочки и некоторое время любовался своим шедевром.
Бережно неся кружку перед собой, вышел в парк, выбрал место в тени одного из дубов, уселся на траву. Убедившись, что меня никто не видит, прямо пальцем подхватил большой завиток взбитых сливок.
Вот чего мне не хватало! Нормальной жизни. Сидеть в парке. Есть руками взбитые сливки. Смотреть на небо над головой. Я слизал еще немного сливок, поднес к губам трубочку и стал неспешно потягивать напиток. Меняя глубину, чередовал горечь горячего эспрессо с мягким вкусом чуть подслащенного шоколадом молока и резкой сладостью нежной сливочной пены.
Звякнул коммуникатор. Но я не обратил на него внимания. Прислонился спиной к дубу, вытянул ноги и сделал еще глоток. Смотрел, как редкие облака плывут по небу. Думал, как прекрасно было бы сидеть сейчас вместе с Лео. Болтать о какой-нибудь ерунде… Правда, Лео вряд ли бы стала пить мокко. К кофе она всегда была равнодушна. Скорее у нее был бы ройбуш с запахом земляники. Я бы дразнил ее сливками. А она — шутливо отмахивалась и, в паузах между смехом, потягивала свой земляничный чай.
Коммуникатор звякнул еще раз. И еще.
Тяжело вздохнув, я скосил глаза. Меня разыскивали. Насыпались сообщения от Ву, от Боровского и даже от Ольги. Я понимал, что после инцидента с выстрелом мы и так уже потеряли два дня, нужно работать. Но, бросив взгляд на остатки мокко, подумал, что могу позволить себе еще минут десять отдыха, смахнул сообщения и вернулся к облакам и кофе.
Ву подошел сзади. Не то, чтобы напугал, но вздрогнуть я вздрогнул.
— Фу, — протянул китаец, сунув нос в мою чашку. — Как можно пить такую сладкую гадость?
— Сам ты гадость, — фыркнул я. — Мозги подпитываю, а то вы их в конец измотали.
— Мы закончили с экспериментами, — Ву вздохнул и сел рядом со мной.
— Почему? — я напрягся.
— Все данные есть. Очень повезло, что ты разбил голову, наверное, без этого пазл не сложился бы. И распад помог. Сегодняшний эксперимент с импульсами подтвердил, что гипотеза верна и матмодель работает. Так что пока от тебя ничего не нужно.
Я почувствовал комок в горле. Глотнул кофе. Уточнил:
— Есть решение? Мы поднимем людей, они сохранят способности и останутся живы?
Ву молчал. В смятении, я резко взболтал остатки мокко, так что сливки с шоколадом и кофе разлетелись по траве, забрызгав мне футболку.
— Сделаем электронный корректор и будет видно, — Ву выразительно посмотрел на брызги.
— А испытывать его как будем? — Я попробовал отряхнуться, но еще сильнее размазал шоколад по одежде.
— В распад сходишь?
Я серьезно кивнул.
— А по заказу сможешь?
— Не знаю, проверим, когда все будет готово. Но без тестирования в реальных условиях использовать на других людях его все равно нельзя.
Мы почти синхронно встали. Дошли до крыльца.
— Отдыхай пока. Я сообщу, когда прибор будет готов, — попрощался со мной Ву уже в холле.
Бросив взгляд на заляпанную шоколадом футболку, я пошел к себе — переодеваться.
Несколько дней отдыха, без беготни с электродами на голове — казалось бы именно то, чего мне последнее время не хватало. Но вместо того, чтобы радоваться внезапным выходным, я наоборот начал нервничать. Что будем делать, если эксперименты с прибором закончатся неудачно? Сорок человек ждали момента, когда смогут встать и вернуться в привычную жизнь, удастся ли нам дать им это?
Я работал на симуляторе, гулял по парку, смотрел старые фильмы. И изнывал от чувства неопределенности.
В один из вечеров, когда уже поднимался к себе, на лестнице встретил Ольгу. Похоже, она меня ждала.
С момента ее выстрела мы так и не поговорили. Я продолжал держать дистанцию, игнорируя ее сообщения. И сейчас мне было крайне неприятно оказаться с ней один на один. Хотя, вынужден признать, злость почти улеглась. Но не из-за прошедших нескольких дней, просто ее место заняла тревога.